(Не) верю. В любовь (СИ)

В больнице ещё заметил, какая у неё мелкая стопа. Такая же мелкая, как и вся девчонка.
Алиса прижимает к груди свою одежду и, шлёпая босыми ступнями по полу, быстро семенит мимо меня. Кидает на меня полные тревоги и страха взгляды.
Боится. И этим бесит меня ещё больше.
Молча провожаю её взглядом. Взгляд задерживается на заднице, которую очерчивает ткань одежды при каждом шаге.
  
Я знаю, что там багровые и тёмно-фиолетовые длинные полосы. Там содрана кожа.
Рассмотрел во всех подробностях, пока стоял в ванной. Пока наблюдал за каким-то чёртом, как она моется, с трудом справляясь одной рукой.
Я смотрел на её худощавое тело, на следы на теле и почему-то дико злился. Бесился, когда думал о том, что ей больно. Что рука, скорее всего ноет, и каждый синяк болит.
На худющей белой спине красные полосы выглядят ужасно. Как и на ягодицах. На круглой заднице, которую с лёгкостью можно обхватить ладонью.
Я видел, как она морщится от каждого движения, но не подозревал, что под одеждой скрывается такое.
Да какая мне нафиг разница, что ей больно? Мне наплевать на неё.
Моль.
Серая мышь.
Слишком правильная и скучная. Уверен, что сексом она будет под покровом ночи заниматься, спрятавшись под одеялом, зажмурив глаза, чтобы ничего не видеть. Что бы я ей не сказал, она будет блеять и проглатывать.
В отличие от своего братца, который с радостью впечатал кулак мне в скулу, стоило нам остаться наедине в доме.
— Какого чёрта она здесь делает? Ты реально решил через неё мне мстить? — рычит, вновь пытаясь мне врезать.
— А что, не нравится, когда твою сестру имеют? — спрашиваю насмешливо, уходя от удара.
Дима издаёт взбешённый рык, налетает и начинает сыпать ударами.
— Мудак. Конченный мудак! С ней нельзя так. Ты же ей сердце разобьешь. Она же девчонка совсем!
— А с моей сестрой значит спать можно? — врезаю со всей яростью в ответ. — Да?
— Не спали мы! Дебила ты кусок! Не спали! — почти орёт, краснеет от ярости.
Смотрю в его глаза, а в голове дебильнейшая и совершенно ненужная мысль. Глаза, как у неё. Только смотрят с яростью, а не испугом. И я замечаю на их глубине отчаяние. Понимаю, что девчонка ошибалась, когда говорила, что брату на неё наплевать. Он любит её безмерно. Как я Ксюшу.
— Мы с Ксюшей просто встречаемся. За ручки держимся, если тебе так угодно. Дальше поцелуев ничего не заходило, — говорит глухо, опускаясь на пол и хватаясь за голову. — Алиса… чёрт, она столько всего пережила… Зачем же ты?
Я понимаю, что облажался. Увидел Ксюшу в слезах, сделал неправильные выводы. Решил, что он ей воспользовался и свалил.
— Я не трогал твою сестру, Дима. Не стал бы я её трогать, — я морщусь. — Она совершенно не в моём вкусе. Просто хотел тебя выбесить, вот и вся арифметика.
А твоя тупая сестрица всё утаила. Усмехаюсь. Девчонка ведь реально захотела запрыгнуть ко мне в кровать. Сама об этом сказала.
— Ты мразь, — поднимается с пола и смотрит на меня с ненавистью. — На кой чёрт её сюда впутывать? Я, блин, люблю Ксюшу! И я женюсь на ней, когда твёрдо встану на ноги. Какого чёрта ты Алису сюда впутал? Ты… блин. Это низко!
— Я бы не стал её трогать, — кривлю губы в ледяной ухмылке.
— Просто держись от неё как подальше, — сипит едва слышно.
— Любишь Ксюшу? — спрашиваю, складывая руки на груди и впиваясь взглядом в лицо Димы, чтобы уловить ложь на его лице.
— Да. Сказал же уже, — раздражённо ведёт плечом.
Хлопает дверь в комнату сестры, и я выныриваю из своих воспоминаний. Чёртова холера, теперь будет постоянно мелькать перед глазами. Не только в школе, но и дома. Теперь я буду видеть эти оленьи глаза постоянно.
Чёртова девчонка.
Блин.
Знал бы, чем это для меня обернётся, не стал бы даже подходить. Только бы запаха не знать. И того, какая её кожа наощупь.
Вновь ударяю кулаком в стену и иду в свою комнату. Сажусь за компьютер, надеваю наушники и врубаю игру. Пытаюсь уйти от реальности. От мыслей об этой блёклой моли. Чёрт возьми, она не достойна моего внимания.
Я не знаю, сколько времени проходит, но плеча касается рука. Оборачиваюсь, вижу приёмную мать.
— Милый, — убирает длинными пальцами волосы с моего лба, — я тебя зову, а ты не слышишь. Пойдём ужинать. Все только тебя ждём.
Я смотрю в лучистые глаза женщины, которая нас когда-то забрала в свой дом, и снова чувствую себя тем пацаном, который молился, чтобы она усыновила нас с Ксюшей.
— Сейчас, мам, — я улыбаюсь, вырубаю комп и снимаю наушники.
— Как прошёл твой день? — смотрит на меня с заботой, улыбается так ласково, что в груди всё замирает.
Я всё никак не могу привыкнуть, что у меня есть дом. Семья. Я всё жду подвоха. Боюсь, что снова окажусь в холодных стенах детского дома.
— Хорошо. Спасибо, мама. А твой как? — я поднимаюсь из-за стола, возвышаюсь над мамой, смотрю на красивую, ухоженную женщину сверху вниз.
Я склоняюсь и целую гладкую щёку мамы, втягиваю запах дома и уюта.
— Прекрасно, милый. Ты ведь знаешь, что у нас гости? — спрашивает, целуя моя подбородок и щёку.
— Да, — цежу сквозь зубы, не сумев сдержать своей злости.
— Хорошо, — мама улыбается едва заметно, — пойдём в столовую, я уже накрыла на стол.
Я следую за женщиной вниз. Слышу тихие голоса уже в коридоре. Слышу её голос. Пропускаю маму вперёд, шагаю следом. Замираю в проёме, смотрю на девчонку, которая сидит за столом, рядом с Ксюшей.
Я сжимаю зубы. Чёртова девка. Сидит вся такая довольная и счастливая. Улыбается нежно и робко, тонкими пальцами сжимает фарфоровую чашку. Вскидывает на меня голубые глаза, хлопает несколько раз белёсыми ресницами, перестаёт улыбаться.
Я с силой сжимаю кулаки и иду к своему месту. Выдвигаю со скрипом стул, сажусь за стол и разваливаюсь на нём. Снова кидаю взгляд на девчонку, которая вся сжимается на стуле. Разве что не дрожит. Бесит! Как она меня бесит.
Немощь дрожащая.
Я отворачиваюсь, сталкиваюсь взглядом с лучистыми глазами матери. Она дёргает уголком губ и склоняет голову к плечу, чуть качает головой. А я вижу тень осуждения на её лице. Выпрямляюсь, складываю руки на столе. Натягиваю на лицо маску безразличия.
— Алиса, что ты будешь? Пюре? Салат? Котлеты?
— Салат, пожалуйста, — тихий голос звенит от напряжения.
— Одним салатом не наешься. Давай, я сама наложу, — Ксюша поднимается со своего места, берёт тарелку, накладывает пюре, салат и две котлеты. — Ешь!
— Я мясо не ем, — сводит брови.
— Почему же? — строго спрашивает отец.
Девчонка вздрагивает, обхватывает себя рукой за плечо и втягивает голову в плечи. Чёрт возьми! Мелочь худощавая. Дрожащая. Чёрт, дёрнуть бы её на себя, впечатать в тело, как в ванной, когда её обнажённое тело вжималось в моё, и…
Я дёргаю головой и выкидываю из головы неместную картинку. Чёрт. Мне срочно нужно забыться!
— Сейчас… А впрочем, — девчонка встрепенулась, — я буду котлету.
— Вот и хорошо, — отец улыбается и проводит рукой по подбородку. — Приятного аппетита, дети.
Мужчина тянет руку к ладони матери, перехватывает её, подносит к губам и оставляет поцелуй на костяшках. Мама краснеет кончиками ушей, улыбается и кидает смущённые взгляды на отца.
Мой взгляд снова, как приклеенный, возвращается к лицу девчонки, которая смотрит на родителей с таким выражением лица, будто её мешком по голове огрели.
Алиса медленно подносит вилку ко рту, но её взгляд всё ещё прикован к родителям. Она смотрит на них с неверием, чуть хмуря брови. Она словно пытается понять что-то, что скрыто за их улыбками и нежными жестами. Её пальцы слегка дрожат, когда она неловко отламывает левой рукой кусочек котлеты, но он так и остаётся на тарелке, нетронутый.
  
Я замечаю, что в её глазах скапливаются слёзы, и она торопливо опускает взгляд вниз.
Ксюша наклоняется вперёд, её глаза сужаются, и она тихо, но чётко произносит:
— Ты что, не голодна? Или котлета невкусная?