Запретный рай

— Развяжите вождя.
Освобожденный от веревок Лоа медленно растер руки. Вокруг его губ собрались суровые складки. Его взгляд выражал то, о чем он, скорее всего, предпочел бы умолчать. Морис ожидал услышать что угодно, однако Рене перевел:
— Он согласен. Однако он просит вас… отомстить Атеа. Лоа хочет того же, что желает получить его дочь.
О большей удаче было трудно мечтать. Коротко поклонившись, Морис приложил руку к сердцу.
— Скажите ему, что я непременно это сделаю. Я вернусь на Нуку-Хива и приведу оттуда несколько кораблей с большим количеством пушек. Построю понтонный мост и перевезу пушки на берег. С их помощью я сокрушу крепость и поставлю Атеа на колени. Только пусть Лоа даст нам несколько лодок с гребцами. На шлюпках нам туда не доплыть.
Вождь кивнул.
На следующее утро капитан несчастного фрегата, Морис, Рене и Моана сели в лодки и взяли курс на Нуку-Хива. Часть десанта осталась на Тахуата.
Начальник гарнизона Менкье мерил шагами комнату.
— То есть для того, чтобы справиться с кучкой туземцев, вам нужна целая эскадра?
— Я не думал, что это окажется так сложно, — признался Морис.
Он валился с ног от усталости, ибо в пути ему не пришлось сомкнуть глаз.
— А что прикажете делать с кораблем, который вы погубили на пару с Пиретом? Вы хоть знаете, какой урон причинили колониальному бюджету? Как прикажете объяснить это правительству? Написать, что вас перехитрили дикари? Этому просто никто не поверит!
Морис с трудом подавил вздох.
— Я не знал о создавшихся условиях. Не предполагал, что полинезийцы построили крепость.
— Точнее, вы не думали, что вам не удастся ее взять. Похоже, вы вообще ни о чем не думали!
— Тем не менее я прошу вас предоставить мне последнюю возможность. Крепость не устоит против пушек. И мне нужны опытные артиллеристы.
— Будет удивительно, если дикарям удастся удержать оборону даже в этом случае. Тогда я, пожалуй, приму Атеа на службу вместо вас, — съязвил Менкье.
Когда Тайль вновь прибыл на Хива-Оа, он увидел, что вокруг лагеря разбиты земляные укрепления и сооружен ров. Солдаты разместились в палатках из парусины и обломков рей. Под сенью палым был установлен кузнечный горн. За время отсутствия Мориса лагерь не подвергался набегам туземцев; в свою очередь, французы не наведывались к крепости.
Перевозя на берег пушки, Тайль испытывал смешанные чувства. Уверенный в грядущей победе, он тем не менее был готов признать свое поражение. Не так уж много чести одолеть несчастных дикарей при помощи тяжелой артиллерии!
Накануне наступления Рене обратился к Моане:
— Я заметил, что ты имеешь влияние на капитана. Наверняка он выставит Атеа определенные условия. Я хочу, чтобы одним из них было возвращение моей дочери.
Она ничего не ответила, однако Рене надеялся, что в ее голове возникали похожие мысли.
Солдаты с трудом провезли через дебри укутанные листьями пушки. Вопреки ожиданиям, капитан отказался от переговоров, решив стрелять без предупреждения.
От первого же выстрела дрогнула земля и, казалось, раскололось небо. Ядра разрушили несколько укреплений, а от пущенных вслед артиллерийских гранат внутри начался пожар. Морис слышал панические крики туземцев и видел их мечущиеся фигуры. Он знал наверняка, что в крепости есть раненые и убитые.
— Получи! — произнес он сквозь зубы.
— Прикажите остановить это! — воскликнул подбежавший Рене. — Там женщины и дети!
Повернув голову, Тайль пристально посмотрел ему в глаза.
— Вы хотите получить обратно вашу дочь?
Потом он все-таки отдал приказ отступить, заметив:
— Дадим им время подумать.
Вскоре на остров опустилась ночь. Дул легкий ветерок, издалека доносилось соленое дыхание могучего океана. Пышный тропический мир из зеленого сделался черным, и сквозь косматые кроны кокосовых пальм заблестели звезды, похожие на миллионы перламутровых раковин. Стволы деревьев казались колоннами, поддерживающими небосвод.
Морис не ожидал, что Моана придет к нему, но она пробралась в шалаш, где он устроился на ночлег, и опустилась рядом.
  
— Теперь я вижу, что ты сильнее Атеа, что ты можешь его победить, — прошептала она, и Морис затаил дыхание.
Означало ли это, что она согласна принадлежать ему? Он мог бы сказать, что легко быть сильным под прикрытием восьмифутовых пушек, но, разумеется, не стал этого делать.
— Как ты намерен действовать дальше? — спросила Моана.
— Завтра я выставлю ему условие: или он покорится, или я продолжу стрелять.
— Нет, ты должен начать не с этого. Вели ему вернуть Эмалаи. Таким образом ты нанесешь ему очень сильный удар, ибо Атеа всегда делал только то, чего ему хотелось. Это сделает его уязвимым, лишит части маны.
— А если он не согласится?
— Ему придется. Есть жрецы и совет племени. Они сумеют его заставить. Скажи Атеа, что ты начнешь переговоры только после того, как Эмалаи окажется в нашем лагере, — сказала Моана.
Морис привлек ее к себе. От ее тела шел жар, оно было упругим и сильным. Ее волосы пахли кокосовым маслом, и кожа имела привкус соли. Он ласкал ее, чувствуя, как учащается биение ее сердца.
Неожиданно Морис почувствовал, что Моана покоряется ему, и онемел от счастья. Впрочем слова были не нужны ни ему, ни ей. Он боялся спугнуть это мгновение и хотел, чтобы время остановилось.
Когда он вошел в нее, она задержала дыхание, но вскоре расслабилась. Моана не лгала: она оказалась девственницей, и Морис трепетал от восторга. Он не мог насытиться ею и вновь и вновь сливался с ней. Ему казалось, что никогда и нигде с ним не происходило ничего лучшего.
Морис не мог сказать, что чувствовала Моана, но внутри ее тела было горячо, и она отдавалась ему с пьянящей готовностью.
Хотя утром она вела себя так, словно ничего не случилось, Морис был счастлив. Сознание того, что неприступная дочь вождя подарила ему свою драгоценную невинность, наполняла его невиданной гордостью.
Охотнее всего он посвятил бы себя любви, но его ждала война.
Глаза на мрачном лице Атеа горели темным пламенем. Битый час он пытался уговорить собеседников, но все казалось бесполезным. Это был первый раз, когда совет племени не желал уступать вождю. И старейшины, и жрецы хором повторяли одно и то же. Они боялись летающих огней; вид подпрыгивающих и кружащихся черных шаров вызывал в них леденящий ужас. Чтобы не нести потерь, они были готовы поверить словам белого человека.
— Он сказал, что начнет вести переговоры только после того, как ты вернешь им белую женщину.
— Эмалаи моя жена!
— Она не нашего племени, не нашего рода, она чужая для нас. Если мы откажемся, белые уничтожат крепость и всех, кто в ней есть.
Атеа не успел ответить — с места поднялся старик с белыми, как снег, волосами, с посохом в трясущейся руке и в длинных одеждах.
— Ты вождь, Атеа, но ты молод, а я родился очень давно и многое повидал. Я знал разумных счастливцев, встречал и тех, кто, думая, что преследует звезду, на самом деле гонялся за смертью. Человек велик, но не настолько, чтобы позволять себе смеяться над судьбой и бросать вызов богам. Прежде я молчал, но теперь скажу. Ты не раз нарушал обычаи, установленные от века, ты пытался подражать белым пришельцам, ты взял себе их женщину. Мы с самого начала знали, что она принесет нам несчастье. Наша кровь пропитана морской солью, а ее — содержит яд, наши мысли чисты и спокойны, тогда как ее — несут в себе хаос. Ты говорил, что мы должны сохранить свою веру, а сам взял себе ту, у которой всегда был другой бог. Чтобы спасти то, что еще можно спасти, дабы прекратить страдания своего народа, ты должен сделать так, чтобы она ушла и никогда не возвращалась.
Атеа хотел ответить, но не успел — члены совета племени, словно сговорившись, один за другим вскакивали с мест и бросали ему в лицо обвинения:
— Ты дал нам клятву, а теперь хочешь ее нарушить!
— Твоя мана ослабла!
— Ты не можешь защитить племя!