Мифология русских войн. Том II

В марте к Берлину главная армия подошла в числе «18 000 человек. Понесенная в Отечественную войну ужасающая убыль еще не могла быть пополнена; резервы же, выступившие из России, были задержаны на пути непроходимой грязью» [673].
Не было по ходу этого контрнаступления ни штурмов освобождаемых городов, ни атак на укрепленные позиции противника. Никакого «Восточного вала» Наполеон не строил. Он в Москве спланировал отступление на зимние квартиры — и он его осуществил. Правда, с неожиданными для него самого потерями, но понесенными вовсе не от русских атак.
Голод и Мороз оказались неизбирательным оружием массового поражения. Они действовали и на русских и на французов, и на военных и на гражданских. Другое дело, что русские стратеги с самого начала учитывали эти факторы. Затягивание кампании до наступления морозов и организация голода в глубине русской земли прямо планировалось в русских штабах.
Но вместо этого начинается разговор о чудесах и иконах.
  
Глава 50
 
Победоносная икона
 
Конечно, патриарх не может ограничиться повторением школьных сказок. Он должен продвигать и свои, церковные.
Базовая церковная сказка про войну 1812 года изложена владимирским митрополитом Тихоном Емельяновым:
 
«В войска приносится Казанская икона Пресвятой Богородицы. Молился перед ней Главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов и все наши воины, и наступает перелом в этой битве» [674].
 
Или:
 
«Широкое почитание на протяжении веков Казанской иконы Божией Матери в России — это значимое культурно-историческое явление. Без обращения к изучению этого феномена остается неполным представление об отечественной истории, важные страницы которой связаны с чудотворным Казанским образом требуют не только духовного осмысления, но и научного исследования. Это и явление в 1579 году во граде Казани иконы Пресвятой Богородицы [675], и победа в Полтавской битве и в Отечественной войне 1812 года» [676].
 
На самом деле с войсками была не Казанская, а Смоленская икона. К Казанской заходил лишь сам Кутузов перед отъездом из Петербурга.
Но Казанскую к 1812 году патриарх привязывает вот так:
 
«Ровно через 200 лет — как хотите, так и думайте об этом, день в день — произошло другое событие. Именно в этот день войска под командованием атамана Платова и генерала Милорадовича дали бой арьергарду Наполеона и отбили у него обозы с награбленным. После этого Наполеон уже не спокойно уходил из России, а бежал, как преступник от возмездия. Уже не было сил никого грабить, Наполеон ноги уносил, а сокрушительный удар по наполеоновской армии совершился именно в этот день» [677].
 
Осенняя Казанская это 4 ноября по новому стилю.
Наполеон оставил Москву за месяц до этого — 9 октября н. ст.
Битва за Малоярославец — 12 октября н. ст.
С этого дня начался уход Великой Армии.
«День в день», то есть 22 октября (3 ноября) 1812 года — Вяземское сражение. Первая определенная победа русской армии. Да, это был первый бой той кампании, когда французы потеряли значительно больше солдат, чем русские. Из 35 000 французов, участвовавших в этом бою, было потеряно 7000; в это число входят 3000 пленных — это были раненые, вывозимые из Москвы. Русские потери составили 800 убитых и 1000 раненых (из 30 000 комбатантов).
После этого дня и в самом деле многое изменилось: ибо в ночь после боя ударил первый мороз, причем сразу минус 18. Но при чем тут «обоз с награбленным»? Почему такое патриаршее внимание именно обозу?
И удар вовсе не был «сокрушительным». 
К 3 ноября армия Наполеона растянулась на 96 км.
 
Официальным арьергардом был I корпус Даву (13 000 пехотинцев: 83 французских, 2 испанских, 2 баденских и 1 мекленбургский батальон; плюс 12 французских и 4 польских эскадрона). М
  илорадовича с 17 000 не удалось отрезать корпус Даву, чем был крайне недоволен царь Александр:
 
«Вы имѣли всю удобность ускорить непріятеля въ его отступленіи подъ Вязьмою и тѣмъ отрѣзать по крайней мѣрѣ тремъ Корпусамъ: Даву, Нея и Вице-Короля, сражавшихся подъ симъ городомъ. Имѣвъ столь превосходную легкую Кавалерію, Вы не имѣли довольно отрядовъ на Смоленской дорогѣ, чтобы быть извѣщену о настоящихъ движеніяхъ непріятеля; ибо въ противномъ случаѣ Вы бы увѣдомлены были, что 17-го числа Наполеонъ съ Гвардіею своею уже прошелъ Гжатскъ.
 
Нынѣ сими упущеніями Вы подвергли Корпусъ Графа Витгенштейна очевидной опасности, ибо Наполеонъ, оставя предъ Вами вышеупомянутые три Корпуса, которые единственно Вы преслѣдуете, будетъ въ возможности съ Гвардіею своею усилить бывшій Корпусъ Сенъ-Сира и напасть превосходными силами на Графа Витгенштейна. Обращая все вниманіе на сіе столь справедливое поясненіе, я напоминаю Вамъ, что всѣ несчастія, отъ сего проистечь могущія, останутся на личной Вашей отвѣтственности» [678].
 
Впрочем, и Наполеон был недоволен тем, что русский корпус, вставший между корпусами его армии, не был пленен: он отправил корпус Нея назад, на помощь Даву и надеялся на успех.
Этот бой показателен тем, что все успехи по ходу кутузовского «контрнаступления» — это атаки на марше, попытки отрезать те или иные французские части. Разбитый под Аустерлицем Кутузов был готов сразиться с наполеоновскими маршалами поодиночке, но не с самим корсиканцем. И даже перейдя границу Российской империи, он ворчал: «Самое легкое дело — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови!» [679]. Последовавшие вскоре неудачи русско-прусской армии под Лютценом (2 мая), Бауценом (20 мая) и разгром русско-прусско-австрийской армии под Дрезденом (26 августа) показали, что у Кутузова были основания для опасений.
А история Смоленской иконы ставит серьезный религиозный вопрос: почему не спасают свои собственные святыни?
В Смоленске были две Смоленские иконы Богоматери. Одна — т. н. «мономаховская», древняя. Она была в соборе, и в 1812 году заранее была вывезена в Москву. С ней ходил крестный ход вокруг самой Москвы; утрачена в советские годы. Вторая икона — т. н. «годуновская», написанная на самом деле не в годуновской Москве, а в самом Смоленске в начале 17 века. Она была надвратной и находилась в крепостной стене города, смотрящей на Запад («Днепровские ворота»).
Именно надвратный список Смоленской иконы был на Бородинской поле в 1812 году. Не могу не заметить, что это была довольно странная и неочевидная идея: вынести к русской армии икону из города, который традиционно оберегавшая его икона уберечь уже не смогла. И треть русской армии полегла «в день Бородина» (причем тысячи выживших, но раненых потом заживо сгорели в московском пожаре [680]). В общем, ни Смоленск, ни Москву древний смоленский образ в 1812 не сохранил. А потом и сам не сохранился…
Впрочем, кто кого охранял — вопрос сложный. В 1812 году целый батальон дивизии Коновницына был выделен на охрану Смоленской иконы, возимой с войском [681]. После сдачи Смоленска хранилась в 1-й батарейной роте полковника Василия Глухова (3 пехотная дивизия) [682]. Изначальная Казанская икона Божией матери, также назначенная в хранительницы России, тоже не смогла сохранить себя — и в ночь с 28 на 29 июня 1904 года была похищена из стен Казанского Богородицкого женского монастыря (не найдена до сих пор).
Под немецкой оккупацией 1941 года служба в смоленском соборе возобновилась Первой 3 августа 1941-го во вновь открытом соборе состоялась молитва по лютеранскому чину для офицеров вермахта. Ha этой службе присутствовал командующий группой армий Центр фельдмаршал фон Бок. Затем, до сентября, там служили католические капелланы вермахта. Во время подготовки к этой службе храм прибирали и среди мусора и обломков нашли «надвратную икону», которую и поместили на место пропавшего «мономаховского» образа [683].