Запретный рай

— Он по-прежнему живет в моем доме?
— Да.
— Я уведу баркас за скалы. Постарайся сделать так, чтобы никто не узнал о моем возвращении. С приходом темноты подходите к дому. Возьмите ножи и веревки. И ждите меня.
— Да, хозяин, — в голосе Теаки прозвучала смесь сомнения с облегчением. — А ты справишься с ним?
— Не сомневайся. Мне наплевать на ману. Я не верю в колдовство. Лишь во внезапность нападения и силу оружия.
— Человек, обладающий маной, может знать то, что отделено расстоянием и временем.
— Ничего он не знает! Как он вообще сумел вас запугать?!
Вопрос остался без ответа. Патрик вернулся на баркас, а Теаки — в деревню.
Эмили заметила, что Тауб взбешен, хотя он и старался не подавать вида.
— Что-то случилось? — не выдержав, спросила она.
— Ничего особенного, — процедил Патрик, — просто я лишний раз убедился в том, насколько неблагодарные твари эти дикари! Нам придется подождать до ночи.
Эмили молчала, не сводя с него глаз.
— Своим взглядом, мисс Марен, вы прожжете дыру у меня в груди! — усмехнулся Тауб.
И тогда она промолвила:
— Вы сможете посадить меня на какой-нибудь корабль, идущий к берегам Европы? Вы говорили, здесь проходит много судов.
— Не так уж и много, как вы думаете. К тому же моряки — грубый народ. Нетрудно представить, что они сделают с такой хорошенькой женщиной!
— На кораблях плавают и миссионеры, и торговцы.
— Эти тоже ненадежны. Трусливые и продажные. Лучше всего вам будет у меня и со мной. Вы же ссыльная, мисс Марен. Вам нельзя возвращаться в Европу. Да и зачем вам этот ад? Оставайтесь в раю!
Эмили смертельно устала, ей невыносимо хотелось ступить на твердую землю. Патрик пытался поддерживать разговор, но она отвечала односложно.
Вечер тянулся медленно, однако темнота накрыла землю буквально в один миг. Недаром в тропиках говорят: «Ночь нельзя опередить».
Океан слился с горизонтом; над головой опрокинулось иссиня-черное небо с несметными скопищами звезд, небо, которое полинезийцы умели читать так, как европейцы читают книги.
Молодая женщина могла бы попытаться сбежать с баркаса и укрыться на острове, однако не решалась это сделать. Спутник Эмили считал, что здешние темнокожие жители стоят на низшей ступени развития, чем более светлые обитатели Маркизских островов. Она не знала, так ли это, однако в равной степени боялась и Тауба, и туземцев.
Вновь оставив ее одну, Патрик отправился на берег. Он загнал баркас в прибрежные заросли, где судно было невозможно разглядеть. Свернувшись клубочком на палубе, Эмили слушала ночь с ее вечным и мерным биением океанского сердца, звоном насекомых, треском ветвей и еще какими-то далекими, непонятными и неясными звуками.
И где бы она ни находилась, ее разум всегда был в одном месте, а душа и сердце — в другом.
При всем желании Атеа не мог обходиться без сна, потому время от времени выставлял караул из наиболее надежных и смелых туземцев. Почти все они перешли на его сторону. Даже Нитао, Теаки, Маунуту и Калунга покорились ему. Или сделали вид, что покорились.
Атеа пока не решил, как действовать дальше. Можно было, обезвредив Патрика Тауба, когда он вернется обратно, остаться на этом острове. Или попробовать найти что-то еще.
Атеа не хотел иметь дела с европейцами, а они рано или поздно явятся сюда. Архипелаг огромен, здесь много уединенных островов, не столь интересных для белых, как этот, с возделанными тростниковыми полями.
Между тем таро растет в любом месте и уже через несколько месяцев даст урожай, а если повезет, то на любом, даже самом маленьком острове найдутся и хлебные деревья, и кокосовые пальмы. Вокруг рифа можно будет ловить рыбу, моллюсков и морских черепах.
Атеа спал, и ему снилось, будто он находится на глубине океана, в его бессмертных объятиях, вдыхает его душу и постигает его сущность. Такие сны были очень полезны для усиления и восстановления маны.
Между тем Тауб с легкостью снял выставленный полинезийцем караул и приблизился к дому Атеа мог сколько угодно переманивать островитян на свою сторону, однако Патрик знал: стоит настоящему хозяину вернуться домой, как душами туземцев тут же овладеет нечто привычное — страх.
  
Собаки узнали его и не залаяли.
— Ты позволишь нам вымазаться в его крови и съесть его сердце? — возбужденно произнес Нитао.
— Я разрешу вам порезать его на куски, но для начала его надо поймать! — проворчал Тауб. — Вы приготовили веревки?
Он еще не решил, что делать с полинезийцем. Лучше не пугать «гостью» зрелищем крови, а сперва запереть Атеа в сарае из накрепко вырытых в землю столбов и жердей, куда Тауб прежде бросал ленивых и непокорных и держал их там сутками без воды и питья. Это строение давно пустовало, и Патрик не предполагал, что оно еще когда-нибудь понадобится.
Надо выбить из голов этих проклятых туземцев все мысли о том, что кто-то может быть сильнее его, Патрика Тауба!
Он не просто убьет проклятого полинезийца, а вдоволь поглумится над ним. Это станет хорошим уроком для всех островитян.
— Вы верите в ману, потому и боитесь ее. А по мне это просто сказки, — заявил он туземцам.
— Он может ходить по раскаленным углям — мы все это видели! — прошептал Теаки.
— А сейчас ты посмотришь, — проворчал Тауб, разматывая веревку с петлей на конце, — как белый человек охотится на диких зверей и непокорных рабов!
Дальнейшее напоминало сражение теней; во всяком случае именно так выглядело действие, происходящее в темном доме. Огромные черные тени долго и яростно боролись без крика и шума, пока не наступила полная тишина.
Вытерев потный лоб дрожащей рукой, Патрик выдохнул:
— Хорошо! Надеюсь, мы его не задушили. Заприте этого наглеца в сарае. Двое из вас останутся на страже; хотя я не думаю, что кому-то придет в голову его выручать.
— А когда мы сможем его убить?
Тауб нахмурился.
— Подождите! Со мной приехала белая женщина, я не хочу ее пугать.
Эмили с опаской ступила на новый берег. Ночь, опустившаяся на землю быстрее, чем падает театральный занавес, пугала ее. Что таит в себе неведомая жизнь, скрытая за прибрежными зарослями?
Патрик зажег факел и освещал ей путь.
— Здесь есть все, что нужно для жизни, — сказал он. — Мне не хватало только вас.
«Не слишком ли ты спешишь?» — подумала она.
При подходе к дому их встретила свора лающих собак. Тауб отогнал их.
— Они не злые. Только пугают, — заметил он. — Прежде я, случалось, натравливал их на туземцев, но теперь в этом нет необходимости: все местные у меня в кулаке.
— Чем вы кормите животных?
— Рыбой; с мясом тут плоховато. А еще, бывает, скармливаю стае их же сородичей — больных или старых.
Эмили содрогнулась.
— Откуда у вас собаки? — спросила она, помня, что на Маркизских островах их не было.
— У одного торговца был щенок, я упросил продать его мне. А через некоторое время мне удалось приобрести второго — другого пола. — Он усмехнулся. — Ной не был дураком! — И, искоса глядя на Эмили, добавил: — Лишь я один остался без пары, а стало быть, без потомства. Между тем мне есть что оставить детям!
Дом оказался простым, но довольно просторным и удобным. Здесь было множество полезных европейцу вещей и привычной мебели.
Кровать оказалась только одна, и Тауб галантно уступил ее даме.
— Сам я лягу в соседней комнате. Отдыхайте спокойно. Здесь есть москитная сетка, так что вас никто не потревожит. А завтра я покажу вам свои владения.
Эмили было неприятно ложиться в его постель, и она попыталась возразить, но Патрик не хотел слушать.
— Я постелю простыни из чистого льна. Я хранил их, как величайшую драгоценность!
— Я могу лечь на циновке.
— Зачем? Я хочу, чтоб вам было удобно. Надеюсь, простыни не успеют испачкаться до первой брачной ночи?
Он рассмеялся, а Эмили сделала вид, что не заметила и не оценила его шутки.