Столичный доктор. Том VIII (СИ)

Я вскочил, опрокинул бумаги на пол.
— Где?
— На дороге. Уже подъезжают, — сказал Михеев.
Выбежал и рванул к воротам. Когда я хоть обуться успел? На бегу наступил на шнурок, чуть не упал, Михеев подхватил под локоть. Засунул шнурки внутрь ботинка, не останавливаясь. В голове метались обрывки фраз, вопросов, страхов, пережеванных за последние двое суток. Только бы увидеть. Только бы спросить…
  
У ворот остановился. Из пыльной дали показалась лазаретная линейка. Без брезента, кузов открыт. На передке — ездовой, позади — унтер, явно из штабной обслуги, в белой гимнастерке. И рядом с ним — кто-то… До повозки оставалось метров пятьдесят. Лицо с этого расстояния не различить, но фигура, взлохмаченные волосы, усы, очки… Стоять и ожидать я не стал, побежал навстречу. Николай привстал, но тут же сел обратно.
Добежал. Наконец-то. Ездовой лошадь остановил, вскочил на подножку, ухватился за край кузова.
— Где она⁈ Что с ней⁈
— Жива, Евгений Александрович!
Из меня будто воздух выпустили. В глазах потемнело, и если бы не держался за Николая, то повело бы как боксера после нокдауна.
— Где⁈
— У японцев… — будто через силу сказал Бурденко.
— Слава богу, жива! Вы сами-то как, Николай Нилович?
Бледный — краше в гроб кладут.
— Не стоит внимания. Ерунда. Головой ударился сильно. Пройдет.
Унтер вежливо покашлял, привлекая внимание. Скорее всего, не первый раз — пока я приходил в себя после известий, наверное, и из пушки стрелять можно было.
— Слушаю вас, — повернулся я к нему.
— Унтер Фадеев, ваше сиятельство. Докладываю. Доброволец Бурденко был передан с японской стороны на позициях пятого пехотного полка, и сразу же препровожден в штаб дивизии. Вот, ваше сиятельство, доставили, значится.
Я хлопнул по карману, в котором ожидаемо ничего не оказалось. Кто носит на войне бумажник?
— Благодарю. Александр Васильевич, — обратился я к Михееву, — по три рубля каждому и чарку. Из хозяйственной части.
— Сделаю, Евгений Александрович.
Мы с Николаем направились в мой кабинет. Я усадил его, поднёс воду, и сел напротив.
— Рассказывайте.
Бурденко выпрямился, и начал говорить, будто на экзамене.
— Мы выехали из медсанбата и почти сразу, на повороте, уткнулись в затор. Может, помните, там болотце маленькое рядом. И вахмистр этот, Капленко, предложил объехать. Мол, дорогу он знает, хоть и крюк небольшой, но всё быстрее, чем ждать. И мы поехали. За сопкой у одного из драгун лошадь понесла, не знаю даже, почему. И мы за ним… Там еще просека брошенная, зарастать начала…
— Николай Нилович, не отвлекайтесь!
— Извините, это от волнения. Мы напоролись на отряд японцев. Завязалась перестрелка. Вахмистра и драгуна одного… сразу, наповал. Нас троих взяли в плен. Мы сделали носилки и понесли Агнесс Гри…
— Как понесли? Что случилось⁈
— Она ранена, — прохрипел Бурденко. — Во время перестрелки…
— Хватит блеять! Докладывайте, как на обходе!
— Проникающее пулевое ранение груди, — четко произнес Николай. — Третье межреберье слева, по среднеключичной линии. Одышка двадцать восемь, пульс нитевидный, тахикардия около ста десяти. Точнее осмотреть не удалось. Транспортировка на импровизированных носилках порядка четырех километров. Я сразу заявил японскому офицеру, что мы некомбатанты, из Красного Креста. Отнеслись… терпимо. После этого нас доставили на повозке в полковой медицинский пункт, где мне удалось осмотреть Агнесс Григорьевну и оказать ей помощь. Там был только фельдшер. По-русски он не говорил. Давление сто на пятьдесят, пульс сто двадцать, одышка тридцать два. Я принял решение установить дренаж по Бюлау, для облегчения состояния. Бедность у них там в медицине… Бутылку взяли винную…
— Не отвлекайтесь, прошу вас.
— Да, конечно. Я сильно ударился головой, наверное, сотрясение. Руки дрожат до сих пор…
— Потерпите, Николай Нилович, дорогой, сейчас всё сделаем.
— Состояние стабилизировалось. Давление держалось на уровне сто десять на шестьдесят, пульс девяносто-сто, одышка двадцать четыре. Оперировать ее там не было никаких условий. Я сообщил офицеру, что Агнесс Григорьевна — гражданка Швейцарии. Он спросил, можно ли ее перевезти, я согласился. Оставлять ее там было бы… неразумно.
Я кивнул. Бурденко и так сделал по максимуму. Один, с головокружением и тошнотой, трясущимися руками… Что бы он там мог?
— Они сказали, куда повезут?
— Да. В госпиталь Красного Креста. Далянь или Чифу. Возможно, там есть аппарат икс-лучей и ее смогут оперировать.
— Спасибо вам огромное, Николай Нилович. Вы сделали невозможное. Я… вам благодарен.
Я крикнул санитаров помочь Бурденко, потом сидел и пытался представить, что может случиться. В зоне ранения перикард, левое предсердие, дуга аорты, верхняя доля лёгкого, легочная вена, левый главный бронх. Допустим, пуля инкапсулировалась и не пойдет никуда. А если нет? Тампонада перикарда, прободение бронха или крупных сосудов — вот возможные перспективы. Боже, за что мне это? Надежда, только что вспыхнувшая, затухала.
* * *
Императору нет дела до личных бед подданных. Всё, что он делает — важнее всего, потому как он — и есть государство. Даже если в пути ему понадобилось справить малую нужду, это уже вопрос национального масштаба.
А на мне — госпиталь. И люди. Их жизнь, судьба, карьера. Хоть как-то их можно уберечь. Даже если собственная карьера не важна. Как бы мне ни хотелось всё бросить к чертям и мчаться в Шанхай — к миссии, к консулу, к Агнесс, — я не имел права. Один мой порыв, и под откос пойдут труды десятков людей. Даже сотен. Я должен быть здесь. Терпеть. Отбыть это цирковое представление под названием «Высочайшее посещение». И только потом уехать.
Хорошо хоть, есть на кого положиться. Без меня справились. Всё к визиту подготовили, сам отключился и проспал до вечера. Очнулся, умылся, вышел во двор — глянуть, что тут натворили без моего чуткого руководства.
Возле ворот увидел Жигана — он что-то втолковывал своим помощникам, размахивая руками. Но, заметив меня, оборвал речь на полуслове и подскочил.
— Евгений Александрович!.. Ну как же так? Что теперь делать будем?
— Завтра, — сказал я, — надо дожить до визита Его Императорского Величества. А потом сразу — в путь. В Шанхай. Узнай расписание поездов. Выкупи места. На деньги не смотри. Время важнее.
— Только мы вдвоём? — уточнил он.
— А ты кого ещё хотел взять? Пелагею с самоваром? Собери вещи. Я скажу, какие лекарства нужны, получишь. Инструменты возьми. Стерильный комплект.
— Будет исполнено, Евгений Александрович. Не подведу.
* * *
Визит августейшей особы — это всегда представление. Театр. Даже здесь, под Мукденом, где пахнет гарью, порохом и смертью, в палатках стонут раненые, а проедь десяток верст, и за ближайшей грядой сопок притаился враг. Все роли отрепетированы, актеры стоят по свои местам, как в китайской пьесе, которую играют уже шестьсот лет без малейшего изменения. Я ждал этого цирка с нетерпением, с болезненным любопытством — чем удивят на этот раз? Как совместят парадный глянец Петербурга с окопной грязью?
Сначала приехали свитские. Мелочь пузатая, я никого из них не видел до этого. Все как один в новых мундирах, чистенькие, но с настороженными лицами. А как, же, где-то тут стреляют! Привезли флаги, ковры, стол для награждения. Прямо свадебная лошадь: ленты в гриву, хвост начищен — а что зад в мыле, так это традиция.
Провели инструктаж — как обычно, первому не заговаривать, отвечать, если спросят, коротко, просьб не передавать. Всё это вызывало какое-то подобие зубной боли, только на душе. Наверное, не одному мне хотелось послать всё подальше, но участники с нашей стороны придавали лицам серьезное выражение и кивали.
  
Монастырь подготовили. Не то чтобы до лоска, нет. Но подмели, помыли, центральную аллею, ведущую от ворот к главному корпусу, обозначили камушками. Все в чистом, выстроились по росту напротив стола, за которым будут стоять высшие персоны, застыли, как солдатики на параде. Лица у всех напряженные, кто-то бледный, кто-то наоборот, раскрасневшийся. Казаки ЕИВ конвоя с жандармами не смешивались, но и те, и другие выполняли одну функцию: не пущать. Надеюсь, баба на сносях не прыгнет под колеса императорского кортежа, как в истории с царским дядей.