Мифология русских войн. Том II

Численность советского стрелкового корпуса приблизительно равна численности немецкой пехотной дивизии.
28 Гв СК — ширина полосы наступления 6 км. Плотность условного боевого состава по первому эшелону 533 человека на километр. Потери — не менее 3081 человек, или 770 человек среднесуточно, или 514 человек на километр.
29 Гв СК — ширина полосы наступления 2,5 км. Плотность условного боевого состава по первому эшелону 1360 человек на километр. Потери не менее 3790 человек, или 948 человек среднесуточно или 1516 человек на километр.
4 Гв СК — ширина полосы наступления 2,5 км; Плотность условного боевого состава по первому эшелону 1240 человек на километр. Потери не менее 3801 человека, 950 человек среднесуточно, или 1520 человек на километр.
При этом у немцев атака 292 пд была поддержана артогнем с плотностью 32 орудия и миномета на километр фронта. Советский штурм Зееловских высот проходил при концентрации 260 штук орудий на один километр атакуемого фронта
 [267]
. И все равно потери оказались в два раза выше…
То есть Красной армии и в год Победы нужно было много солдат. А их запасы кончались.
Выход из войны Англии означал бы увеличение минимум в два раза количества немецкой авиации на нашем фронте (не только за счет той немецкой авиации, которая была задействована на англо-германских фронтах, но и за счет тех тыловых эскадр, которые защищали саму Германию от английских налетов).
Подводный флот был не нужен Рейху для борьбы против СССР. Он строился только для блокады Англии. Отказ от строительства огромного числа подлодок позволил бы во много большем объеме производить танки
 [268]
…
Не будь разгрома союзной авиацией промышленных центров Германии, в 1945-м не было бы такого падения военного производства Германии, которое имело место в реале. Отсутствие морской блокады («санкций») также помогло бы германской экономике. Например, качество брони немецких танков стало бы лучше при наличии импортных добавок.
Имея доступ к ресурсам мировой торговли, Гитлер слушал бы своих генералов, потому что мог бы ставить во главу угла не экономические мотивы, а чисто военные (речь идет о Курляндском котле, контроль над которым гарантировал поставки руды из Швеции, но отвлекал несколько армий от защиты самой Германии; о защите за-днепровского Мариупольского марганца, которая не позволила насытить войсками Восточный вал
 [269]
 или о переброске последних танковых войск весной 1945 года на защиту последних нефтяных вышек Венгрии вместо защиты Берлина).
Если бы США остались в стороне от войны, их ученый потенциал не был бы мобилизован на проект «Манхэттен», и в итоге первыми атомную бомбу создали бы немцы, а симпатизантам СССР из числа американских ядерщиков просто нечего было бы передать советским коллегам. И каково было бы году так в 1948-м противостоять Гитлеру, имеющему баллистические ракеты
 [270]
 и атомные бомбы?
Если бы и в этих условиях СССР победил, то эта была бы совсем другая победа. Скорее — по очкам, чем нокаутом.
В этой ситуации вполне возможен был бы путь переговорного завершения войны. Это мог быть «политический ничейный исход войны на востоке» (Манштейн), или даже Брестский мир наоборот. Победа была бы оформлена не как безоговорочная капитуляция, подписанная в пригороде Берлина, а как обычный мирный договор, заключенный в нейтральной Женеве и кладущий конец военным действиям. Амбиции Германии были бы сильно потеснены советскими танковыми армиями. Польша была бы разделена еще раз. Возможно, удалось бы потребовать с Германии репарации и контрибуции. Но честь повесить Гитлера и Гиммлера была бы оставлена самим немцам на будущее время.
Говоря так, я проявляю больший оптимизм, чем сами лидеры Советского Союза.
  
30 ноября 1943 года в Тегеране на торжественном обеде в честь 69-летия Уинстона Черчилля Сталин произнес тост с такими словами:
 
«Я хочу сказать вам, что, с русской точки зрения, сделали Президент и Соединённые Штаты для победы в войне. Самые важные вещи в этой войне — машины. Соединённые Штаты доказали, что могут производить от 8,000 до 10,000 самолётов в месяц. Россия может производить, самое большее, 3000 самолётов в месяц. Англия производит 3000–3500 в месяц, в основном тяжёлые бомбардировщики. Таким образом, Соединённые Штаты — это страна машин. Без этих машин, поставлявшихся по ленд-лизу, мы бы проиграли эту войну»
 [271]
.
 
Есть и мемуар Хрущева:
 
«Хотел бы высказать своё мнение и рассказать в обнажённой форме насчёт мнения Сталина по вопросу, смогли бы Красная Армия, Советский Союз без помощи со стороны США и Англии справиться с гитлеровской Германией и выжить в войне. Прежде всего, хочу сказать о словах Сталина, которые он несколько раз повторял, когда мы вели между собой «вольные беседы». Он прямо говорил, что если бы США нам не помогли, то мы бы эту войну не выиграли: один на один с гитлеровской Германией мы не выдержали бы её натиска и проиграли войну»
 [272]
.
 
Могло бы быть иначе? Мне кажется, «точка бифуркации» это 8 апреля 1940 года. Немецкий десант в Норвегию. Если бы он был неудачен (вполне возможно: немцы опередили англичан лишь на сутки: британский флот вторжения уже был в море, когда пришло известие о том, что немцы его опередили). 7 мая 1940 года в английской Палате общин состоялись слушания, посвящённые поражению в  Битве за Норвегию, на следующий день состоялось голосование по вопросу доверия правительству. Несмотря на полученный формальный вотум доверия,  Чемберлен решил подать в отставку, в связи с острой критикой, которой подверглась политика кабинета. Во главе Британии встал Черчилль.
Через месяц военная катастрофа (в т. ч. Дюнкерк) поставила Британию перед выбором: принять ли мирные предложения Гитлера или продолжить войну в одиночку. Если бы премьером по прежнему был Чемберлен, то он скорее всего принял бы условия почетного мира: Европа — у Гитлера, зато весь остальной мир — у «Владычицы морей».
 
«Самым важным для Великобритании последствием неудачной войны стала отставка Чемберлена. Если бы не Норвегия, он бы скорее всего сохранил свой пост и на время Французской кампании, а это могло бы обернуться катастрофой для Британии и всего мира — кабинет Чемберлена с большой вероятностью затеял бы мирные переговоры с Гитлером» [273].
 
В обозримой перспективе это означало бы отказ Гитлера от нападения на СССР (который и сам в этих условиях забыл бы о своих планах расширения «советского мира»). Евреев, наверно, вместо Освенцима выселяли бы на Мадагаскар. В Европе, почти всецело ставшей фашистской, воцарился бы мир…
Но что потом? Власть нацистов укрепляется на десятилетия. Какие мутации произошли бы (завершились бы) в сознании немцев под управлением Геббельса?
Поколения, прошедшие через гитлерюгенд, могли бы стать вовсе невменяемыми.
Или, напротив, произошло бы отрезвление? Главное топливо нацизма — чувство обиды, «рессентимента» было бы исчерпано, ибо удовлетворено. Люди, насыщенные и хлебом и победами, могли бы начать требовать возврата к демократическим свободам, чего режим вовсе не хотел им предоставлять. Не исключено, что по ту сторону «победы» со временем произошло бы отторжение продолжающейся милитаристской накачки (как и произошло в СССР). В немецкой культуре всегда были антивоенные голоса
 [274]
. И, может быть, со временем именно они стали бы выразителями нового майнстрима.