Очень прекрасный принц (СИ)
Обычно селенити не способны на подобное. Но у меня, спасибо ртутной наследственности, получилось.
Выступление прошло на ура. Папа получил деньги, я же нашла для себя новый, интересный способ получать энергию.
Потом, спустя некоторое время, папа пригласил меня к себе. В старый, продуваемый всеми ветрами, покосившийся домишку, где жили он сам, тётя Ленна, дядя Джума и Вилни.
Тогда это место казалось мне настоящими хоромами; право, я была очень глупой змеёй.
Сначала семья эмигрантов приняла меня настороженно. Это папа Буджо ничего, кроме музыки, не видел и не слышал до такой степени, чтобы называть зубасто-пернатую жуть “шери”. У остальных же моих домочадцев постоянно меняющая облик, не отражающаяся в зеркалах, способная приходить в сны неведомая хтонь вызывала… скажем так, крайне смешанные эмоции.
Было бы странно их в этом винить.
Что на самом деле было удивительно, так это то, насколько их негативные эмоции огорчали меня. Я хотела им понравиться, и вскоре нашла идеальный, как мне казалось, способ.
Дочь Джумы и Ленны, малышка Лесса, умерла за несколько лет до нашей встречи. Так что я, ничтоже сумняшеся, примерила на себя её чуть повзрослевшее обличье.
Меня стали называть Лессой. И даже любить. То есть не меня, мёртвую девочку… не важно, как мне тогда казалось. Меня любят, у меня есть семья. Чего ещё хотеть?
Вот только чем дальше, тем больше лицо Лессы, которое как раз вполне отражалось в зеркале, стало меня тяготить.
Я сама не понимала, почему.
Казалось бы: какая разница, как выглядеть? Подумаешь, лицо мёртвой девочки, подсмотренное в снах домочадцев. Подумаешь, её имя.
Но во всём этом пряталась правда, которую тогда мне ещё было тяжело осознать: каждому из нас хочется быть любимым. Причём не за маску, напяленную на лицо по случаю, не за фальшивый образ или красивый наряд. Нет, всё не так. Есть желание… оно там, глубоко под фальшивой кожей, выгравировано на костях под живым кровоточащим мясом. Это желание является, на мой взгляд, одним из определений человеческого. Оно гласит: “Любите меня не за что-то, а вопреки. Вопреки моим слабостям и глупостям, ошибкам и отчаянью. Любите меня мной.”
Но за этим осознанием неизбежно следовал другой вывод: меня не за что любить. Я — чудовище.
Я поняла это одним солнечным днём, наблюдая за нормальными детьми. Как сейчас помню: тётя Ленна взяла меня с собой к подругам и оставила играться с ровесниками. И было это… ужасно, если честно. После того я втайне ото всех начала искать собственное лицо. Только вот незадача: сколько я ни старалась открыть в себе человеческое обличье, моё, собственное, оно не приходило.
Мне становилось всё хуже. Я стала ненавидеть свои отражения, разбивать зеркала и сторониться почти всей семьи, кроме разве что папы Буджо. Он-то с первого дня любил во мне музыкальную магию, и это казалось честнее и проще…
Многих стараний стоило мне превратиться не в кого-то, а в себя. Но полностью человеческого облика не получилось: я оказалась человекообразным существом с перьями вокруг лица, волосами цвета киновари и радужными глазами с вертикальным зрачком. Кожа моя кое-где была покрыта крохотными пёрышками, отливающими ртутным блеском.
На самом деле, пожалуй, на чей-то экзотический вкус я даже могла бы показаться красивой. Тем не менее, с человеком меня перепутать не смог бы вообще никто.
Мой биологический отец много позже предположил, что это случилось из-за нарушения в развитии. Обычно маленькие селенити-полукровки примерно одинаковое время проводят как в человеческой, так и в змеиной форме, питаются и энергетической, и обычной пищей. Но моя человеческая половина была слаба (как и любой младенец, собственно) и едва ли смогла бы выжить на свалке. Потому пернатый змей подавил всё человеческое, чтобы выжить.
Так я и стала существом, обречённым воровать чужие лица.
Но осознанно обдумала я это намного позже. Тогда же, осознав, что у меня просто нет человеческого лица, я решила уйти из дома. Сказала об этом только Вилни, который не особенно меня любил, но всегда видел, кто я такая. “Ты не моя сестра, — говорил он. — Моя сестра мертва.”
Сначала я злилась, потом — была благодарна.
На удивление, Вилни не был рад моему уходу. Он всегда был серьёзным мальчиком, защитником и умницей. “Не уходи, — сказал он. — Погоди несколько дней. Мы с сиром Буджо поговорим с родителями. Просто немного потерпи.”
Разговор тот я подслушивать не стала, просто не смогла.
На следующий день дядя Джума и тётя Ленна позвали меня к себе. Я ожидала, что они будут злы, но всё оказалось даже хуже: они были печальны. И когда я готова была броситься к их ногам и пообещать, что буду Лессой всю свою жизнь, лишь бы они не грустили, дядя Джума заговорил.
— Прости, — сказал он. — Мы поступили с тобой жестоко и несправедливо. Мы были ослеплены своим горем и играли в семью, которой нет. Ты забирала нашу боль, заставляла нас верить, что наша девочка выросла, стала красивой и счастливой, хорошо поёт. Но правда в том, что она мертва. Она лежит в общей могиле, потому что у её отца не хватило денег на отдельное место на кладбище. Здесь, в городе, где всё продаётся…
— Теперь у тебя всегда будут деньги, дядя, — пообещала я тихо. — Я сделаю всё для этого.
И эти слова, если честно, по сей день отпечатаны на моём сердце калёным железом.
Дядя Джума улыбнулся.
— Ты очень хороший ребёнок, милая, — сказал он. — Пусть и не такой, как все. Ты великодушна и щедра. Так что прошу, прости нас с тётей и останься. И… почему бы нам не выбрать тебе имя? Буджо сказал, тебе пошло бы Алиссия...
— Лисси, милая, о чём ты так серьёзно думаешь? — спросила тётя Ленна.
— Вспоминаю, как сама получила имя, — ответила я честно.
По лицу тёти Ленны промелькнула быстрая тень. Она собралась что-то сказать, но Глубоководный, который уже благополучно выпроводил свою косатку, её опередил.
— Что, думаешь, какое имя мне подойдёт? Или гадаешь, как назвать своего драконьего малька? Дурацкое будет создание, помяни моё слово!
Я застыла. Было ещё слишком рано, чтобы проверять, да и не была я уверена, что человеческие методы работают с фоморьими беременностями. Но...
— О чём вы?
— Ну как о чём? — скривился Глубоководный. — Я же вижу, что ты собираешься размножиться. С драконом. Я этого не одобряю, если хочешь знать!.. Но ничего. Я верю, что ты вырастишь это странное создание настоящим фомором!
Я замерла. Глубоководный же получше меня разбирается в фоморьей физиологии, так? Значит…
— И как это понимать?!
Упс. Кажется, дядя злится... И что делать?
Я не думала об этом раньше, если честно. О том, как скажу им. Нужно выбрать какие-то правильные слова, верно? Но найти их не получается.
Вот правда, как обычно сообщают такие новости? И ведь, если разобраться, то я из тех девушек, которые “принесли в подоле” детей. Вряд ли дядя с тётей, с их-то воспитанием, будут счастливы… И вообще, вспомнить ту же Дайяну...
— Ну что ты такой глупый? — возмутился наш хтонический монстр. — Я же сказал: она собирается размножиться. Ну, отложить икру. Или яйца? Что там у фоморов вроде тебя?
Иногда я просто ненавижу Глубоководного, вот правда.
— Яйца, — вздохнула я. — Но не совсем, вообще-то… Это скорее энергетические коконы. Как вот у драконов. Кокон нужен, чтобы…
— Лисси. Ты что, беременна? — уй, как дядя грозно свёл брови… Я сжалась.
— Ну… в общем-то… Я не уверена, но, если Глубоководный говорит, то вполне вероятно… Очень может быть, что да.
В комнате воцарилась звенящая тишина. Мне было немного страшно поднять голову.
— Ох, Лисси, — сказала тётя Ленна. — Милая, ты за этим пошла на бал, да?
Я прикусила губу. Так, хватит! Поднять голову, посмотреть на дядю с тётей. Они выглядят шокированными, но вроде не очень сердятся. Так что — не мямлить!
— Я не была уверена, правда. Но я ходила повидаться с принцем. Ты была права, когда говорила, что мне нельзя связываться с ним. Оставаться с ним нельзя тем более. Но я… я люблю его, и мне хотелось иметь ребёнка от него. Но я не знала наверняка, что получится… Вот, видимо, получилось.