Конторщица-2 (СИ)
Интересно, а как со мной будут рассчитываться эти товарищи N, N, N, N и N?
Ладно, следующая страница. А вот эту фразу: «…потоки лживых обещаний только подчеркивают мизерность практических дел…» — это я оставлю. А то слишком уж отцензуренно и лучезарненько получается. Достоверность надо соблюдать, а то могут не поверить.
Дальше… и еще… и вот это… — мои пальцы ловко стучали по клавишам пишущей машинки, уменьшая сроки товарищам N, N, N, N и N и конкретно — товарищу N (уже не на ретроградный Меркурий или Воркуту, а на Советскую Киргизию я им настучала). Но еще куча всего править.
Внезапно в дверь моей комнаты затарабанили! Громко.
Вот можете представить себе мое состояние в этот момент? Я тут только села менять политику государства, вершить судьбы людей, можно сказать, а ко мне уже пришли!
Руки мои похолодели, с перепугу я дернулась и опрокинула стакан с чаем: хорошо заваренная жидкость цвета фенилантраниловой кислоты вылилась прямо на мое светло-голубое платье, которое я хотела надеть завтра и развесила на спинке соседнего стула, так как вешалка у Риммы Марковны почему-то отсутствовала.
Чёрт!
Куда? Куда прятать все это? А-а-а-а!! Страницы из папки веером лежали на столе, и я боялась их перепутать.
Так. Только без паники! Дрожащими руками я принялась собирать странички по порядку.
В дверь продолжали громко и еще более настойчиво стучать.
Это нервировало еще сильнее.
Ничего. Это ничего. Пусть ждут. Скажу — выпила снотворное, уснула крепко, стук не слышала.
А куда же девать все это?
Мой взгляд заметался по комнате.
Пусто! Ну почему так аскетично живут наши старики в коммуналках?!
О! Вот! Придумала!
Я сунула ворох как попало сложенных страниц с остальными папками под матрас. Накинула сверху одеяло. Следом полетело мокрое платье.
Мда. Глупо. Но больше все равно некуда.
Расстегнув халат и всклокочив волосы, я поплелась открывать.
Перед дверью в последний раз вздохнула и рывком распахнула ее.
Твою ж мать!
На пороге стояла фифа с крайне кислым выражением лица.
— Сколько можно?! — заверещала она с недовольным видом и даже толстенькой ножкой притопнула.
— Чего? — ошалело протянула я (твою ж мать, я ожидала чего угодно, только не вот это!).
— Сколько можно греметь и стучать?! Ты же спать никому не даешь! — заявила она оглушительно.
Я стояла и в обалдении таращилась на нее. Я только что пережила такой ужас, а оказалось, я всего лишь достопочтенному Горшку спать мешаю. Звуки пишущей машинки его раздражают, как выяснилось. Всё остальное (храп, ругань, машины) — ему нормально, а конкретно моя машинка — не дает спать.
Пока я переваривала информацию и, по правде говоря, ловила отходняк, фифа продолжала обличать меня на всю квартиру.
Хлопнула дверь Грубякиных и соседи начали подтягиваться поближе.
— Мало того, что приперлась сюда, так еще ночные концерты нам тут дает! — верещала фифа.
— Валюша, успокойся, — попытался воззвать к голосу фифиного разума Горшков, правда откровенно фальшиво и неубедительно.
Наконец, я пришла в себя.
— Пошла в жопу, — тихо и зло сказала я.
Очевидно, мой вид не предвещал ничего хорошего, так как соседи дружно отпрянули.
— Еще раз будешь так ломиться в дверь — возьму за ногу и выброшу на улицу, — прошипела я, и чтобы усилить драматизм, добавила: — Ты поняла?
Фифа растерялась и не знала, что ответить. Она беспомощно переводила взгляд на Горшкова, но тот меня уже немного изучил и бежать на выручку будущей супруге не торопился.
— Теперь ты, — мрачно буркнула я, глядя на Горшка исподлобья, — Бабе своей объясни правила проживания в коммунальной квартире. А то ей объясню я. Подробно.
Горшков икнул.
— И начну с того, что сообщу участковому. Пусть приписку для начала проверит… — безжалостно продолжила я.
— Но у тебя тоже прописка не здесь, — влезла Клавдия Брониславовна.
— Не здесь, — согласилась я, — но я всё еще законная супруга гражданина Горшкова Валерия Анатольевича, который прописан именно здесь. А вот вы, любезная Клавдия Брониславовна, где прописаны?
Клавдия Брониславовна бросила на меня недобрый взгляд и через полсекунды всех Грубякиных сдуло.
Я вновь перевела взгляд на Горшкова.
— Ты не имеешь права! — вякнула фифа. -Ты..!
— Цыц! — шикнула на нее я, — не лезь, когда взрослые разговаривают. И вообще — брысь отсюда. У нас с Валерочкой семейный разговор. Да, Валера?
Фифа беспомощно взглянула на Горшка, но тот стоял соляным столбом. С полными глазами слёз она круто развернулась и пошла в комнату Горшкова. Плечи ее вздрагивали.
Мы остались вдвоем.
— Так, — сказала я жестко, — ты опять начинаешь, Валера? Через три... то есть уже через два дня мы с тобой разводимся. Это — раз. Во-вторых, поговори с мамочкой. Что это она опять по поводу Светки чудит? Она вон вас воспитывать не хотела, зачем ей внучка теперь сдалась?
Горшков издал нечленораздельное мычание.
— А если достопочтенная Элеонора Рудольфовна встала на тропу войны, то боевые действия я ей обеспечу, — свирепо пообещала я.
Горшков сглотнул.
— Светку вы не отберете, — я поставила точку в разговоре. — О моей квартире тоже забудьте. Как и о комнате Риммы Марковны. А меня — оставьте в покое. Это понятно?
Горшков не ответил и молча ретировался к себе.
Я взглянула на часы. Твою ж дивизию! Осталось часа три поспать. С папками я опять не успела. И платье испортила!
А на работе с самого утра пришлось в поте лица набивать эти грёбанные акты. Щука «по доброте душевной» пихнула мне всё, что накопилось с того момента, как я ушла к Ивану Аркадьевичу. А накопилось ой как много. А сроки мне Щука дала ой какие маленькие. Это всё несправедливо, но я сейчас должна быть тише воды, ниже травы. Мне категорически нельзя привлекать внимание. Во всяком случае до того момента, как документы в папках будут заменены, а сами папки попадут в руки комиссии.
И я молодец, таки управилась.
Аккуратно сложив акты в стопочку, я пошла к Щуке сдавать работу.
— Нет, ну вы посмотрите на это! — заявила всем Щука с неимоверно довольным видом, тыкая толстым сосисочным пальцем в свежеотпечатанные акты. — Так дело не пойдет! Я не буду принимать это!
Я молчала. Смысла спорить и что-то доказывать сейчас нету.
— Так. А это что?! Что это такое?! — продолжила верещать Щука. — Это кто тебя учил так дела оформлять?! Кто, я спрашиваю?!
Я хотела пожать плечами, но вовремя спохватилась и застыла статуей.
Щука, внимательно отслеживая мою реакцию, не нашла за что уцепиться и сосредоточилась на актах:
— Сколько сантиметров положено делать отступ?! А?! Отвечай!
— Согласно инструкции, — пришлось отвечать.
— А в инструкции что написано! Говори!!! — на последней ноте она сорвалась на визг. — А?!!
— Инструкция у вас на столе, — ответила я и показала на книжечку с инструкциями.
— Я сама знаю, что у меня на столе! — завопила она, — я сейчас тебя спрашиваю! Отвечай!
— Два сантиметра, — ответила я.
— Какие?! Какие два сантиметра?! — возмутилась Щука и кинулась перелистывать инструкцию. — Я тебя сейчас накормлю этой инструкцией! Ты у меня все эти сантиметры наизусть запомнишь!
Она так судорожно и резко перелистывала странички, что часть листков оторвались.
— Страница сорок пять, — подсказала я.
— Что?! Я сама знаю! Без сопливых советчиков обойдусь! — вызверилась Щука вращая выпученными глазами.
Она долистала до сорок пятой страницы и ткнула инструкцию мне:
— Читай!
Я пробежалась глазами по строчкам.
— Вслух читай, я сказала! — гаркнула Щука кавалерийским тоном. — Пусть все это слышат.
Ну, ладно, мне не трудно. Тем более начальство велит. И я прочитала:
— «…отступы в актах положено делать в два сантиметра…»
— Что? — психанула Щука. — Дай сюда!