Утопленник (СИ)
При выходе из комнаты Альберт замешкался, держа ручку открытой двери, повернулся. Он ткнул пальцем в комнату словно в живой организм, и произнёс:
— Всё в твоей голове перемешалось, Макс. Ища правду, истину и справедливость, твоя, неправильно сформировавшаяся ненависть, творя каскад проступков, рано или поздно тебя сожжёт. В прах. — Профессор расплылся в улыбке, погрозил комнате пальцем и тихо прикрыл дверь с угасающей мыслю: «Куда он мог скрыть…»
Глава 4
1
Три мотоцикла быстро приближались со стороны дороги электростанции, которую собирались закрывать и на месте строить более грандиозную, благо деньги местные богатеи выделили.
Максим, улыбаясь, махнула им рукой. Она провела по себе взглядом, проверив, благопристойно ли выглядит, и шагнула чуть ли не под колёса. Три байка одновременно произвели разворот и подкатили к её ногам. Жизз не снимая чёрного шлема, поиграл ручкой газа, заставляя мотор надрываться, напустил ядовитых выхлопных газов в знак приветствия. Наконец он заглушил мотор, снял шлем, где крупными цифрами под наклоном, словно мазанули небрежно кистью — число 13.
— Ух ты, моя Макс просто восхитительна! — крикнул он. — Сейчас из-за ревности сам себе пойду и набью морду! — Жека покрутил ключами у виска и бросил Максим. — Сегодня ты нас будешь убивать. — Он слез с мотоцикла, вытянул сапогом подножку, подошёл к Макс и долгим поцелуем впился в её губы. Его широкая спина — спина качка — высвечивала огромным кругом коловрата на косухе. На рукавах, чуть ниже плеч, одноголовые орлы раскинули крылья, взирали грозными взглядами.
На более «утончённом» одноместном байке красного и чёрного цветов, где повсюду хромированные паутины, на чёрных трубах, задранных под сиденье, с обеих сторон надпись: «THE OLD WORLD IS DEAD». Что означало — как переводила сама Рамси — «Старый мир давно подох, скотина». Всю идею, то, что подразумевала Решка-Рамси, взяла из книги Ричарда Мэтисона «Я легенда». Она настолько прониклась концовкой, что перетащила замысел в свою действительность и иногда ей казалось, что вся их готичность, игра в вампиризм, наряды, краски, музыка, и всё остальное — взаправдашние.
Решка-Рамси скинула шлем, волосы ниспали до плеч, причёска точь-в-точь как у Максим — с неё и перенимала всё — и писклявым, но приятным голоском крикнула:
— Я люблю тебя, Макс! — Ладе только недавно исполнилось семнадцать лет, и родители ни в какую не соглашались покупать ей байк. Пока не науськал парень из института, ухлёстывающий за ней: принёс ей крюк, сам привязал к нему толстенную верёвку и куртку. И глупышка Решка инсценировала повешение в собственной комнате. После такого её родители были готовы ради дочери с небес бога украсть и продать дьяволу. Ну или подарить. Парень спрятался под кроватью и, естественно, этого «придурка» нашли и такого влепили за террор их лопнувших нервов, что урок он запомнит не только на эту жизнь, но и последующие, пока не станет Богом. Или — хлопнется в демоны.
Папа Лады не то чтобы вор в законе, но что-то около того, отдал на месяц «фантазёра-террориста» в рабство, где весь день до изнеможения он вытанцовывал лезгинку, а ночью как пёс смердящий — из клетки всю ночь напролёт выл на луну под аккомпанемент скрипучей скрипки. И к тому же после появления домой бедолагу ждал приревновавший Буян, раскаченный до безобразия, да ещё с семилетнего возраста занимающийся самбо.
— Я тебя тоже, Решка-Рамси. Моя шлюшка.
— И ты — моя шалавка.
Третий мотоцикл не в меру мощный, чёрный, широченное заднее колесо, как у трактора, обода колёс — красные на белом, за рулём восседал парень Рамси — Буян. Он как орангутан попрыгал задницей на сиденье, мотоцикл, казалось, вот-вот порвёт рессоры. Буян задрал на шлеме стекло, крикнул:
— Я сейчас дам тебе, ты её любишь. Любвеобильная… — Он показал Ладе козу, растопырив пальцы — указательный и мизинец правой руки, унизанные блестящими широкими перстнями.
— Тебя тоже люблю, сын суки. — Решка-Рамси вытянула губы и чмокнула в воздух.
— Смотри у меня! — крикнул Буян в ответ и изобразил руками какие-то жесты, наверное, только им одним понятные, так как Рамси вытянула игриво губки и покачала головой, говоря этой мимикой: «Да хрен тебе в одно место».
Позади него на маленьком сиденье почти на самом заднем колесе сидел гот, в атласном чёрном пиджаке до колен и без шлема. Парня звали Уж. Он потёр пальцами по своей бородке Арамиса из Советского фильма и подошёл к Максим, пожал ей руку. Она поцеловала его в щёку.
— Новая наколка, Рэфа? — спросила Максим, бровями повела на ладонь Ужа: имя Рэфа он поменял год назад, а так было Илья.
Уж посмотрел на собственную ладонь, пожал плечами и ответил лишь улыбкой. Татуировка на кисти в виде морды летучей мыши, или, скорее всего, демона со сдвоенным — вверх-вниз — носом летучей мыши и оскалом длинных кривых зубов.
— Максим, куда рванём?! — крикнул Борис и повернулся к Рамси. — Куда двинем, снова на ваше кладбище, со жмурами тосковать? Или, быть может, к байкерам в бар пивка попьём, а потом на луга, постреляем по финистам из ружей.
Уж как-то нехотя взглянул на Бориса и потом посмотрел на Максим словно прося.
У-ку, нет, повела она головой еле заметно. Рэфа уныло выдохнул. У них с Максим был свой огромный секрет. Однажды — вообще-то, одно время они были влюблены друг в друга — на кладбище они опились абсента и лишили друг друга девственности. Орально. А через неделю Макс познакомилась с Жекой и стала его девушкой. Она разрывалась между ними — влюблена в обоих и поэтому не отпускала Ужа от себя. Она задавала себе вопрос, что будет дальше, и ответить не могла: пусть будет пока так, как есть. Рэфа давно хотел уйти, прекратить общение с этой компанией, но Максим это чувствовала и иногда одаривала его горячими поцелуями и давала туманную надежду: только вопрос — зачем?
Максим боялась поведать Жеке — она была уверена, что рано или поздно Жизз узнает, что у неё произошло с Ужом, — который на полном серьёзе собирался на ней жениться. Как-то раз Жиза сказал, если она за него не выйдет, то он убьёт и себя, и её. А если Макс окажется не девственницей, а он верил в телегонию и законы Рита, он порежет весь её род и её саму, а потом уйдёт жить в леса́.
— Партизанить? — хохотнув, съязвила Максим. Ведь у них ничего ни разу не было. Жиза сам её не трогал, разве что немного помнёт за сиськи: он ждал, когда ей исполнится восемнадцать лет.
— Весь мир создавать заново, — ответил Жизз.
Сначала вроде прозвучало и выглядело смешно, но однажды Жека сказал, что ему нужно передать в одно место деньги, отвезти, очень далеко. И он предложил идти с ним. Больше недели они добирались по тайге к его дому, который он строил, иногда уезжая на месяц. Старый «уазик», прикрытый тентом и закиданный ветками, как оказалось, на ходу, и ей было очень интересно, как они на нём преодолевали буреломы, реки и камни. Дом, к которому они пришли — из брёвен, внутри две буржуйки, вся мебель — очень даже хорошая — изготовлена самим Жекой без единого гвоздя и шурупа, автомат «Калашникова» из которого они стреляли по белкам, десять ружей и ящики с патронами — наверное, для целой армии. По дороге Жизз показал ей три схрона и сказал, что это не всё: это были не просто закопанные нужные вещи в банках или в чём-то ещё — это целые каменные подвалы. Да, это было фантастически интересно. Не считая миллионов комаров.
Мягко, утробно заработал мотор, зеркальный хром приятно ослеплял, солнечные блики играли на глянцевой поверхности бака. Максим встряхнула волосами и подняла глаза к солнцу, почувствовала, как Жизз обхватил её упругие груди. «Жека, как всегда, в своём репертуаре. Ещё не хватало на ходу заняться сексом». Она улыбкой одарила мир. «И что это такое, секс?»
С рёвом они понеслись по дороге.
— Ау-у-рра́… Ха! — крикнула Максим.
2
Мотоциклы подъезжали к старому кладбищу, где пару веков, как никого не предавали земле. Одно время, лет двадцать назад, разрешали захоронения, и кладбище стало вырастать как на дрожжах, но местные богатеи развопились, подали кучи жалоб и кладбище вновь закрыли. Слева возвышалась старая церквушка, из выцветших серых досок. Вначале тоже, появился батюшка, собрались открывать приход, чтобы была при кладбище, но её выкупил нувориша. И теперь она стояла как главный призрак давнего прошлого. А равносторонний позолоченный крест с кругом в центре, неизвестно сколько столетий возвышавшийся, спилили.