Ночная Сторона Длинного Солнца

Крышка люка легко пошла вверх; под ней оказалась крутая винтовая лестница с железными ступеньками. Более привычная лестница, безусловно ведущая на верхний этаж главного здания виллы, начиналась в нескольких шагах от основания железной. Он на мгновение замер и посмотрел на нее, смакуя свой триумф.
Свою веревку, которую он неаккуратно свернул и нес в руке, он уронил, когда поскользнулся. Шелк подобрал ее и обвязал вокруг пояса под одеждой, как и тогда, когда вышел этим вечером из мантейона. Вполне может быть, напомнил он себе, что она понадобится опять. Тем не менее он чувствовал себя так же, как во время последнего года в схоле, когда осознал, что этот год будет легче, чем прошлый, — его преподаватели не слишком горели желанием завалить его после того, как он так долго проучился; более того, ему не дали бы провалить экзамены, если бы только он не перестал учиться. Вся вилла лежала перед ним, совершенно открытая, и он примерно знал, где находится спальня Крови. Для того чтобы выполнить поручение Внешнего, ему осталось только найти ее и прятаться в ней, пока не появится Кровь. Вот тогда, сказал он себе с радостным ощущением добродетели, он использует все возможные доводы и победит, если доводы сработают; а если нет…
А если нет, это будет вина Крови, не его. Те, кто противится воле богов, даже такого младшего бога, как Внешний, обречены страдать.
Шелк просовывал длинную ручку топорика за веревку, обмотанную вокруг пояса, когда услышал мягкий удар за своей спиной. Уронив крышку люка, он обернулся. Огромная птица, подпрыгнув выше человеческого роста, взмахнула бесформенными крыльями, завизжала как дюжина бесов и изогнутым клювом атаковала его глаза.
Инстинктивно он бросился спиной на крышку люка и брыкнулся. Левая нога ударила белоголового хищника прямо в тело, но не замедлила его атаки. Широкие крылья громоподобно хлопали, когда он ринулся вслед за покатившимся вниз Шелком.
Каким-то чудом он перехватил покрытую пухом шею птицы; но суставы крыльев были крепче, чем костяшки человеческих пальцев, и их направляли мускулы более сильные, чем у любого силача. Суставы безжалостно били по нему, пока они оба катились вниз.
Кромка амбразуры между двумя мерлонами ударила его в спину как клин. Стараясь удержать жестокий клюв подальше от лица и глаз, он высвободил топорик; сустав ударил в его предплечье как молот, и топорик упал вниз, на каменную мостовую террасы.
Кисть другого крыла ударила его в висок, и вот тогда мир показал свою настоящую природу, иллюзорную: он сузился до искусной блестящей миниатюры, которую Шелк изо всех сил пытался оттолкнуть от себя, пока та не погасла.
  
Глава шестая
 
Новое оружие
 
Весь виток плыл под летящим затуманенным взглядом Шелка — горы и равнины, джунгли и сухие кустарники, саванна и пампасы. Игрушка сотен бесполезных ветров, сильно избитый, но живой, он плыл над всеми ними, ошеломленный высотой и скоростью; грозовое облако слегка подтолкнуло его плечи, одинокий летун в шести десятках лиг под ним промчался как гигантская стрекоза с кружевными крыльями.
Черная стрекоза, исчезнувшая в еще более черном облаке, в далеких голосах и запахе падали…
Шелк задохнулся в собственной рвоте и сплюнул; ужас, поднимавшийся от крутящейся сцены, вцепился в него, как сокол, его ледяные когти впились в его тело. Он моргнул, и в этот единственный миг весь виток перевернулся, как поваленная ветром корзина или брошенный волной бочонок. Дрейфующие небоземли оказались вверху, а твердая неровная поверхность, на которой он лежал, внизу. Голова пульсировала и кружилась, рука и обе ноги горели.
Он сел.
Рот был полон мокрой противной слизи, черная сутана полиняла и ужасно воняла. Он неловко обтерся онемевшими руками, вытер их о сутану и опять сплюнул. Серый камень зубца впился в его левое плечо. Птицу, с которой он сражался, «белоголового», о котором его предупреждала Мукор, нигде не было видно.
 
Или возможно, подумал он, эта ужасная птица ему померещилась. Он встал, покачнулся и упал на колени.
Глаза закрылись сами собой. Он видел все это во сне, его измученное сознание корчилось среди ночных кошмаров — ужасная птица, рогатые твари с обжигающими взглядами, несчастная сумасшедшая девушка, его черная веревка, опять и опять безрассудно тянущаяся к новым высотам, молчаливый лес, здоровенный грабитель с нанятыми ослами и мертвый человек, распростертый под низко висящим раскачивающимся лампионом. Но он проснулся, наконец-то проснулся, и ночь прошла — проснулся и стоит на коленях в собственной кровати на Солнечной улице. Сейчас тенеподъем и сегодня сфингсдень; он уже должен петь утреннюю молитву Пронзающей Сфингс.
— О, божественная леди мечей, собирающихся армий, сабель…
Его тошнило, он упал вперед, руки уперлись в теплые округлые черепицы.
Во второй раз он поступит умнее и не будет пытаться вставать, пока не поймет, что сможет не упасть. Пока он, дрожа, лежал за зубцами, рассвет растаял и погас. Вокруг него опять сомкнулась ночь фэадня — бесконечная ночь, которая еще не кончилась и, может быть, не кончится никогда. Дождь, подумал он, может вымыть его и привести мысли в порядок, и он стал молиться о дожде, главным образом Фэа и Пасу, но и Сцилле тоже; он вспомнил, как много людей (лучших, чем он) подобно ему заклинали богов и по более важным причинам: сколько времени они молились, предлагая маленькие жертвы (все, что могли), умывая изображения Великого Паса во фруктовых садах рядом с умирающими деревьями и в полях посреди чахлой пшеницы?
Ни дождя, ни даже грома.
Издалека прилетели возбужденные голоса; он поймал имя Гиеракса, повторяемое опять и опять. Кто-то умер.
— Гиеракс, — ответил Перо неделю или две назад в палестре, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, связанное со знакомым именем бога Смерти. — Гиеракс прямо посреди.
— Посреди сыновей Паса и Ехидны, Перо? Или всех их детей?
— Всей семьи, патера. В ней только два мальчика. — Перо тоже был одним из двух братьев. — Гиеракс и Тартар.
Перо боязливо ждал исправления, но он, патера Шелк, улыбнулся и кивнул.
— Тартар — самый старший, Гиеракс — самый младший, — продолжал ободренный Перо.
Указка майтеры коснулась ее пюпитра.
— Просто старший, Перо. И младший. Как ты уже сказал, их всего два.
— Гиеракс… — сказал кто-то далеко внизу по ту сторону зубчатой стены.
Шелк встал. Голова все еще пульсировала, ноги окостенели; но он чувствовал, что больше не будет рыгать. Дымовые трубы (сейчас они все выглядели одинаковыми) и манящий люк казались бесконечно далекими. Все еще ошеломленный и покачивающийся, он обеими руками обнял мерлон и выглянул за стену. Равнодушно, как будто у кого-то другого, он заметил, что из предплечья правой руки на серые камни сочится кровь.
Кубитов на сорок ниже трое мужчин и две женщины стояли кружком на террасе, глядя вниз на что-то. Шелк глядел по меньшей мере медленные полминуты, но так и не понял, на что. Пришла третья женщина, оттолкнула одного из них и тут же с отвращением отвернулась. Они все о чем-то говорили, пока не появился один из вооруженных охранников с лампой.
На серых плитах лежал белоголовый; сейчас он казался меньше, чем представлял себе Шелк, его неровные крылья были наполовину раскинуты, и длинная белая шея согнута под неестественным углом. Он его убил. Или, скорее, белоголовый убил себя.
Один из мужчин, стоявших вокруг мертвой птицы, посмотрел вверх, увидел Шелка, глядевшего на них, указал на него пальцем и крикнул что-то такое, чего Шелк не смог понять. Шелк помахал ему рукой («Слишком поздно», — со страхом подумал он), как будто был одним из слуг, и пошел вверх по крутому скату крыши.
Люк открылся в темный высокий чердак, который он уже мимоходом видел раньше, наполовину заполненный старой мебелью и расколотыми ящиками; повсюду висела паутина. Как только под его ногами приглушенно лязгнула первая железная ступенька, зажглись тусклые огоньки, и он едва не свалился со второй, когда они погасли. Очень многообещающее место, в котором можно спрятаться, но, без сомнения, его обыщут первым, если человек с террасы поднимет тревогу. Спустившись по винтовой лестнице, Шелк, с сожалением, отказался от этой идеи и быстро подошел к широкой деревянной лестнице, по которой сбежал на верхний этаж главного здания виллы.