Театр Духов: Весеннее Нашествие (СИ)

Ричард вспомнил о револьвере и решил было найти караульного, его отобравшего. Утром, перед походом в оружейную, отыскать мерзавца не удалось, но теперь в крепости толпилось столько народу, что проталкиваться к противоположным воротам было делом немыслимо долгим. И он, махнувши рукой, пошёл назад почти сразу. Возле конюшен его ожидал отряд всадников, смотревших с напускным восхищением, и Ричард уже собирался красноречиво поприветствовать их. Как вдруг, мимо него, в обратную сторону, промчалась верхом Парселия Нилс. Очарованный юноша успел поднять руку и коснулся её чепрака – расшитой седельной подстилки – скользнувшей под его ладонью ласковым сукном.
— Госпожа! — с улыбкой подросткового флирта позвал живописец.
Парселия обогатила шум крепости лёгким и дружеским смехом, снизошедшим на Ричарда освежающими капельками. Всадница развернулась, и юноша увидел её веснушчатый лик, украшенный у висков сбежавшими из пучка локонцами.
— Не гоже вам, мой друг Ричард, мещанку госпожой называть! — звонко сказала хранительница неисполненных пока ожиданий. И подвела кобылу к нему.
— Вы так превосходны, что я на миг позабыл о сословных реалиях. А ведь и правда – нехорошо…
— Взгляд художника пытлив и критичен, а по сему, похвала от него приятна вдвойне. — Женщина говорила весело и энергично в связи с предстоящим сражением, и осознание уже совсем близких опасностей добавило ей откровенности. — Льстит мне, однако, как вы заглядывались всю дорогу.
— Не так ли я заглядывался, госпожа Нилс, как вы сами заглядывались на Милайю? — ничуть не растерявшись сказал в ответ Ричард, довольный, что хождение вокруг да около подходит к концу. Но женщина, то ли задетая, то ли не желающая продолжать разговор среди суетящихся, стала серьёзной и тронула Неженку с места.
— Стойте же, Парселия! — тявкнул Ричард, хватая её за ножку в стремени, обутую в кожаный сапожек. Сцена эта развернулась перед сорока всадниками, ожидавшими нового капитана, и всем им стало понятно, какая их ожидает лошадка; они улыбались и перебрасывались замечаниями, но не слышали, о чём щебетали птенцы. Всё было ясно без слов.
В момент, когда сын главы ордена схватил её за ногу, разведчица изумилась и вновь посмотрела на него сверху вниз; смешалась, и секунд пять они оба молчали.
— Низко я пал перед вами! — прошептал Ричард, сжимая её тонкую лодыжку и глядя в янтарные очи. — Укажите мне путь к вашей милости.
Женский рассудок плёл паутину из мыслей, которые, словно маслом подливаемые, разжигались взглядом юноши, чьи намерения были настойчивее, чем казалось вначале. «Милости просишь… Кто ты мне, мальчик? Родство с предводителем ещё не даёт тебе права развлекаться со мной просто потому, что ты этого хочешь. Отец твой – человек чести, и попытайся ты взять меня силой, он бы устроил тебе придворную жизнь, не посмотрев ни на что, ты это знаешь. Кордис Фэстхорс нас любит не меньше семьи. Горькая, для тебя, правда. Из-за этого, ты всё измышляешь, как подступиться ко мне, но в силу возраста мечешься без толку. Стал мне приятным попутчиком – им оставайся!..»
Размышления такого рода кружили над головой офицера уже давненько, но сейчас она во мгновение ока прочувствовала прежние домыслы и выразила их лишь высокомерием на лице. У неё, внезапно, возникла идея.
— Хотите играть со мной? Ладно. — С некоторым холодком заговорила Парселия. — Принесите мне рога чистокровника, срубленные собственноручно. Покажите, что достойны носить эту форму, — медленно убрала она его руку. — Помогите смотрителям в битве, и я сделаю вам одолжение.
Глаза Ричарда остекленели, когда он услышал сие обещание, столь сладкое для слуха, что сказать ему было нечего.
— Только ведь велено вам обоз охранять, — с вернувшейся улыбкой подзадорила женщина. — Опрометчиво будет покидать безопасное место ради какой-то разведчицы! — И она ускакала к своим.
  
Буря и доблесть на приграничье. Акт десятый
 
Вот простилается степь пред очами моими 
Вот её дёрн, и холмы, и родные равнины
 
Здесь чернорог лихо мчится ко мне 
Здесь отдаю честь и славу главе 
Гордость и храбрость мы разделяем во век 
Зверей убиваем, врагов мы не чтим 
Мы степь очищаем от вражеских сил 
И в битву вступаем вслед за́ жеребцом золотым 
Мы денно и ночно стоим на постах 
Мы смотрим, стреляем, мы рубим врага 
Чтоб наша жила сторона 
Бесстрашное войско Зеницы в полях 
Прозорливым взглядом велит нам монарх 
Изжечь нечестивый овраг 
Смотрители маршировали пятитысячной колонной с песней на устах. Цель их шествия становилась ясна даже тем пастухам и охотникам, встречавшимся на пути, которые и слова не понимали на языке Царства Копий. Фоэста свидетельница; инородное войско кидало в дрожь местных также легко, как и весть о наступлении звериных племён, двигавшихся навстречу из глубокой глуши. Два ока богини – малиновое и лавинное – глазели на степь ослепительно ярко, и густые покровы равнин ощущали на себе жар её предвкушения.
Перед повозками полевой кухни, лазаретом и маркитантами, по гальке маршировала пехота. Орден проложил здесь дорогу самостоятельно, ибо старые пути в последние несколько лет стали слишком опасны, чтобы довериться им. А вот идти готовым к развёртыванию строем по тутошней траве не представлялось возможным; ковры, расстеленные по обе стороны от дороги, полнились змеями, ямами, а сами стебли запутывали ноги и оставляли на них многочисленный репьяк. Коренные жители каким-то образом приловчились убаюкивать равнинное зло, вызывая этим недоверие смотрителей, однако на их зачистку ради пущей безопасности орден всё же не решался. Некоторые из аборигенов приходились полезными. Да и от воинственного зверья им досталось изрядно – даже тем, кто волею случая смог добраться до окрестностей крепости.
Новобранцы, не прошедшие посвящение, в рядах авангарда не присутствовали. Каждый из передовых уже хотя бы единожды рисковал жизнью и понимал, чего опасаться во время брани со скотоложцами. Недурно они усвоили и то, как их разить. Для некоторых приграничников Зеница была единственным домом.
— … и крепостной сруб вокруг наших башен я складывал лично, и брёвна носил, одно за другим! — хвастался один из бывалых пехотинцев, вертя головой на ходу то в лево, то в право.
— И лес привезённый ты заготавливал, и деревья садил тоже ты! — улыбнулся ему командир.
В нескольких рядах пролился смех… Офицер быстро вернул дисциплину в свой взвод замечанием. Пешие смотрители замолкли и продолжили слушать собственный марш.
Следом за авангардом шёл молодой состав ордена, ещё толком не видавший степного врага. В этих формированиях никто не шутил. Мужчины и юноши носили на лицах маски серьёзности, затронутой едва уловимой печалью. Многие ждали планового увольнения, наступившего бы через несколько дней, если б не весть об орде. Отдельные смотрители страстно заклинали фортуну, обещая в обмен на её снисхождение свою твёрдую руку в дальнейшем. На заманчивые предложения, звучавшие в отчаянных сердцах, слетались различные сущности, готовые предложить сделки.
«Твоя плоть… Ты готов поделиться телесным сосудом, когда всё закончится?» — Извилистый голос шептал новобранцу на ухо, стремясь получить окончательное разрешение от его трусливой души. — «Поделюсь, поделюсь!» — соглашался юнец, в то время как более стойкие сослуживцы поглядывали на него с подозрением. — «Тогда будешь цел!» — обещал бестельный ростовщик.
Однако слабых духом в рядах ордена было немного. И к их числу точно не относилась ударная конница, возглавлявшая колонну. Всадники вели лошадей крайне сосредоточенно, особенно передние ряды эскадрона. Пики в руках у мужей двигались наготове, словно конники грозили незримому недругу. Остальные готовились исполнить долг саблей либо штыком на винтовке – тут уж кому как хотелось.