Ночная Сторона Длинного Солнца

Пока Шелк, как зачарованный, глядел на них, толстые металлические руки талоса вытянулись, как подзорные трубы, кубитов на двадцать, и схватили кольцо, висящее высоко на стене около ворот. На мгновение они замерли. Затрещала и заскрипела невидимая цепь. Потом руки сократились, унося с собой кольцо и цепь, и ворота поднялись.
Тень облака, прилетевшего с востока, легла на колонны портика, а затем на ступеньки у их основания; Шелк, шепча неистовый призыв к Тартару, попытался оценить его скорость.
Когда поплавок скользнул под скругленную арку ворот, раздался слабый и странно одинокий вой воздуходувок. Одна из рогатых тварей прыгнула на прозрачный колпак и, казалось, лежала на пустом воздухе, пока ее, рычащую, не прогнали вооруженные люди, которые ругались и размахивали короткими карабинами, как будто хотели ударить ее. К тому времени, когда движущаяся тень подлетела к фонтану Сциллы, рогатая тварь уже соскочила.
Талос дал тяжелым воротам упасть, а в это время поплавок гордо плыл над темной травяной дорожкой, сопровождаемый ховербайками и всеми шестью рогатыми зверями, которые опять и опять вставали на задние лапы, пытаясь заглянуть внутрь. Остановившись у широкой каменной лестницы виллы, он приземлился на траву; талос тут же подозвал к себе рогатых тварей пронзительным воем, который не мог бы выйти из человеческого горла.
Пока роскошно одетые пассажиры выходили из поплавка, Шелк спрыгнул со стены и промчался через лужайку к оранжерее, где отчаянным усилием перекинул свой раздвоенный сук через орнаментальные зубцы, взобрался по веревке, перевалился через мерлоны и оказался на крыше.
  
Глава пятая
 
Белоголовый
 
Шелку показалось, что большую часть часа он пролежал за зубцами, пытаясь восстановить дыхание. Видел ли его кто-нибудь? Он был уверен, что, если бы его заметил талос или один из вооруженных людей, они бы уже появились здесь; но если это был кто-то из гостей Крови, то ему могло потребоваться минут десять, чтобы решиться рассказать о том, что он увидел, и найти того, кому это рассказать; быть может, он и не станет пытаться, пока ему не подскажет другой гость, которому он упомянет об этом происшествии.
Над головой, среди широких полос бесплодных облаков, безмятежно плыли небоземли, демонстрируя залитые солнцем бесчисленные города, в которых никто не знал и не тревожился о том, что некий патера Шелк, авгур далекого Вайрона, испуган до смерти и может скоро умереть.
Ветка, тоже, могла выдать его. Он был уверен, что, стоя на земле, слышал, как она ударилась о теплую просмоленную крышу; значит, и кто-то в оранжерее мог отчетливо услышать удар. Сердце отчаянно билось в груди; пока он пытался усилием воли замедлить его и заставить себя дышать через нос, ему по-прежнему казалось, что любой, кто услышал удар, сразу поймет, что его произвел вскарабкавшийся на крышу взломщик. Когда гром бьющегося сердца постепенно стих, он сосредоточился и прислушался.
Музыка, которую он едва слышал со стены, сейчас звучала достаточно громко. Сквозь нее, то громче, то тише, был слышен приглушенный шепот голосов — главным образом мужских, решил он, хотя среди них было и несколько женских. Если он не ошибался, женщины пронзительно смеялись. Негромкий звон разбитого стекла, за ним мгновение молчания, потом взрыв хохота.
Его черная веревка все еще свисала с зубчатой стены. Почти чудо, что ее никто не увидел. Не вставая, он стал вытягивать ее, пядь за пядью. Через пару минут придется опять бросать ветку, на этот раз на крышу ближайшего флигеля. Он не был уверен, что сумеет это сделать.
Над головой молча проплыла сова, потом развернулась и уселась на удобную ветку на опушке леса. Глядя на нее, Шелк (который никогда раньше не думал о жизни зверюшек Ехидны) внезапно сообразил, что стена, построенная Кровью, вместе с расчищенной полосой леса с одной ее стороны и тщательно подстриженной лужайкой с другой, безвозвратно изменили жизнь бесчисленных птиц и мелких животных, изменили способ, каким лесные мыши добывают себе еду, и изменили соколов и сов, которые охотятся на них. Таким созданиям Кровь и его наемные рабочие должны были казаться силами природы, безжалостными и неумолимыми. Шелк пожалел всех этих животных, хотя и спросил себя, не должны ли они намного сильнее, и с большим основанием, пожалеть его.
 
Внешний, подумал он, бросился на него, как сова на мышь; Внешний уверил его, что всегда будет относиться к нему с полным уважением и никогда не изменит своего отношения, независимо от его поступков, как бы несправедливы или, наоборот, похвальны они ни были. И Внешний приказал ему действовать и не отступать, пока не будет результата. Это воспоминание, чудо любви Внешнего и его собственная новая и чистая гордость по отношению к Внешнему должны сделать остаток его жизни более значимым и более болезненным. Тем не менее, что он еще может сделать помимо того, что уже сделал?
— Спасибо тебе, — прошептал он. — Спасибо тебе в любом случае, даже если ты больше никогда не заговоришь со мной. Ты дал мне мужество умереть.
Со своей высокой ветки над стеной заухала сова, и оркестр в бальном зале Крови заиграл новую мелодию; Шелк узнал «Ты знаешь, что я никогда не покину тебя» [36]. Быть может, это предзнаменование? На самом деле Внешний предупредил его, что помощи не будет, но он никогда (насколько помнил Шелк) не говорил, что не пошлет ему предзнаменований.
Шелк встряхнул себя, самообладание вернулось, пот высох; он поднял колени, перекатился, сжался в комок за одним из мерлонов и поглядел через амбразуру влево. В той части окрестностей не было никого. Он поправил длинную ручку топорика, слегка изменил позицию и посмотрел через амбразуру направо. С этого угла была видна травяная дорожка и главные ворота; но на этой части дорожки не было ни одного поплавка, да и талос с рогатыми тварями, которые появлялись на его зов, куда-то делись. Небоземли ярко засверкали в небе, когда задняя кромка облачного фронта, который так помог ему, исчезла на западе; слева от арки он смог различить железное кольцо, за которое потянул талос, чтобы поднять ворота.
Затем он встал и огляделся. На крыше оранжереи Крови не было ничего угрожающего или необычного: совершенно невыразительная, почти плоская темная поверхность, окружающая купол для освещения оранжереи и сама окруженная с трех сторон зубчатой стеной высотой по грудь. С четвертой стороны крыша граничила с южной стеной того флигеля, который продолжала оранжерея; подоконники окон второго этажа были примерно на три кубита выше, чем крыша оранжереи.
Шелк изучил окна, и его пронзила дрожь торжества. Их створки были закрыты, и в комнатах, которым они давали свет, было темно; тем не менее он почувствовал в них несомненную гордость, никак не связанную с владельцем. Гагарка предсказал, что он зайдет не слишком далеко, прежде чем охранники Крови схватят его, — и вот он зашел очень далеко, сделав не больше, чем Гагарка, эксперт в подобных делах, ожидал от него. Мантейон еще не спасен, и опасность не уменьшилась. Но все же…
Набравшись храбрости, он наклонился над ближайшей зубчатой стеной так, что голова и плечи оказались за мерлонами. Одна из рогатых тварей стояла у основания стены оранжереи, прямо под ним. На мгновение он встретился со взглядом ее желтых глаз; она зарычала и бесшумно, как кошка, умчалась прочь.
Могут ли эти фантастические животные забраться на крышу? Он решил, что хотя это и возможно, но маловероятно — в конце концов, стены виллы сделаны из полированного камня. Схватившись руками за основание амбразуры, он наклонился еще дальше, чтобы получше изучить стену.
И тут из-за угла выкатился талос. Шелк застыл, пока тот катился мимо. Конечно, была возможность, что у него есть тайные глаза, глядящие вверх или назад; как-то раз майтера Мрамор упомянула такую особенность механизмов в связи с майтерой Роза. Но все-таки такое предположение казалось едва ли вероятным.