Театр Духов: Весеннее Нашествие (СИ)

— Что там в письме? — вопросительно буркнул старина Барсонт, щекоча бакенбардами посыльного и ударяя его локтем в бок. — Ну? Отвечайте мне, сударь!
Понимая, что господин Фэстхорс, получивший письмо, не желает огласки его содержимого, мужчина неловко отмахивался.
— Помилуйте, я простой труженик, а не писец, — прошептал он в ответ, вычищая между пальцами остатки грязи потемневшим платком.
— Не играйте со мной в отговорки, дражайший! — продолжал досаждать Барсонт Фэстхорс, косясь на родню.
— Он вряд ли расколется, — сказал деду внук, учтиво отводя перед ними несколько низменных веток. — Тем краше загадка.
Какое-то время спустя, пробирающейся через заросли знати стало досадно от боли в суставах, вызываемой долгой ходьбой. Но вот, непроходимость чуток расступилась, и путники вышли к забытому парку. Весьма уютный, словно упрятанный уголок молодой зелени был ограждён от остальной части леса своим собственным пологом крон, сквозь щели которого проступал свет. Благодаря ненавязчивой связке алых лучей, заходивших между тенями каштанов и дубов, плющ деликатно начинал розоветь; побеги его простирались растительной сетью и, кое-где, безуспешно скрывали старинную кладку.
В парковой сердцевине гости Фоэсты наткнулись и в прям на небывалое зрелище; на пришедшем в упадок старинном фонтане дремали объёмные, коричнево-серые филины, обступившие бассейн по кругу в напыщенных, перистых шубках. Услыхав шаг людей, приближавшихся к стае, одна из пробудившихся птиц нехотя повернулась в сторону шедших и поспешно заухала, водя в воздухе клювом. Собратья по виду вдруг встрепенулись и вскинули крылья, затерялись в полёте от глаз. А фонтан обнажил полуразбитую чашу, на которой восседала живая персона.
Увидев её, все с удивлением остановились. В очертании ровной спины, в дышащем пламени рыжих волос, ниспадавших свободно, Ричард нашёл силуэт молодой женщины, а Кордис, смотря на пшеничного цвета пальто, узнал в ней подчинённую своего ордена. Женщина показала профиль лица, повернувшись на звук и подождала, пока к ней подойдут, с умиротворённой улыбкой и прикрытыми веками.
— Простите мне мою вольность, — сказала она, свесив ноги и спустившись с навершия чаши.
— Господа, поприветствуйте нового спутника, — полуторжественно представлял Кордис. — Парселия Нилс – наш следопыт и вернейший смотритель во всей светлой степи.
— Польщена вашим вниманием, — сказала Парселия и поклонилась.
— Дорогая, позволь познакомить тебя с моим братом по воинским тягостям. — Кордис тактично указал лёгким жестом ладони на давнего друга, так как тот был самой значимой личностью из всех приведённых. Мужчина в чёрной одежде, опоясанный страшным оружием, удостоился со стороны девушки военного приветствия; ответил своим, и представился:
— Франс Мариола. В моей скромной личности вы обретёте товарища из общества выходцев. «Я буду следить за вами, малышка», — говорил его взгляд.
— Что ж, моего адъютанта ты уже знаешь, а с Ричардом и Барсонтом можешь знакомиться прям на ходу, от них не убавится.
Ричард словил на лице женщины миг изумления, после того как отец пренебрёг в целях шутки семьёй, и счёл уместным разбавить неловкость, заодно решив продемонстрировать пропащую степень своей избалованности.
— В этих заколдованных богами лесах порой сложновато держать себя в рамках воспитанности. Правда ведь, дедушка? — спросил он серьёзно.
— Не знаю, о чём ты, — ответил старик, любуясь представшей пред ним красотой.
Парселия культурно засмеялась и сказала:
— Я люблю непринуждённость, как и вы. Искренность и юмор разряжают обстановку. — Смотритель потянулась к столбцу фонтанной чаши и подняла за ним кавалерийский карабин на кожаном ремне: натренированным движением повесила оружие за правое плечо.
— Главенствующий, разрешите отчитаться. — Женщина вдруг выпрямилась, сдув со лба мятежный локон.
— Разрешаю, офицер. — Кордис подошёл к разрушенному временем фонтану, сел на край бассейна, замечая на осыпавшемся камне следы от птичьих лапок. Все, включая державшегося позади посыльного, поспешили сесть на места филинов, таинственно окружавших Парселию минутами ранее. Случайная встреча с одной из не добравшихся в таверну стала поводом для небольшого отдыха.
 
— Путь из столицы был утомительный, однако спокойный… — Парселия собиралась с мыслями, то и дело запинаясь и пытаясь сосредоточиться только на важном. Её вольный отчёт выдавался занятным, но Ричард предпочёл пропускать его мимо ушей. С притворным интересом к её повествованию, он разглядывал лицо подопечной отца, овитое волной лавинных прядей, и сравнивал девушку с другим рыжеволосым божеством, запечатлённым на холсте в его подвале. «Эта Парселия, в отличие от Мальвики, совсем иной типаж, — подумал живописец. — Узкий разрез янтарных глаз, выраженная переносица острого носика с угловатыми крыльями… широковатые, с тем, тонкие губки распыляющегося перед начальником рта… — в каждой черте – прямая противоположность пухловатой натурщицы Ричарда, хоть и востребованной в холодную ночь, но явно уступавшей Парселии в параметрах внешних достоинств. Что-что? Устный отчёт ещё не закончен? Вот и отлично, — на мгновение опомнился юноша и вздохнул с облегчением. — Есть ещё время прошарить глазами фигуру, без опасения быть уличённым в неоправданном внимании к прекрасному».
Стройная высокая женская стать в воинской форме, на службе у смотрителей. За спиной – теряющийся в вихре волос карабин, точно проявленный образ защитного жала на страже верности и чести. Три чёрных клапана на тканевом изгибе груди, скрепляющие левый борт с правым; сжимающий талию пояс, бурые сапоги на небольших каблуках, предназначенные для безопасных поездок верхом, и наконец – светлые брюки, между более тёмными полами сверху и обувью схожей раскраски внизу. «В таком облачении, сиюминутные потребности, должно быть, справляются трудно, — подумал наглец. — Но человек тем и славен, что ко всему приспособится…»
Да. Если б и другие мысли Ричарда стали вседоступной стенограммой, его заслуженно подвергли бы телесным наказаниям, ибо в помыслах своих он себя не ограничивал. Испытанная странствием смотрительница степи была постарше живописца; об этом говорил её прожжённый трудностями взгляд и тактичная надменность жестов и повадок, присущая всем толковым женщинам старше двадцати пяти. Желание и трепет восхищения рождались в душе Ричарда, когда он отвернулся от Парселии, злоупотребивший любованием. Цели и задачи их общего похода на миг были забыты. Куда они идут и для чего? – попытался вспомнить юноша, отчётливо внимая лишь одному известному намерению: деликатно приобщиться к объекту вожделения.
— … и стоило нам въехать во владения высоких теней, как на пути стали возникать различные «препятствия», от малых до больших, — подчеркнула офицер. — Не буду утомлять вас мелочами, вроде ломавшихся колёс, но когда вьючные животные вдруг загарцевали, отказавшись проводить нас в заповедник, нас ожидал ступор, в прямом и переносном смысле. — Парселия расслабилась и глубоко вдохнула, на выдохе пригладив оружейный ремешок. — Эстеральд был вынужден остаться на конюшнях, я же отлучилась на разведку, в глубь этого леса, пытаясь выяснить причины лошадиного испуга. Пока что – безуспешно, — подытожила смотритель.
У разбитого фонтана стало тихо, глас людской умолк, но в кустах и кронах враждебно шипел ветер, а кое-где звучали птичьи напевы.
— Финальная часть твоего доклада мне была известна. – Кордис поместил край сигареты в лоно мундштука, черкнул звонко спичкой, закурил. — Я не сказал вам, господа, так как не хотел на ровном месте тревожить ваш рассудок.
— Позвольте любопытствовать, кто опередил меня с вестями? — спросила, в удивлении, Парселия.
— Это был счастливец, едва не утонувший в бесовском болоте и от того нуждающийся в срочном омовении, — сказал горе посыльный, вопль которого Парселия не слышала.
— Добавьте к этим происшествиям заклинивший шлагбаум на бульварах, не пожелавший выпускать наш экипаж, и вы придёте к выводу, что странные события преследуют нас всех. — Барсонт опустил свою бессонницу, посчитав её не шибко важным знаком в глазах молодняка. — Но главным злоключением всё же является непослушание наших лошадок, — промолвил старик всезнающим голосом. — Их отказ следовать воле хозяев явно указывает на шаткую преданность твоих подчинённых, сынок, — сказал он Фэстхорсу старшему, и тот, разъярённый безумством отца, сломал сильной ладонью любимый мундштук, древко которого треснуло в воздухе и пало на землю.