Театр Духов: Весеннее Нашествие (СИ)

— Чего ты ждёшь от путешествия в край светлой степи, от пребывания в ордене? — выпытывал старец.
— А когда я говорил, что хоть на версту двинусь в ту сторону? Твои аргументы в пользу этого решения, разоблачающие замыслы отца, ещё больше отвращают меня от его предложения. Я ещё теплю надежду, что то благородство, за которое его так громко величают в свете, не является мифом, а ты просто судишь по себе. Без умысла задеть вашу натуру, — поправился Ричард, вскинув ладони. На этом разговор был завершён.
  
Семейные волнения. Акт четвёртый
 
Глава ордена смотрителей, а дома — возлюбленный супруг и отец, направлялся проведать коллекцию вин, хранившуюся в погребе под летним баром. Обходя газон по плиткам дорожки, он уже намерился отворить люк и спуститься под землю, но выраставшие по бокам барной стойки бутылки с вином, наплевательски вынесенные на губительный свет, приказали остаться ему рядом с ними. «Коллекционные...— вознегодовал мужчина. — Оставлены в тепле». Сколько раз просил он супругу воздержаться от распивания ценнейших напитков по незначительным поводам. «Словно в винном хранилище нет вин по скромнее!» Мужчина упрямо не хотел допускать, что достойные поводы вполне могли появиться. Он уселся за стойку угрюмым, но не прижившееся в его резких чертах выражение тут же выветрилось.
— Долгожданный мой, Кордис! — говорила незаметно подошедшая Сия. — Что это за выходка? Мы собрались впервые за долгое... — Сия не смогла договорить. Врождённое женское свойство выносить обвинение слезами поколебало, но не разрушило уверенность Кордиса в справедливости поставленных сыну условий.
— Я могу образумить его только так, — подал он голос, не глядя на Сию. — Он долго воспитывался на материнских поблажках. Юношам это бывает во вред.
— Да ты сам не свой, — уколола женщина, виновато поставив свою ладонь на его. — Что ему делать в этом твоём конвое? Я без него не останусь...
— Ему следует приобщаться к храбрым, — мягким звучанием пояснял Кордис, — и не более.
Он взглянул на супругу, двояко растрактовавшую последние слова. Мужчина медленно добавил:
— Я ведь не выжил из ума, чтобы посылать в бой нашего сына без предварительной выучки. Ты так подумала? — он улыбнулся.
— Ты вынуждал его разбить скотоложцев! — с искрящими глазами напомнила она.
— Я сказал — мы это сделаем: скоординируем действия имеющегося войска и выполним задачу! — Кордис был осторожен и не посмел будоражить супругу подробностями своих лихих планов. Он изложил задуманное в таком порядке, в каком наследнику не угрожала бы роковая случайность, и это убавило обеспокоенность матери.
— Я возложила бы на жертвенник все плоды земли, чтобы Фоэста ниспослала вам удачу и всё прошло так, как ты предусмотрел. — Сия заняла высокий стул рядом, что-то додумывая.
— Экион вдыхает благовония перед каждым крупным сражением. Он присмотрит за всем, — уверил супруг.
«Мужская настойчивость порой так безрассудна», — подумала женщина, как только Кордис спустился под бар. «Но если Ричи не проявит желание (а ведь он не проявит), что, отречёшься? Выставишь вон, сообразно угрозам? О нет, какой низменный блеф!» — материнские мысли заметались как дротики, пронзавшие голову, и Сия протянула дрожащую руку к игристому красному, теплевшему за аметистовым стеклом откупоренной бутылки. С неосторожностью путаясь в сетях сомнений женщина чуть ли не с судорогой пододвинула к себе прозрачный бокал, чья тонкая ножка носила холодный чулок из металла. Нежные пальцы взялись за пробку, торчащую из горла, извлекли её, и когда бутыль с зельем, непристойно причмокнув, пропел тихое «ми», в неспокойной женской душе отозвалось вожделение, отогнанное ранее в угол. «Это выше всех сил», — изнемогала супруга, совращаемая жидким языком алкоголя. «Пусть выгоняет, я здесь безвластна, — сдавалась она. — Однако при таком бессердечии, вечер любви, ожидающий нас, для нас же станет последним». «Сколько трагизма!» — всхлипнул мольберт, вытираясь холстом.
 
По-видимому, в столичном вине таилась капля безумия, ведь произошедшее после его испития преступило все границы не то что приличного, но и разумного в целом. С усилием засыпающей трезвости женщина окинула взглядом усадьбу; кипарисы, кофейные стены жилища, терраса с цветущими фуксиями, свёкор и сын, статуи воинов, юная дочка — никто и ничто не сдержало опьянённую от действий, предпринятых ею для удовлетворения собственной похоти. Убедившись в отсутствии устремлённых на неё глаз, Сия приподняла гесперидий, в то время как рука её бесстыдно сбежала под пеньюар — предмет для закупоривания был доставлен в нужное место. Обняв вагонетку, она протолкнула её в свой рудник с таким удовольствием, что все медные залежи стали златыми. А цветок вдруг покрылся тающим инеем.
Влагалище Сии горело желанием наполниться сутью. Мягкими подушечками женщина тронула набухшие губы, с грацией виолончелистки, владеющей смычком, потянула их вверх, двинула вниз, сжала с силой, приблизившей главный аккорд. «Резонно направиться в погреб... Прямо сейчас», — подсказало ей тело. Тогда она встала.
  
Опаска и удача
 
Были дни, когда Бульвары Усадеб ещё не затенялись фруктовыми деревьями на каждом шагу, а имения знати зияли одним лишь каркасом, в окружении трудящихся строительных команд. Прогуливаясь по аллее молодых насаждений, верхушки которых едва дорастали до уровня глаз, знатная дама держала под руку супруга, иногда пытаясь расслышать обрывки тех фраз, что доносились со строек. Но все эти слова, в конечном итоге, казались пустыми и необязательными, и внимание её переключалось то на свет ярких светочей неба, то на различные мелочи улиц, по которым сеньорита гуляла впервые. Они обосновались в этом городке с недавнего времени, потому что отсюда супругу было удобнее следовать долгу.
— Взгляни на эти урны, — проронила женщина, говоря об изделиях, представлявших собой кованые пушки, внутрь которых жильцы и городовые бросали окурки и прочее. — Всё в этом месте поминает войну.
— Да, госпожа моих чувств. — Мужчина прислушался к шагу супруги, найдя его нежным. — Многие наши соседи из военных слоёв, как и мы. Но я, в прочем, не находил бы необходимым напоминать нам об этом всякой урной да фонарём, — сказал он, посмотрев на фонарный светильник, украшенный, как бы случайно, декоративными однозарядниками, свисающими на железных ремешках дулом вниз.
— Вот как они распыляют в наших потомствах интерес к разного рода вражде, — заметила женщина. — Мы и не заметим, как пройдёт пару лет, и сын наш, одевши мундир, отправится драться, сам не найдя тому разумной причины.
— И что, это плохо по-твоему? — тактично спросил её супруг, с тем, не выказывая особого желания начинать глупый спор. — Мальчик, когда подрастёт, весьма вероятно что станет гвардейцем, уж я позабочусь. Ведь тех не посылают в пучину сражения. Для этого есть формирования менее знатные. — Мужчина увидел, как любимая женщина улыбнулась ему с каким-то намёком, и ответил ей тем же, не вполне понимая её затаённую мысль. — Гвардия, в первую очередь, — добавил он гордо, хотя в ней не служил, — призвана охранять царских особ.
— А что твои удельные земли на границе державы, где раскинулась Светлая Степь? — спросила супруга. — Не будет ли более выгодно определить его там, на безопасную должность, поближе к тебе?
— Это дело далёкое, — бросил мужчина, несколько помолчав. — Может быть, я и не вернусь туда впредь, может, там всё затихнет, не знаю. Если нет, то в Зенице – крепости ордена – быть ему комендантом, коли захочет, — с остановками промолвил отец её сына. — Однако не будем о степи.
Дорога на Бульварах уже была асфальтирована к их приезду, поэтому дама, носившая в этот день туфли, обшитые бархатом, слышала чёткий отзвук своих элегантных шагов, перемешивавшихся с топотом кожаных сапог громко шедшего супруга. Был конец дня, посвящённого одному чиновнику, в недавно построенном доме которого справлялось его день рождение. Возлюбленный настоял, что им самим будет выгодно наведать вельможу, принимавшего участие в совете городка. Простившись и не отняв гостеприимного времени с избытком, сейчас они возвращались к себе, решив не посылать за каретой. Имение их строилось рядом, а погода, не жаркая и не слишком прохладная, располагала к пешей прогулке.