Театр Духов: Весеннее Нашествие (СИ)
— Алан! — вскричал Рофастон Бирт, обращаясь к незаконнорождённому, крепко прильнувшему к дёрну новобранцу, лежавшему где-то поблизости Риттса. — Седлай жеребца и скачи быстро в крепость, сынок. Дай знать постовым! — Офицер звучал громко и ясно, но буря орала сильнее. — Видишь, оттуда, к нам идёт ураган. Колдовской, не иначе!
— Отец приказал мне в первых рядах!.. — воспротивился парень, пытаясь подняться под натиском ветра.
Рофастон Бирт зарычал.
— Скачи, я сказал! Приказ! Выполнять!
Алан умчался, то и дело спотыкаясь и падая, но бедные лошади так помешались от животного страха, что убегали не прочь, но по направлению к тому самому подступавшему вихрю размером с башню Зеницы. Риттс попытался настроиться на ритмы ветров, и равновесие, потихоньку, возвращалось к нему, чего нельзя было сказать о других. Вальт падал, катился, вставал и шатался, не выпуская оружие по воле инстинктов, а Карлот был свален на землю котлом, поразившим его на ветру прямо в лоб. Кровоточа и злясь, большой человек закричал и поднялся в неистовстве предков, хранившемся в его крови; подобно берсерку, он разорвал на себе ткань мундира, требуя потустороннего зверя выйти к нему и не мешкать с атакой.
Вдруг, ко всеобщему ужасу, земля зарокотала под кучкой смотрителей и не иначе как загремела, потому что безучастное небо оставалось просторным и ясным. «Это не гром, это землетрясение», — понял степняк, чувствуя, как земля уезжает у него из-под ног. Он стал танцевать на ней пляску спасения, горизонт закрутился у него пред глазами, а невидимый зверь всё гремел из-под самой преисподней степи, встречая угрюмым, бессвязным приветствием засвистевший вблизи ураган. У основания природной стихии, как обрывками виделось Риттсу, закружились в воздухе лошади, а с ними и Алан: вихрь увлёк его внутрь себя.
Риттс, Офицер Бирт, Карлот, и наконец – Рэндал, обнаружившийся как из ниоткуда, убежали из лагеря на тот самый холм, с которого, не долее часа назад, на их стоянку взирал красный волк. Тряска и землетрясение остались внизу, на месте брошенного лагеря, который был пожран вскоре землёй. Отряд был вооружён саблями; все, кроме Карлота Дэзера, но тому посчастливилось попасть на заряженную винтовку, с выступающим, под дулом, штыком: он сжимал её с яростью. На холме, через пару секунд, появился и Вальт, с открытыми широко глазками и нервным намерением драться. Два офицера и три новобранца невольно образовали свободную шеренгу; к смотрителям, резво и настойчиво, подступал ураган.
Ещё мгновение ровного шума и воздух был отравлен звучанием низменно дразнящего, женского голоса, огласившего степь громче бури и вихря: «кое-кто здесь хочет по-и-грать!» — услышали воины раскаты ведьмачего грома. Рэндал тотчас рухнул на землю и больше не двигался. Остальных всего-то затрясло.
Пыльный серый вихрь в это время родил трёх антилоп; быстрые, злые, со смолистыми зёрнами глаз и лихими рогами, мчались они на смотрителей. За ними выскакивало десяток других.
— Чернороги, — констатировал Рофастон. — Отряд – расступись!
Офицеры Дэзер и Бирт стали в центре шеренги на расстоянии в сажень, Риттс и Вальт, незамедлительно исполняя команду, заняли позиции слева и справа от них шагах в десяти.
Первая из самых быстрых гончих погибели была пронзена штыком Карлота, когда он, с невиданной ловкостью тучного тела, увернулся и ударил антилопу по брюху. Она превратилась в бездыханную тушу, брызнув бордовой струёй на траву. Вальт попытался зарубить ту, что подбегала к нему, но тварь увернулась и молниеносно помчалась в тыл, собираясь сразить одного из них в спину. Обеспокоенный Вальт успел крикнуть «сзади», как вдруг, развернувшись кругом с обнажённым клинком, Рофастон сразил хитроумную бестию за секунду до её нападения на его незащищённую палубу. Внимательность и целостность тактики превозносились смотрителями по веским, практичным причинам. Третий чернорог в эти мгновения бежал испробовать Риттса, и степняк удивился проворности злобно глядящей на него антилопы. В последний возможный момент он увернулся, но, когда, в ту же секунду, вознёс саблю вверх, антилопа уже возвращалась к нему новым забегом, готовая распотрошить его парой рогов. Степняк резко присел, и, в тот самый миг, когда серо-шёрстная бестия перепрыгивала через него, поднялся под ней и ударил её головой в грудь, отчего тварь, на секунду подлетев, рухнула наземь и захрипела, когда в её шею проникло холодное лезвие Риттса. Остальные чернороги, подоспевшие позже, закружили вокруг испытуемых, образуя живую ограду.
— Вставай же, слабак, — закричал Бирт на Рэндала, лежавшего неподвижно и окончательно. — Поднимайся, коль честь дорога!
Голос командира отдавался трагическим эхом.
- - - - -
Алан полетел; ещё мгновение назад он самоотверженно преследовал одну из лошадей, но, когда увидел и почувствовал, что под ногами отсутствует твердь, поспешил тотчас проститься со своей земной жизнью.
Несмотря на это, телесный опыт новобранца пока не прекращался, напротив, уносивший его вихрь дарил ему тот набор ощущений, который испытывается всего один раз. Подобно враждебной, неосязаемой карусели, ураган вращал Алана кругами, подымая всё выше. И в размытой, загрязнённой действительности, проникавшей с неистовым шумом в его естество, он стал зерном одуванчика, обречённым, раньше или позже, на приземление. Голова и тело кружились, как никогда, побуждая рассудок отслаиваться от души, и последние мысли давались с невыразимым трудом, хаотичные и торжественные.
«Как погибну! И никто не узнает…» — кричал Алан в сердцах, с предсмертным удовлетворением.
Где-то в урагане, а может, и в собственном разуме, услышал он рыдающую ржанием лошадь, а серая мгла, сперва неразборчиво, отрисовала по центру спирали сосредоточенный силуэт некой особи, отдалённо похожей на женскую. «Пастушка. Предтеча несчастия, — забормотал, облетая её точно по ободу, Алан. — Вот бы добраться мне к ней, низвергнуть её!» — загадал он желание. Особь обладала весьма человеческой парой ступней, по голеням «предтечи» струилась какая-то мокрая грязь, похожая на гнойную кровь, но бёдра и туловище существа покрывались доспешной корой, а её гадкий лик, располагавший утончёнными рожками, казался апофеозом кошмара, такого, который, с трудом, через силу, пытаешься выбросить из головы. Пастушка, как называли шаманок звериных племён, парила в водовороте убийственной магии отрешённо и властно, точно оракул, одержимый тёмным богом. Вращаясь вокруг злостной твари, испытуемый начал орать на неё, не в силах подлететь ближе, однако колдунья не обращала внимания, да и вообще вряд ли в тот миг обладала сознанием в привычном для всех отношении. Тогда Алан вдруг понял, озарённый и вдохновлённый силами света, что если лишит её концентрации и выдернет из тёмного транса, поддерживающего вихрь, то посвящение его будет пройдено триумфально, и падшие собратья по ордену, когда они встретятся, не воспримут его за проходимца, но увидят в нём героя, одного из своих. Словно бы подтверждая божественное происхождение его размышлений, Фоэста, а может, Экион, незримым дуновением подтолкнули паренька к дьяволице. И смотритель, грубо врезавшись и не успев испытать отвращение, крепко обхватил и обнял её местами сухое, местами распухшее, зловонное тельце, боясь упустить.
Лицом дьяволица являла отродье, далёкое от сравнительной красоты её нижних частей. Ужасные овальные глаза, как две иссохшие шишки, выражали изумление и негодование, достойное пекла; на влажных, искривлённых рожках, зиждились капли янтарного яда, стекавшие с заострённых наверший и превращаемые в воск; а пасть существа, под отверстием плоского носа, истошно озвучивала скорбь убиваемой горем вдовы. Во всяком случае, так показалось вцепившемуся в колдунью бойцу.
Похвально могучей, как для женщины, дланью, чертовка пронзила досаждающего ей новобранца на месте лопатки, и, орудуя когтями, пробурлила в нём рану. Не теряя больше драгоценного времени, Алан ударил слепое отродье лбом по лицу и стал забивать её снова и снова, стараясь не думать о раздираемой спине и той боли, что накрывала его в будоражащей схватке. Молодой солдат знал, как ударить, чтобы не лишиться чувств самому; после седьмого удара лицо новобранца тонуло в вонючей и липкой крови истерящей шаманки, она же раздирала окровавленное тело своего убийцы, с каждым ударом слабея. Прекратив и наконец оттолкнув свою смерть от себя, пастушка была выброшена из отныне неподконтрольного ей урагана куда-то в бескрайнюю степь. Алан был отброшен в противоположную сторону.