Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ)

— Я тебе давно говорил: давай соберём свой? Нам много не надо. Только чтобы крутилась да мал-мала двигалось туда-сюда… Помнишь, те детали, что я с мусорки притащил? Я показывал тебе… Их можно приспособить?
— Те, что на балконе? От станка? Не-е-е… Там столько ещё надо… Лучше, что попроще собрать. Из мощной дрели, например. Небольшой редуктор у меня есть. Тиски большие. А где материал брать будем? Чтобы точить? Люминь в магазине не продаётся.
— Плавить надо самим. Этого… алюминия на улице, как… Ложки-вилки, в конце концов, скупать можно. Железа листового, как грязи. Нарезать, скрепить, покрасить… Вот тебе и корпус. Сейчас мода под дерево… Я знаю, как под дерево красить. Резинкой мазнул — вот тебе и узоры. Красиво будет смотреться, если и ручки деревянные будут. У японцев блескучие, а у нас, типа, деревянные, под мебель.
— Всё равно без радиаторов не обойдёмся, а их только лить, — согласился Семёныч.
Наша беседа «ни о чём» вдруг превратилась в производственное совещание.
— Индукционную печку собрать, как два пальца об… асфальт. Ты, главное, токарным станком займись. Хотя… Если плавить алюминий, то ручки и из него можно лить. Всё! Я собираю индукционный тигель, а ты не торопясь думай над токарным станком. В конце концов, можно и вручную резец водить, если алюминий точить.Или напильником
Семёныч молча, дёрнул головой, хмыкнул и улыбнулся.
— Странный ты, всё-таки, пацан, Женёк. Слишком уж предприимчивый! Тебе бы в Америке жить, наверное, бы, миллионером стал.
— Нет, Семёныч. В Америке такого бардака нет и бесхозяйственности нет, как, в СССР. Там алюминий на улице хрен найдёшь, а тут даже в центре города можно проволоку найти любую, хоть медную, хоть алюминиевую.
— Ты так говоришь «тут», словно не здесь родился, — хмыкнув, сказал Семёныч. — Ты, Женёк, точно, как Американский шпион, к нам заброшенный.
— Ага… А где же тогда у меня парашют и радиостанция?
— Ха! Радиостанцию тебе сварганить, как, ты говоришь, два пальца об… асфальт. А парашюта нет? Так может тебя морем доставили. Есть такие подводные средства доставки. Женька утонул, а тебя подсунули…
Я вылупился на Семёныча.
— Ты, чо, Семёныч, с дуба рухнул? — Я аж «чокать» начал от удивления. — Шутишь, или вправду так думаешь?
Семёныч улыбнулся.
— Струхнул малость?
— Вот ещё! С чего мне «трухать»? С какого перепугу? — Удивился я.
— Тогда скажи, откуда ты эти схемы усилителей берёшь? И ведь не одну две, а вон сколько! И колонки и 'примочки! Не может советский пацан это всё знать. Не откуда ему это знать, Женёк. Ты, или чьи-то записи нашёл, или… Или это не твои мысли. Это видно и понятно. Чтобы одну стоящую схему создать, знаешь сколько надо работать? Сколько исследований провести, испытаний? Целые лаборатории работают, институты… А ты взял и нарисовал вдруг уже конечный вариант, самый оптимальный. Так не бывает, Женёк.
— А Менделеев? Нам говорили, что он таблицу элементов во сне увидел.
Семёныч нахмурился.
— Что-то я у тебя учебника по химии не видел.
— Это нам физик рассказывал, — сказал я, а сам подумал, что Семёныч совсем не прост и мной интересуется по серьёзному.
— Менделеев увидел свою таблицу, потому, что всю жизнь думал о ней и тасовал эти элементы, как колоду карт. И ты думаешь, это была первая его таблица? Очень я сомневаюсь… Не бывает так. Смотри, как радио развивалось. Кто ещё в начале века мог представить, что мы телевизоры будем на заводах выпускать и дома их смотреть? А твой усилитель ещё на шаг вперёд шагнул.
— Что там необычного в моём усилителе, Семёныч? Те же транзисторы, конденсаторы, индукция, резисторы… Просто регулирую фильтры и всё.
— Не-е-е, — Семёныч покрутил головой. — В том-то и дело, что такую схему без исследований и очень точных приборов не разработать. Потыкаться можно и случайно прийти к такому — можно, но ведь ты не «тыкаешься».
— А может, я тоже «тыкался»? — спросил я, улыбаясь и удивляясь рассудительности обычного радиста.
Семёныч отрицательно покрутил головой.
— Ты сам сказал, что «раз и пришло в голову», а так не бывает, Женёк, если только не в сказке… А где ты тут видишь сказку?
 
Семёныч обвёл помещение кафе взглядом.
— И архив ты наш семейный как-то быстро нашёл…
— Ты, что, Семёныч? В чём ты меня подозреваешь? — возмутился, мысленно ужасаясь я.
— Да не в чём я тебя не подозреваю, — вздохнул Семёныч. — Просто… Как-то всё вдруг непросто стало. Было просто и понятно, а сейчас и не просто, и не понятно, как жить дальше.
— А я-то здесь причём? — хмыкнул я. — Это у меня было всё просто и понятно, а вот теперь, действительно и не просто, и не понятно, как с этим…
Я показал глазами на потолок кафе, который был нашим полом…
— … жить дальше. Мог бы и в КГБ сходить и рассказать, как нашёл сии бесценные сокровища в твоей, между прочим, квартире, Семёныч, а пошёл к тебе.
Я осуждающе дёрнул головой и краем рта.
— Целый месяц прошёл. Почему сразу не пришёл?
— Да потому, что у вас с матерью, то конфетно-букетный период был, то послесвадебные, э-э-э, заботы. Разозлил ты меня, «па-па». В первый же день усыновления расстроил. Про шпионов каких-то заговорил… Я, по-твоему, иностранный шпион? Что ж ты усыновил меня?
Я помолчал, приходя в себя и успокаиваясь. В чём-то Семёныч был прав. Можно было предположить, что иностранная разведка охотилась за архивом предков Семёныча. Таким архивом, если передать его за рубеж, можно сильно всколыхнуть мировую общественность. Одни только поимённые списки расстрелянных в тридцать седьмом году на десяти страницах. Почти десять тысяч репрессированных и из них более трёх тысяч расстрелянных. Видимо, это отец Семёныча аккуратно подшил все справки и постановления в папки, потому, что там же я нашёл и обращение «общественности о невиновности арестованных работников завода», подписанное, в том числе, и Семеновым Семёном Николаевичем.
— Ну, да… Ты не знал про архив… А я, дурак, не сказал… Так и не говорил бы дальше, если бы был шпионом. Потихоньку вывез бы его и всё.
— Вот видишь, ты и сейчас рассуждаешь, как взрослый… Как очень умный взрослый, хочу отметить. Не всякий взрослый рассуждает, так как ты.
Я посмотрел на Семёныча и подумал, что я совсем расслабился с ним и перестал «держать себя в рамках детскости».
— Пошли, прогуляемся? — вздохнув, попросил я. — Что-то душно здесь и запах ванили надоел.
Мы оделись, вышли и пошли в сторону набережной. Я вдруг представил, как здесь на взгорке Пограничной улицы в конце девятнадцатого века стоял «Китайский базар», а за стадионом Динамо, где теперь был ковш яхтклуба, была маленькая бухточка, которую называли Семёновский ковш. И всё это когда-то принадлежало прадеду человека, идущего рядом со мной. И при другом стечении обстоятельств могло бы принадлежать и мне.
Если бы он захотел меня усыновить… А это, в других условиях, свершилось бы навряд ли… Да-а-а…
— Я тебе, Евгений Семёныч, сразу говорил, да ты, может быть, не обратил внимания, что когда я очнулся после утопления, то словно другим стал. Говорил?
— Говорил, — согласился Семёныч.
— Ещё я говорил, что радиосхемы видеть стал и чувствовать, как они работают. И не только собранные схемы, но и нарисованные. Говорил?
— Говорил, но так не бывает.
Я пожал плечами.
— Но так есть, — сказал я. — И что с этим поделать? Да, я вижу эти схемы, словно на картинке, а потом просто срисовываю из памяти. Но ты не говори об этом никому, Семёныч. Меня же в «дурку» закроют. Думаешь, что если бы я был немецким шпионом, я бы рисовал эти схемы и делал усилители? Я бы вредил нашему советскому государству. Воду в колодцах и водохранилищах отравлял бы и… Что они ещё делают, шпионы? О! Секреты воруют! А я, значит, такой шпион, что, наоборот, секреты рассказываю.
— Бывает и такое, — вставил Семёныч.
Я остановился и посмотрел на старика.
— Думаю, что если бы у немцев, или у японцев были такие схемы, они бы собирали усилители из них. Да? А они всякое говно лепят, которое чинить приходится.