Run awayHide away. Part III. Changes will come in the fall (СИ)

 — Пойдем в кабинет, пропустим по стаканчику? – предложил Йорг.
 Том кивнул, поднимаясь, ему нравилось проводить время с отцом.
 Они сидели на большом уютном диване и говорили обо всем на свете – о политике, общих знакомых, финансовых рынках и скачках, Том рассказывал о своем бизнесе, и немного смущался, слушая комплименты отца. Время уже близилось к полуночи, а они все равно не могли разойтись по комнатам, поскольку знали, что времени на общение у них не так уж много – уже через день Тому нужно будет возвращаться домой – в Лондон.
  
 — Ч-черт, глаза просто закрываются, – Том потянулся, поднимая вверх руки.
 — Да, пора бы уже и поспать, – согласился Йорг, прикрывая зевок ладонью. – Сейчас поставлю бутылку в бар, и пойдем по кроватям.
 — Давай, я, – Том гибким движением поднялся с мягкого дивана и направился к бару, взяв со стола бутылку. Полированная дверца открылась с легким скрипом, и парень чуть прищурил глаза от вспыхнувшей лампочки подсветки. Он поставил бутылку шерри на пустующее место и уже хотел закрыть бар, как увидел новый выпуск американского Vouge. С обложки в невероятно провокационном наряде, подчеркивающем идеальные пропорции, с густо подведенными глазами и надменной усмешкой на прекрасных губах на него смотрел Билл.
 Чуть дрожащими пальцами Том взял глянец в руки и стал жадно рассматривать изображение. Длинные черные волосы перемешивались со странными тонкими белыми дредами, руку украшала татуировка, но Том не смог разобрать сложную вязь надписи, а худые бедра подчеркивал массивный ремень с кричащей пряжкой.
 Парень не слышал, как отец встал и подошел к нему, заглядывая через плечо.
 — Том, – тихий голос Йорга заставил Тома вздрогнуть. Молодой мужчина резко развернулся, пряча глаза. – Том, уже три года прошло…
 — Пап… Не надо, ладно, – Том отложил журнал, еще раз взглянув на обложку, словно, пытаясь запечатлеть в памяти изображение.
 Йорг только вздохнул – столько времени прошло, а Том все так же отказывается говорить о Билле с кем-либо. Каулитц-старший даже с Георгом пытался поговорить, но и с лучшим другом Томас предпочитал обходить эту тему стороной. И в то же время, Йорг видел, что Билл не стал для сына перевернутой страницей. И полтора года назад, когда снимки бывшего зятя стали появляться на страницах журналов, Каулитц-старший испугался. Его беспокоило, как Том отреагирует на происходящее, но парень и словом не обмолвился о том, что видел фотографии бывшего мужа. И каждый раз, когда Йорг пытался поговорить о Билле, Том словно закрывался и уходил от разговора, а пожилой мужчина не находил в себе смелости настаивать.
 — Я пойду, ладно. Чертовски хочу спать.
 Том вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь, а его отец только печально вздохнул – перерождение Тому дается слишком дорого.
 Том поднялся наверх, в свою спальню, в которой жил, еще когда был подростком. Мужчина раньше не мог понять, почему отец так и не распорядился сделать ремонт в этой комнате, чтобы помещение можно было использовать как еще одну гостевую спальню. Только совсем недавно Томас наконец осознал, какое чувство владело отцом — это была тоска по потерянному. Йорг скучал по тем временам, когда, приходя домой, знал, что там его ждет сын, желающий рассказать о том, что замечательного с ним случилось за день. За последние три года чувство, что дома его никто не ждет, стало слишком знакомо Тому, но тот не пытался как-то изменить это, потому что в глубине души воспринимал тоску, как одно из наказаний, которое он заслужил.
 Молодой парень огляделся, чуть улыбаясь — знакомые практически с детства вещи навевали странное настроение, словно погружая в прошлое, заставляя вспоминать эмоции и чувства, испытанные в их окружении. С удивлением Том осознал, что сейчас он гораздо больше похож на того подростка, который когда-то мучительно долго выбирал перед зеркалом кепку понаряднее, чем был еще три года назад.
 На стене, прямо напротив окна, висела простая акустическая гитара, ее лакированная поверхность потрескалась и выцвела в лучах солнца, которое, как помнил Том, заливало утором каждый уголок комнаты. Подойдя к инструменту, Том, словно боясь обжечься, осторожно провел кончиками пальцев по грифу, задел мизинцем струну, которая жалобно тренькнула, и, тихо рассмеявшись, взял гитару в руки, вспоминая знакомую тяжесть. Присев на край кровати, Том удобнее перехватил давний подарок отца и провел по струнам, чуть морщась. Хоть он много лет и не прикасался к инструменту, но все же уловил, что гитару необходимо настроить. Пальцы, отвыкшие от струн, неловко захватили аккорды, и дрожащая мелодия полилась в воздухе.
 "Твое лицо на каждой странице… в каждой витрине... Я знаю, ты бы посчитал это неправильным, но я сбежал… Сбежал из страны, сбежал от друзей, от отца. Даже от родного немецкого языка я сбежал, только бы не слышать знакомые слова и интонации. Прости, но я даже твоей последней просьбы не смог выполнить…»
 «Was it an angel
 That knocked on my door?
 Or was it a wind…
 Was I still sleeping?
 Lost in a dream…
 Or was it you?»
 Тихие слова, когда-то чужой язык, на котором сейчас уже даже думать привычнее. Том никогда даже не предполагал, что однажды просто сядет в машину и уедет, только вот мужчина не мог добавить – «без сожалений». Тогда, три года назад, его жизнь стала похожа на плохой роман – все, во что парень верил, считал аксиомой жизни – рушилось, утекало, как ртуть.
 Томас вернулся в Берлин в таком состоянии, что Георг впервые всерьез подумал о том, что у друга действительно проблемы с головой – создавалось впечатление, что бизнесмен страдает аутизмом. Никаких эмоций на лице, выверенные жесты и отсутствие мимики – Том был как робот. Листинг пытался узнать, что произошло между ним и Биллом, и куда вообще делся Каттерман, но Том только безразлично ответил, что юноша улетел в Штаты навсегда. После этого сообщения Георгу стало еще страшнее – то, что друг так спокойно воспринял тот факт, что молодой супруг его бросил, разрушив тем самым идеально построенный план, казалось… диким, ведь бизнесмен несколько месяцев до этого пылал яростью только при упоминании имени мальчишки.  
  Вторым сигналом, что с Томом творится что-то непонятное, было его равнодушие к бизнесу. Георг, как мог, прикрывал тот факт, что Каулитц просто перестал заниматься делами, но на первом же совете директоров все стало абсолютно явным. Один из участников заседания, когда-то не желавший видеть Тома на посту директора направления, ехидно поинтересовался, не начался ли в идеальном браке Каулитца разлад, на что Том просто и лаконично ответил мужчине, используя идиомы, популярные у грузчиков в порту, а потом встал и вышел из зала. 
  Георг не смог найти его в офисе, и поэтому поехал в загородный дом, как только рабочий день закончился. Некогда уютное поместье встретило его занавешенными окнами, а входную дверь никто не открывал в течение получаса.