Палач и Черная птичка (ЛП)

— Господи Иисусе, Роуэн, что ты…
Беспокойство Слоан пропадает, когда я набрасываюсь на нее, хватая за горло липкой рукой. Я загораживаю ей пространство, отталкиваю ее назад с каждым шагом, в ее глазах отражаются тревога и вызов. Она сжимает мою руку обеими руками, но не пытается сопротивляться, когда я оттаскиваю ее от машины. Только отойдя от подъездной дорожки, скрывшись в глубокой тени дерева, я останавливаюсь. Но не отпускаю ее.
  
Позади меня раздаются удары, стук заглушается завесой моего сердцебиения, звенящего в ушах, когда я смотрю в остекленевшие глаза Слоан. Изящная линия ее горла изгибается под моей окровавленной ладонью.
— Роуэн, — шепчет она.
— Мое.
Ее глаза сияют в лунном свете.
— Хорошо, — она кивает в моей хватке. — Он твой.
Я притягиваю ее ближе и вглядываюсь в чернильную бездну ее страха и стойкости, не останавливаясь, пока ее теплые выдохи не овевают мое лицо. Порезы на предплечье горят, когда ее грудь с каждым вздохом задевает изуродованную плоть.
— Слоан…
Стон искореженного металла и череда проклятий, стук позади прекращается.
— Оставайся здесь, — говорю я и, по одному пальцу за раз, выпускаю ее из хватки.
Я бросаю на нее последний взгляд, оставляя на ее коже черное пятно крови, разворачиваюсь на пятках и ухожу.
Ускоряю шаг, когда замечаю свой приз, который, прихрамывая, выходит из машины. Одну ногу тащит за собой, сломанная рука прижата к груди. Он оборачивается, когда мои шаги приближаются, его глаза расширяются, когда он замечает мою злую ухмылку.
— Я буду наслаждаться каждой гребаной секундой, — говорю я.
Фрэнсис уже молит о пощаде, когда я хватаю его сзади за рубашку. Сжимаю в кулаке его отвратительный розовый галстук, чтобы задушить его, но он соскальзывает с его шеи.
Я смотрю на ткань, скомканную в кулаке. Затем на Фрэнсиса. Затем снова на галстук.
— Галстук на клипсе? Сколько тебе, двенадцать?
— П-пожалуйста, чувак, отпусти меня, — умоляет он подо мной. Слезы застилают его глаза, когда я бросаю галстук на подъездную дорожку и хватаю его обеими руками.
Моя ярость обжигает горло, но я проглатываю ее.
— Расскажи, что ты делал в стене.
Его взгляд скользит вокруг, возможно, выискивая Слоан, возможно, ища спасителя.
— Я не хотел причинять ей боль, — говорит он, когда его внимание переключается на меня. — Я п-просто наблюдал.
Его страх подобен наркотику, который проникает в каждую клеточку моего тела, каждое желание струится по венам. Медленная усмешка расползается по моим губам, когда он сопротивляется, я меняю хватку и сжимаю его горло.
— Две вещи. Во-первых, я тебе не верю, сука. Я считаю, что сначала ты хотел поглазеть, а потом убить ее. Это ведь не в первый раз, а, Фрэнсис?
— Нет, я клянусь…
— Во-вторых, и самое важное, так что слушай внимательно, ублюдок, — я поднимаю его дрожащее тело с асфальта, пока его ухо не оказывается рядом с моими губами. — Та девушка, за которой ты наблюдал?..
Мои пальцы сжимаются на его горле, когда он отчаянно кивает.
— Она моя.
Я уверен, что он умоляет. Но не слышу его мольбы. Это бесполезные слова, которые сейчас его не спасут.
Я роняю Фрэнсиса на тротуар и падаю вслед за ним, как безумный.
Мой первый удар попадает ему в челюсть. Следующий в висок. Удар за ударом. Челюсть. Висок. Челюсть. Висок. Промахиваюсь и с удовлетворительным хрустом разбиваю ему нос, он вопит. Кровь хлещет из ноздрей и покрывает мои костяшки пальцев. Следом с хрустом ломается его челюсть. Сломанные зубы падают на землю, как осколки фарфора. Сразу вспоминаю то, что хочу забыть. Поэтому я отгоняю эти мысли прочь. Стискиваю зубы и бью сильнее.
Запах крови, мочи и асфальта. Бульканье сдавленных вдохов. Его скользкая разорванная плоть на моих кулаках. Это гребаное топливо. Я думаю о том, как он наблюдает за ней. Я думаю о ее лице. И продолжаю бить. Даже когда он дергается в конвульсиях. Даже когда он захлебывается в своей крови.
Даже когда умирает.
Я бью по куску изуродованной плоти, пока наконец не останавливаюсь. Дыхание вырывается из моих легких, когда я кладу одну руку на теплый асфальт и смотрю вниз на костяшки пальцев, где с каждым ударом сердца пульсирует боль. Приятное ощущение. Не потому, что я этого хотел, а потому, что он виноват, и я, черт возьми, справился. Убил его голыми руками. Он сдох так, как заслуживал.
Только сейчас в моей груди зарождается страх.
— Слоан, — зову я тени.
Меня встречает только тишина.
— Слоан.
Ничего.
Дерьмо.
Дерьмо, дерьмо, дерьмо.
Свежая волна адреналина захлестывает мое сердце, когда я откидываюсь на пятки и осматриваю каждый оттенок темноты, которая меня окружает. Возбуждение от убийства улетучивается, накатывает приливная волна паники.
Я, черт возьми, напугал ее.
Она, наверное, побежала обратно в отель, чтобы забрать вещи и уехать отсюда. Визг автомобильных шин будет следующим, что я услышу, когда она уедет и ни разу не оглянется.
И могу ли я ее винить?
В конце концов, мы оба монстры.
Разные монстры, запертые вместе в клетке, которую я создал.
Слоан расчетлива, методична. Она ждет, плетет паутину и заманивает в сети свою добычу. И хотя мне нравится время от времени устраивать сцены, чтобы продемонстрировать некоторую театральность, но это убийство? Месиво из разорванной плоти и обнаженных костей? Это было от души. Я чертовски дикий.
Может быть, это и к лучшему, что она держится от меня как можно дальше.
Даже сейчас у меня жжет в груди, словно раскаленная игла скользнула между ребер и вонзилась в самый центр сердца. Не думал, что смогу больше испытывать боль или тоску. Но вот как получилось.
Я провожу липкой рукой по волосам, когда мои плечи опускаются.
— Черт возьми, Роуэн, ты гребаный придурок, — мои глаза плотно закрываются. — Слоан…
— Я здесь.
Мой взгляд направлен в тень, когда Слоан вырывается из ее объятий. Вдыхаю так, как будто ныряю слишком глубоко, не зная, успею ли вовремя всплыть на поверхность. Ощущаю облегчение каждой клеточкой, когда воздух попадает в легкие.
Я не двигаюсь, когда она подходит ближе, ее шаги неуверенны, тело освещено тусклым светом от фар разбитой машины, на ее горле моя запекшаяся кровь. Ее пристальный взгляд впитывает каждую деталь, от пленки пота на моем лице до моих опухших рук. Только когда она оценивает меня и останавливается рядом, ее внимание падает на остывающее тело.
— Ты в порядке? — спрашивает она. Смотрит на меня, и между ее бровями пролегает легкая складка.
Я хочу потянуться к ней, почувствовать утешение от ее чужих прикосновений. Но ничего не делаю. Просто наблюдаю.
— Как у Пикассо, — продолжает она, кивая на изуродованное лицо Фрэнсиса. Ее рука тянется в его сторону с птичьей грацией. — Глаза здесь, нос там. Очень вычурно, Палач. Как в эпоху кубизма. Круто.
Я по-прежнему не отвечаю. Не знаю, что сказать. Может быть, это из-за усиливающейся физической боли. Или, может быть, из-за убывающего адреналина. Но думаю, что это просто Слоан. Отголосок ее потери и облегчение от ее присутствия.
Она одаривает меня слабой, кривой улыбкой и опускается до моего уровня, ее глаза впиваются в мои. Ее улыбка длится недолго. Тихим голосом, почти шепотом, она говорит:
— Язык проглотил, красавчик? Не думала, что доживу до этого дня.
Дыхание срывается с моих губ, капля пота падает с моих волос и скатывается по щеке, как слеза.
— Ты в порядке?
Слоан фыркает от смеха, и у нее появляется ямочка рядом с губой.
— Да, конечно. Почему не должна? — ее слова повисают в воздухе без ответа, когда мой взгляд опускается на тело. Удивление вспыхивает в груди, когда ее изящные пальцы касаются тыльной стороны моей ладони, ее прикосновение легкое, как перышко, когда она проводит по полоске крови, которая стекает из пореза на моем суставе. — Это я должна спрашивать тебя об этом.