Качели (СИ)

«Я не намерен тратить время на то, чтобы развенчивать твои бредовые мысли».
«Хорошо, Тиш, я поняла. Я люблю тебя».
Некоторое время спустя Саша написала Денису, что хочет взять билеты в середине августа обратно, чтобы успеть приготовиться к новому учебному году, но Денис попросил, чтобы они вернулись впритык к началу сентября. После того сообщения Саша всю ночь прорыдала в подушку.
  
— Мне кажется, у нас с ним уже все, — делилась Саша с Настей. — Он выдавил меня из своей жизни… Постепенно, аккуратно…
— Глупенькая, ты всегда будешь в его жизни! Мы, что ли, не знаем Дениса?
— Нет. В этот раз нет. Я пыталась подготовиться, ждала этого исхода. Ждала еще тогда, когда уезжала сюда, в Саранск, в эту ссылку. У меня было лето, чтобы свыкнуться с тем, что мне больше нет места в его душе, но я так и не могу до конца отпустить его.
— Так не отпускай.
— Не могу, я должна. Иначе я сойду с ума. Я, наверное, никогда не смогу перестать любить его, но обязана отпустить. Мысленно. Это так сложно!
— Знаю, моя хорошая, я ж сама разводилась. У нас все было не так драматично, но понимаю тебя, Саш.
— И я так часто думаю о нем… Даже не часто, а постоянно. Представляю, как он сейчас, должно быть, смешит не меня, как обычно бывает, а кого-то еще. Или как с кем-то чужим говорит своим голосом, таким приятным, в котором всегда чувствуется какая-то нотка наивности и юношества. Представляю его отпуск с незнакомым мне человеком. А ведь я хочу быть на месте того человека, понимаешь? Я не желаю делить его, отдавать его кому-то! И это бессилие, это осознание того, что ты ничего, ни-че-го не можешь поделать, сводит меня с ума. Ложусь спать, а сама только и думаю о том, как обнимаю его, как он лежит рядышком со мной. И так тепло становится. А потом так резко — бам! Трезвая мысль по башке долбанула. Знаешь, как будто красный чертик уселся на плече и ехидно так начал нашептывать: «Саша, а ведь сейчас ты спишь одна, а Денисочка твой мальчика чужого обнимает, и ему так тепло-тепло! И он даже и половинкой мысли не с тобой».
— Так! — хлопнула Настя ладонью по дивану. — Довольно этих стенаний! Слушаю тебя сейчас и кристально ясно себя вспоминаю. Так же сидела и вдалбливала в себя эти тягомотные «Ах, какая я бедная-несчастная, а он такой фантастический». Перестань. Помни, что все проходит. И это пройдет. Ни счастье, ни боль не вечны. Ничто не вечно. Это тебя может расстраивать, но должно и отрезвлять. И успокаивать. С гирей, привязанной к ноге, далеко не уйдешь. Давай, отвязывай уже эту гирю.
В день, когда Саша с детьми возвращалась в Москву, она не находила себе места — ей было непередаваемо страшно от той неизвестности, которая ждет ее дома.
Первое, что бросилось ей в глаза, когда они с Иришкой и Анечкой вышли в зону прилета во Внуково, были руки мужа. Он снял обручальное кольцо. Завидев папу, Иришка с радостным визгом бросилась к нему в объятия, и Денис расцеловал дочку. С улыбкой на лице он погладил по голове подросшую Анечку, которая успела за лето забыть папу и настороженно улыбалась ему, прячась на руках у Саши за голову мамы. Денис сдержанно улыбнулся Саше, но не поцеловал ее. Он старался не смотреть на нее — то ли потому, что не был рад видеть ее, то ли из-за того, что чувствовал перед ней свою вину.
— Снял кольцо? — с горькой улыбкой задала Саша риторический вопрос, когда они пошли к парковке.
— Видишь же, — бросил Денис в ответ.
— Все?
— Что — все?
— У нас. Все?
— Я не знаю.
Вечером, когда дети легли спать, а муж сидел на кровати с ноутбуком, Саша присела рядом с ним и максимально спокойно, как только это было возможно, спросила:
— Скажи прямо, ты принял решение расстаться?
— Я ничего такого не решал, — как бы невзначай бросил в ответ Денис, не отрываясь от компьютера, — но мне кажется, что мне нужно съехать.
— Понятно, — ответила Саша. — За лето я успела к этому подготовиться.
— На мне останется вся ответственность за семью. Но в остальном я не вижу, как мы можем продолжать жить вместе.
— Ты с ним съезжаешься?
— Ты же сама знаешь, что нет. Я ни разу не виделся с ним за все это время.
— С другими встречался?
— Мы сейчас будем обсуждать детали моей сексуальной жизни?
— Извини. Не будем.
— Я думаю, тебе нужно тоже начать кого-то искать. Нормального мужчину.
— Я не хочу других мужчин.
— А зря. Я не смогу дать тебе традиционной семейной жизни. И не считаю себя вправе держать тебя дальше в подвешенном состоянии.
— И когда ты планируешь уехать?
— Ты так спокойно об этом говоришь… Не ожидал даже.
— У меня нет другого выбора. Все лето я готовила себя к тому, что тебя надо отпустить. Не могла поверить, что все это происходит в реальности, но в итоге поверила. И приняла.
— Я не думал о конкретной дате. Надо сначала дать Иришке снова войти в учебный ритм. Если мы разъедемся, для нее это станет большим стрессом. Думаю, постепенно как-то надо… Может, после Нового года.
— А как до этого жить? Как два соседа? Ложиться в кровать не как муж и жена и отворачиваться друг от друга?
— Думаю, да. Как раз пора спать. Кстати, не мог не заметить, что ты тоже сняла обручальное кольцо.
— Только что сняла. Буквально десять минут назад. И убрала его в шкатулку. А что, ты хотел бы, чтобы я его продолжала носить?
— Не знаю. Надо ложиться.
С этими словами Денис захлопнул ноутбук, поднялся с кровати и направился в душ. Помедлив с минуту после того, как за мужем закрылась дверь в ванную, и решив, что терять уже все равно нечего, Саша взяла его ноутбук, который еще не успел перейти в спящий режим, и его можно было открыть без пароля. Перед ее глазами появился незакрытый файл — табличка в «Ворде», и когда Саша увидела ее содержимое, то почувствовала себя так, будто ее ударили чем-то тяжелым по голове. В этой табличке был список парней из двадцати с чем-то пунктов. Аккуратно заполненные графы: даты, имя парня, место и то, чем именно Денис с ними занимался. Хотя для Саши это не стало большой неожиданностью (ведь таким людям, как Денис, свойственна педантичная каталогизация), слезы потекли из ее глаз. Да, летом Денис определенно не терял времени, пока она слонялась по заднему двору родительского дома, терзая себя мыслями и заверениями, что ей надо постараться остыть к мужу и отпустить его. А он за лето умудрился перетрахаться с двадцатью с лишним, сука, парнями. Испытав неожиданную для нее самой брезгливость, Саша захлопнула ноутбук, легла на подушку, укрылась одеялом с головой и заскулила от душевной боли.
Дни стали тяжелыми и тягучими. Если раньше монотонность декрета скрашивало ощущение какой-никакой семьи, то сейчас Саша чувствовала себя как загнанный в клетку зверь — и не уйти никуда, и не убить осознание болота, в который погрузилась ее жизнь, засасывая ее все глубже и глубже в океан безысходности. Она представляла себя уродливой жирной старухой, к которой ни у одного нормального человека не возникнет никакой позитивной эмоции, не говоря уже о чем-то большем.
В один из вечеров Денис вернулся домой с каким-то непонятным выражением лица, которое Саша не смогла истолковать однозначно. Тяжело вздохнув, он повесил свое пальто на вешалку, постарался нагнуться, чтобы разуться, но издал жалобный стон и распрямился.
— Что случилось? — спросила жена, стоя в коридоре и глядя на Дениса.
— Ты не могла бы расстегнуть мне обувь?
— Боже мой, да что такое?
— Ничего, просто… спину прихватило, не могу согнуться.
Пожав плечами, Саша присела перед ним и стала расшнуровывать его зимние ботинки. Она подняла голову и посмотрела на Дениса снизу вверх. Почему-то именно в этот момент ей захотелось, чтобы с неба спустился волшебник и сказал ей: «Саша, ты мне только скажи — я щелкну пальцами, и ты перенесешься на полтора года назад, в то время, когда вы с Денисом были счастливы». Тогда Саша громко крикнула бы: «Да! Я очень хочу этого! Больше всего на свете». А волшебник усмехнулся бы, подмигнул ей и сказал: «Но за это ты должна будешь отдать мне десять лет своей жизни. Ты согласна прожить меньше отпущенного тебе на этой планете? Только скажи». И Саша, не думая ни секунды, сказала бы: «Да хоть пятнадцать». Но волшебника не было. Был только муж, который стоял сейчас перед ней, не в состоянии расшнуровать свою обувь. На то, чтобы помочь ему разуться, потребовалось секунд десять, но они показались ей бесконечностью. Сидя перед мужем на корточках, она смотрела на его ноги, которые удачно облегали джинсы и подчеркивали спортивную стройность его бедер, и вспоминала, как ей нравилось, когда муж ставил ее вот так перед собой на колени и проникал своим членом ей глубоко в рот, заставляя ее давиться и кашлять, но не давая ей сделать и глотка воздуха, двигаясь в ее горле все сильнее и напористее, и как она в эти мгновения ухватывалась за его ягодицы, точно помогая ему проникнуть в нее еще глубже, и какой счастливой и любимой она чувствовала себя в те развратные минуты, и как она, прикрыв глаза, сладко улыбалась и постанывала, чувствуя, как муж кончает ей на лицо. Как много она отдала бы за то, чтобы сейчас это повторилось. Но этот сценарий, казалось, безвозвратно остался в далеком прошлом. Так далеко, что она сама уже перестала верить, что такое вообще было в ее жизни.