Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)
— Весьма разумно, — пробормотал Джо, — хотя у меня мелькнула было слабая надежда, что твой дед захочет склонить тебя к браку. В последнее время я много об этом думаю и должен с полной ответственностью сказать, что…
— Читай дальше! — поспешно прервала его Каролина.
Алекс неохотно перевел взгляд на лист бумаги, покрытый мелкими, четкими, но несколько дрожащими буквами.
«Если уже в самом начале этого письма я упомянул о мистере Джо Алексе и о том, что знаю о связывающей вас дружбе, то поступил так лишь потому, что пришел к выводу: это человек, с которым я хотел бы встретиться в самое ближайшее время. К сожалению, ни возраст, ни состояние здоровья не позволяют мне приехать в Лондон. Поэтому я прошу тебя, Каролина, если это возможно, уговорить мистера Алекса навестить меня. Конечно, нет необходимости добавлять, что твое присутствие будет для меня, как всегда, подлинной радостью. Если ты решишься поговорить с мистером Алексом о моем приглашении, будь так любезна и скажи ему, что я горячий поклонник его книг и все их держу на полке в своей спальне, а также то, что я знаю из газет о его необычайных успехах в криминологии…»
— Не следует ли мне немедленно и с выражением повторить последнее предложение? — спросил Джо, скромно опустив глаза.
— Не следует. Дедушка Джон, как ты уже понял, генерал в отставке. А ведь мы знаем, что охотнее всего читают профессиональные военные во всех странах. Но продолжай.
«Вопрос, который я хотел бы затронуть в беседе с мистером Алексом, является по своему характеру чисто конфиденциальным, и его нельзя доверять бумаге. К тому же я убежден, конечно, что твой знакомый является, безусловно, очень занятым человеком, и если его не интересует индийская пластика, для него здесь будет не так много привлекательного, помимо купания в заливе и ловли рыбы, что тоже может показаться ему не слишком интересным, если он не рыбак. Но, поверь мне, моя маленькая Каролина, что для меня очень важен его приезд сюда, и именно поэтому я обращаюсь к тебе, а не непосредственно к мистеру Алексу. Мое имя ему ничего не скажет. Но, зная тебя с детства, когда я носил тебя на плечах на берег моря (помнишь те розовые ракушки и ожерелье, которое сделал тебе из них Чанда?), я убежден, что могу полагаться на твой такт и упорство…»
— Генерал прав, — буркнул Алекс, — по крайней мере во втором.
— Закончи письмо, умоляю тебя! — Каролина встала и обошла столик. — А потом поговорим. Мне хочется выполнить его просьбу с как можно большим тактом и как можно меньшим упорством. Когда ты закончишь, я скажу тебе, что думаю об этом письме и его отправителе.
— Согласен. Сейчас дочитаю. Где я остановился? А, здесь.
«… на твой такт и упорство. Каким бы ни было решение мистера Алекса, прошу тебя незамедлительно ответить мне. Могу добавить лишь, что дело, требующее разрешения, могло бы его заинтересовать. Меня оно настолько интересует, что я позволил себе утомить тебя длинным письмом. Сердечно приветствую тебя и прошу передать наилучшие пожелания твоей дорогой матери.
Всегда любящий тебя, твой дед Джон Сомервилль».
Алекс поднял голову.
— Джон Сомервилль? — спросил он, возвращая девушке письмо. — Кажется, я это имя знаю. Вот только не могу извлечь его из памяти. Минуточку, минуточку… Он пишет о скульптуре Индии. Это не он ли написал «Бронза Южной Индии», «Памятники Санхи» и… подожди… как же называется эта книга?.. Вспомнил! «Лев в старой индийской скульптуре»?
— Он написал около двадцати книг о почти всех школах и периодах индийской пластики, не считая статей в специализированных журналах. В частности, он автор и тех книг, которые ты назвал. Но я, правда, не могу понять, откуда ты…
Он обошел столик и нежно поцеловал ее в лоб.
— Потому что в данную минуту мне это необходимо. Если бы я захотел написать о нас книгу, я бы начал ее словами: «Каролине, которая была уравновешенной особой, придерживающейся установленного, чтобы не сказать расхожего, взгляда на мир и людей, Джо Алекс всегда казался существом, от которого постоянно следовало ожидать милых, хотя иногда странных сюрпризов, и ее привязанность к этому гениальному и столь же скромному человеку усиливалась с каждым годом, пока она окончательно не поняла, что жизнь без него, даже на короткое время, превратиться для нее в непрекращающееся страдание. И когда она уверилась в том, что ее чувство к этой самой поразительной индивидуальности и самому совершенному интеллекту нашей эпохи не может измениться, она обвила теплыми руками шею любимого и слезы радости неудержимым потоком хлынули из ее влюбленных глаз…» Как тебе это нравится? Может быть, слишком много экспрессии в описании действий, но прекрасно выражены мысли и чувства героини, правда?
— Я потрясена. Еще одно такое предложение и можешь быть уверен, что неудержимый поток слез хлынет из моих глаз и будет струиться дольше, чем ты предполагаешь. Я только не уверена, будут ли это слезы радости. Умоляю тебя, хоть на минуту прекрати дурачиться, Джо, и скажи мне простыми словами, что я должна ответить генералу Сомервиллю?
Джо, который с момента провозглашения своей напыщенной тирады тихо смеялся, внезапно стал серьезным.
— Прежде чем ответить, я хочу кое о чем спросить тебя.
— Конечно, у тебя должно быть много вопросов. Ведь ты ничего не знаешь о…
— Минутку. Ты упомянула, что одна деталь из тех, которые я перечислил, говоря об отправителе письма, не совсем точна. Что ты имела в виду?
— Ох… — Каролина заколебалась. — Ты сказал, что личность отправителя вызывает у меня почтение и уважение…
— А разве не так? Мне кажется, что генерал Сомервилль отнюдь не молодой человек.
— Но это не равнозначно уважению и почтению.
— То есть, ты хочешь сказать, что не считаешь своего деда порядочным человеком?
— В других обстоятельствах я постаралась бы сменить тему разговора, но раз дедушка Джон просит, чтобы ты навестил его, я не могу быть не откровенной. Так вот, я всегда его очень любила, люблю и сейчас. Он был очень добр ко мне, когда я была маленькой. Но, — она снова заколебалась, почти незаметно пожала плечами, — ты можешь подумать, что мое суждение слишком субъективно. Но видишь ли, мне кажется, что дедушка Джон не является порядочным человеком… по крайней мере по отношению к нам… моей маме и отцу.
Она глубоко вздохнула, и Джо заметил, что она покраснела. Делая вид, будто ищет спички, он отвернулся, подошел к письменному столу и стал бесшумно перекладывать бумаги. Каролина заговорила вновь:
— Мы никогда не жили в достатке, но, после того, как отец был ранен на фронте в 1944 году, он не смог оправиться и стал, проще говоря, инвалидом. Пособие было очень невелико, наше положение резко ухудшалось и стало бы совершенно критическим, если бы не огромная энергия моей мамы. Представь себе, что эта женщина, не имевшая никакой специальности, мгновенно изучила тайны косметики и открыла в провинции небольшой салон красоты, благодаря которому сумела дать мне образование и обеспечить более или менее сносное существование себе и отцу. Но не о моей матери я хочу рассказать, хотя все связано с ней. Так вот, в самый критический период, когда уже были истрачены деньги, полученные от правительства в качестве компенсации за инвалидность отца, мама с трудом наскребла средства на самое необходимое. Наше положение казалось безнадежным. Тогда-то, не видя иного выхода, она написала дедушке Джону, который все же является ее двоюродным братом. Сразу же хочу сказать, что дедушка Джон очень богат. Как он составил состояние, об этом скажу чуть позже, сначала закончу то, что связано с этим делом. Конечно, мама не хотела никаких подарков или подачек. Она лишь просила его одолжить нам определенную сумму. Я уже не помню, сколько ей было нужно, но знаю, что речь шла о весьма небольшой сумме. Она просила деньги в долг на относительно короткий срок. На них она хотела оборудовать тот самый косметический салон, о котором я говорила. В бюджете дедушки Джона эта сумма была практически незаметна, а для нас — вопросом жизни и смерти. Я и сегодня не вижу в этой просьбе ничего нетактичного, принимая во внимание войну, близкое родство, наше горе и огромное состояние Сомервилля. К тому же мама четко описала ему всю ситуацию.