Подвиньтесь! Подвиньтесь!
Билли перешагнул через слепого попрошайку, разлегшегося в узком проходе между железобетонной скамейкой и шатким прилавком с разложенной на нем морской капустой, и попал на рынок. Он смотрел на людей, а не на то, что они продавали, и наконец остановился перед тележкой, нагруженной множеством допотопных пластиковых коробок, кружек, тарелок и чашек, яркая расцветка которых посерела и стерлась от времени.
— Руки! — По бортику тележки ударила палка, и Билли отдернул пальцы.
— Я не трогаю ваш хлам, — сказал он.
— Если не покупаешь, проходи дальше, — сказал человек восточного типа с морщинистыми щеками и редкими седыми волосами.
— Я не покупаю, а продаю, — Билли наклонился к мужчине и тихо прошептал: Не желаете несколько соево-чечевичных бифштексов?
Старик прищурил и без того узкие глаза.
— Ворованные, полагаю? — устало произнес он.
— Ну так нужны или нет?
Промелькнувшая на лице старика улыбка была невеселой.
— Конечно, нужны. Сколько их у тебя?
— Десять.
— Полтора доллара за штуку. Пятнадцать долларов.
— Черт побери! Лучше я их сам съем. Тридцать за все.
— Жадность тебя погубит, сынок. Мы оба отлично знаем, сколько они стоят. Двадцать долларов за все. — Он вытащил две мятые десятидолларовые бумажки и зажал их в кулаке. — Давай посмотрим на товар.
Билли протянул узелок, а старик нагнулся и заглянул внутрь.
— Годится, — сказал он и, не разгибаясь, переложил их в бумажный пакет, а тряпку вернул Билли. — Этого мне не надо.
— Теперь бабки.
Старик неторопливо протянул деньги Билли, облегченно улыбаясь при мысли, что сделка завершена.
— Ты был когда-нибудь в клубе на Мотт-стрит?
— Шутите? — Билли схватил деньги.
— Наверняка был. Ты же китаец, и ты предложил эти бифштексы мне, потому что я тоже китаец, и ты знаешь, что можешь мне доверять. Ты соображаешь…
— Заткнись, дедуля. — Билли ткнул себе большим пальцем в грудь. — Я тайванец, а мой папа был генералом. И я знаю одно — у меня нет ничего общего с вами, красными китайцами из центра.
— Глупый щенок… — Старик поднял палку и замахнулся, но Билли уже исчез.
Вот это да! Он уже не замечал жары, автоматически продираясь сквозь толпу, сжимая деньги в кармане и предвкушая грядущие наслаждения. Двадцати долларов у него никогда в жизни не было. Самое большое — три восемьдесят, которые он украл из квартиры напротив, когда соседи оставили окно открытым. Трудно заполучить настоящие деньги, но это единственное, что идет в расчет. Дома у него их никогда не видели. Все приобреталось на карточки социальной помощи; все, что позволяло не подохнуть и жить дальше, ненавидя такую жизнь. Чтобы приподняться, нужны деньги, и теперь они у него были. Он долго мечтал об этом.
Он зашел в отделение «Вестерн-Юниона» на Девятой авеню. Бледная девушка за высокой конторкой подняла голову, и ее взгляд, скользнув по нему, уперся в большое окно, за которым бурлила залитая солнцем улица. Она промокнула носовым платком капли пота на губе, потом вытерла подбородок. Операторы, склонившиеся над своей работой, вообще не подняли головы. Здесь было очень тихо, через открытую дверь проникал лишь приглушенный шум города. Внезапно очень громко застучал телетайп. На скамье в дальнем конце помещения сидели шесть парней, подозрительно поглядывавших на него. Подходя к диспетчеру, он слышал, как их ноги шаркают по полу и скрипит скамейка. Он заставил себя не оборачиваться и остановился у стойки, терпеливо ожидая, когда человек обратит на него внимание.
— Что тебе нужно, парень? — процедил диспетчер, наконец поднимая голову.
Человеку было за пятьдесят, он устал и умирал от жары, сердясь на весь мир, обещавший ему что-то большее.
— Вам нужен посыльный, мистер?
— Нет. У нас и так слишком много всяких мальчишек.
— Я умею работать, мистер. Буду работать в любое время, когда скажете. У меня есть вступительный взнос. — Он вытащил одну десятидолларовую купюру и положил ее на конторку.
Мужчина мельком взглянул на деньги, и отвел глаза в сторону.
— У нас слишком много мальчишек.
Скамья позади скрипнула, и Билли услышал звук шагов. Это был один из тех парней. Голос был напряжен от злости.
— Этот китаец к вам пристает, мистер Бургер? Билли сунул деньги обратно в карман.
— Сядь, Роулз, — сказал мужчина. — Ты знаешь, как я отношусь к разборкам и дракам.
Он взглянул на обоих и Билли догадался: ему здесь не работать, если быстренько что-нибудь не предпринять.
— Благодарю, что позволили поговорить с вами, мистер Бургер. — сказал он вежливо и, повернувшись, что есть силы наступил парню на ногу. — Не смею вас больше беспокоить…
Парень заорал и ударил Билли кулаком в ухо. Билли промямлил что-то, но не сделал попытки защититься.
— Отлично, Роулз, — с отвращением сказал Бургер. — Убирайся отсюда, ты уволен.
— Но… мистер Бургер… — жалобно заскулил парень. — Вы же не знаете, что этот китаец…
— Выметайся! — Бургер привстал и рассерженно ткнул пальцем в мальчишку. Быстро!
На минуту о Билли забыли, и он отошел в сторону, боясь улыбнуться.
До парня наконец дошло, что делать ему здесь больше нечего, и он ушел, злобно взглянув напоследок на Билли. Бургер вытер одну из дощечек для посыльных.
— Отлично, парень, похоже, ты получишь работу. Как тебя зовут?
— Билли Чун.
— Мы платим по пятьдесят центов за каждую доставленную телеграмму. — Он встал и подошел к Билли, держа в руке дощечку. — Ты оставляешь в залог десять долларов и берешь телеграмму. Приносишь дощечку — получаешь десять пятьдесят. Ясно?
Он положил дощечку на стойку. Билли взглянул на нее и прочитал написанные мелом слова: «Минус пятнадцать центов».
— У меня все будет в полном порядке, мистер Бургер.
— Отлично. — Он ладонью стер надпись. — Садись на скамейку и заткнись. Никаких драк, никаких разборок, никакого шума, а иначе получится как с Роулзом.
— Да, мистер Бургер.
Билли сел. Мальчишки посмотрели на него с подозрением, но ничего не сказали. Через несколько минут маленький смуглый парнишка наклонился к нему и пробормотал:
— Сколько он с тебя снимает?
— Что ты имеешь в виду?
— Не будь идиотом. Или ты отдаешь ему часть бабок, или больше здесь не работаешь.
— Пятнадцать.
— Говорил я тебе, что он так и сделает, — громко прошептал другой парень. — Говорил я тебе, что он не остановится на десяти… — Он резко осекся: диспетчер посмотрел в их сторону.
День покатил по своей горячей наезженной колее, и Билли был доволен, что сидит вот тут и ничего не делает. Некоторые парни уходили с телеграммами, но его ни разу не вызывали. Соево-чечевичные бифштексы оказались тяжелой для желудка пищей, и ему дважды пришлось выйти в темный, убогий туалет во дворе здания. Тени на улице удлинились, но в воздухе по-прежнему висела все та же удушающая жара, что держалась последние десять дней. В шесть часов пришли еще трое мальчишек и с трудом уместились на скамье. Бургер сердито посмотрел на них: похоже, только так он и мог смотреть.
— Некоторые могут быть свободны.
На первый день вполне достаточно, подумал Билли и ушел. От долгого сидения у него затекли ноги, а бифштексы, кажется, рассосались. Можно было подумать и об ужине. Черт! Он состроил кислую гримасу. Он знал, что у них будет на ужин. То же, что и каждый вечер уже много лет подряд.
В порту с реки дул легкий ветерок, и Билли медленно шагал по Двенадцатой авеню, с удовольствием ощущая прохладу. За сараями, убедившись, что поблизости никого нет, он размотал проволоку, которой была привязана к сандалиям подошва из покрышки, и сунул две купюры в образовавшуюся щель. Они принадлежали ему и только ему. Он закрепил проволоку и по трапу поднялся на «Уэйверли Браун», который стоял у шестьдесят второго причала.
Реки не было видно. Соединенные друг с другом измочаленными канатами и ржавыми цепями, ряды допотопных «Викторий» и «Свобод» создавали фантастический пейзаж из причудливых надстроек, болтающегося, как белье на веревке, такелажа, мачт, антенн и дымовых труб. За всем этим возвышался один-единственный пролет так и не достроенного Вагнеровского моста. Эта панорама не казалась Билли странной; он здесь родился, после того как его семья вместе с другими беженцами с Тайваня обосновалась в этих времянках, на скорую руку построенных на судах, гниющих и ржавеющих за ненадобностью у Каменного Мыса со времен второй мировой войны. Больше негде было разместить многочисленных приезжих, и суда показались в то время блестящей неходкой. Они должны были стать временным убежищем, пока не найдется что-нибудь получше. Но жилье найти было трудно — и к этим судам добавились другие, и мало-помалу ржавый, покрытый ракушками флот стал частью города, которая. Казалось, существовала здесь вечно.