Палач и Черная птичка (ЛП)

Уверена, что румянец воспламенил щеки, и источник пламени — мое испепеленное сердце.
Торстен улыбается, явно веселясь нашей беседой. Мои губы приоткрываются, дыхание обжигает грудь. Все, что мне удается произнести, — это одно-единственное слово:
— Роуэн…
Но его внимание переключилось на блюдо, поставленное перед ним.
— Говядина Нисуаз, — с довольной улыбкой произносит Роуэн, берясь за нож и вилку. Я бросаю взгляд на Торстена, который с пристальным вниманием наблюдает за Роуэном. — Обожаю говядину Нисуаз.
  
— Да, — говорит наш хозяин, кладя на язык тонкий, как бумага, кусочек редкого мяса. — Нисуаз.
— Роуэн…
— Любопытно узнать ваши мысли, шеф, — продолжает Торстен. — Это мой особый взгляд на традиционный рецепт.
— Роуэн… — шиплю я, но уже слишком поздно. Роуэн уже отправил в рот вилку с салатом, его глаза закрылись, он смакует нарезанный салат-латук, зеленую фасоль, помидоры черри и… говядину.
— Фантастика, — говорит он, невнятно произнося слова. Нетвердой рукой он накалывает на вилку еще одну порцию салата и запихивает ее в свой и без того полный рот. — Домашний дижонский соус?
Торстен сияет от комплимента.
— Да, я добавил еще пол чайной ложки коричневого сахара, так мясо получается сочным.
— Очень вкусно.
Я провожу рукой по лицу, когда Роуэну удается запихнуть в рот еще один кусочек, прежде чем он падает лицом вниз на свою тарелку.
На мгновение воцаряется тишина. Мы с Торстеном смотрим на мужчину, спящего на тарелке с салатом, изо рта которого свисает тонко нарезанный стейк из редкого человеческого мяса.
Когда Торстен встречается со мной взглядом, он словно выходит из эйфорического тумана.
Он думал, что я пью вино. А раз я не опьянела, рассчитывал, что справится с девчонкой.
Он ошибся.
Я выдерживаю растерянный взгляд Торстена, когда переворачиваю ножку своего бокала с вином, опрокидывая его на тарелку. Хрусталь разлетается вдребезги, разбивая фарфор, заливая салат кровавым цветом.
— Ну что ж, — говорю я, откидываясь на спинку стула и кладя руку на поверхность стола, сжимая в ладони лезвие из полированной стали. — Остались только ты да я.
  
11
 
НЕСОГЛАСИЕ
 
РОУЭН
Моя первая осознанная мысль — одно-единственное слово, которое невнятно слетает с губ, словно оно застряло в вязком сиропе.
— Слоан.
Моя вторая мысль — я слышу ровный ритм музыки. Сначала подумал, что это мое сердцебиение, но ошибся. Ангельский голос мужчины плывет над легкими барабанами и мелодией гитары, которая напоминает пустыню на закате.
Слоан напевает в такт музыке, которая кружится вокруг меня. Когда она подпевает слова «приготовь его, размозжи ему голову», я узнаю песню. Knives Out — «Radiohead». Хриплый, сочный голос Слоан наполняет мою грудь облегчением. Я знаю, что с ней все в порядке, и слава богу. Потому что я не в порядке.
Комнату наполняют крики, и я открываю глаза. В поле зрения появляется смутно знакомый канделябр, украшенный яркими кристаллами. Пытаюсь сосредоточиться на них, пока остальная часть стола кружится.
— Просто… не… двигайся… — говорит Слоан, выдавливая каждое слово из-за искаженных криков мужчины. — Я бы сказала, что будет менее больно, если перестанешь сопротивляться, но это вранье.
Мужчина снова кричит, и я поворачиваю голову на звук. Возможно, это самая трудная вещь, которую я когда-либо делал. Ощущение, будто голова весит сто фунтов.
Визг достигает лихорадочной высоты. Слоан стоит ко мне спиной. Она оседлала перепуганного мужчину, сидящего на стуле во главе стола, заслоняя его от посторонних глаз. Не помню конец ужина из-за вина и снотворных, затуманивающих мои мысли. Торстен. Этого человека зовут Торстен. И он меня надул, как малявку.
— Небольшой надрез. Вот так.
Крики резко прекращаются, и плечи Слоан опускаются от разочарования.
— Слабак.
Не оборачиваясь, она протягивает руку за спину, ее кулак в перчатке покрыт кровью, и роняет вырезанное глазное яблоко рядом с другим, уже лежащим на тарелке с хлебом прямо рядом с моей головой.
Меня тошнит.
Слоан резко оборачивается на звук.
— В миску, Роуэн. Господи Иисусе, — она срывает перчатки, слезая с мужчины, и приподнимает мое туловище, чтобы меня вырвало в миску из нержавеющей стали. Ее руки крепко сжимают мои плечи, пока красное вино и еда опустошаются из моего желудка. — Лучше пусть все выйдет. Поверь мне, — ворчит она мрачным тоном.
— Этот ублюдок накачал меня, — удается выдавить мне, когда рвота наконец прекращается, и я вытираю рот салфеткой, моя липкая рука дрожит.
— Еще бы.
— Как долго я был без сознания?
— Пару часов, — отвечает она. Одной рукой протягивает мне неоткрытую бутылку воды, другой забирает миску. Слоан в нерешительности смотрит на дверь в коридор. — Надо бы убрать это, но Дэвид бесит до чертиков.
— Он угрожал тебе? Сука, если он угрожал тебе, я клянусь богом…
— Нет, вовсе нет, — говорит Слоан, усаживая меня обратно на стул, когда я пытаюсь встать. Мое тело заваливается набок. Кажется, она пытается улыбнуться, но это выходит как гримаса. — Он кажется довольно безобидным.
— Тогда в чем проблема?
— Он доедает. На кухне, — говорит она. Я качаю головой, не понимая, о чем она говорит. — Другие блюда. Эту… еду.
— Ну… то, что ест большинство людей. Обычная еда.
Краска отхлынула от ее лица.
— Да… большинство…
— Я не понимаю…
— Ты съел гребаного человека, — резко выпаливает она.
Я моргаю один раз, забираю у нее миску с блевотой обратно.
— О боже, Роуэн, это было отвратительно. Ты сожрал его. Никак не мог насытиться.
Меня тошнит.
— Ты потерял сознание пока жевал. Мне пришлось соскребать мясо с твоего языка, чтобы ты не подавился.
Я смотрю на нее слезящимися глазами, потом меня снова стошнит, хотя, к счастью, уже подступает желчь.
— Ты знал, что это было жаркое из копчика? Я пытала Торстена, пока он не рассказал. Мне пришлось вытаскивать человеческую задницу у тебя изо рта.
— Ты хотя бы доставала, а я ел! Какого хрена ты меня не остановила?
— Я пыталась, но ты внимания не обращал. Не помнишь?
Черт. Я помню.
Я помню гораздо больше.
Слоан слишком пристально наблюдает за мной. Она не такая апатичная, какой пытается казаться. Чем дольше я смотрю, тем больше рушится ее безразличная маска, и слабый румянец проступает под веснушками, покрывающими ее щечки и нос.
Чертова девчонка. Паникует, потому что я немного поделился своими чувствами. Явно нервничает из-за разговора, которого ей отчаянно не хочется заводить. Птичка готова улететь.
И я сделаю все, что угодно, лишь бы она была рядом, даже готов ударить молотком по собственному сердцу.
— Нет, — я качаю головой, когда мой взгляд устремляется куда-то в центр. — Последнее, что я помню, — это как Дэвид пришел с тележкой. После этого — ничего.
Когда я поднимаю взгляд, губы Слоан подергиваются. Это почти улыбка. Ее глаза стали немного мягче.
Проклятье.
Все именно так, как я и подозревал. Она, блять, испытывает облегчение.
Я впитываю в себя яд жгучего жала. Опускаю голову на руки. Она никогда не узнает, что я помню каждую секунду своего позорного, безответного признания. Я никогда не забуду, как ее кожа приобрела приятный розовый оттенок, когда говорил, что она красива. Я бы переполз через стол, чтобы поцеловать ее поджатые пухлые губы, когда поделился секретом.
Мне нужно вбить это в свой гребаный толстый череп. Она не захочет большего. Но я отказываюсь терять ее. Слоан — единственный человек в мире, который может взглянуть на моего монстра и найти в нем друга. И я знаю, что она нуждается в друге так же сильно, как и я. Может быть, и больше.
— Ты в порядке? — спрашивает она, ее голос едва ли громче шепота.
— Да. Все из-за наркоты, — снова вру я. Я даю клятву прямо сейчас, что это будет последняя ложь, которую я скажу Слоан Сазерленд. — Дерьмово себя чувствую.