Аспирант. Москва. 90-е (СИ)

— Да нет, Юрий… — заговорила она медленно, явно подбирая слова. Нашла: — Мне кажется, вы видите то, чего нет. Черную кошку в темной комнате.
Аж просияла, настолько это показалось ей находчивым. Но я-то в словесном фехтовании был совсем не промах, куда ей со мной тягаться:
— Да нет, Инна, — произнес я с очевидной пародийностью. — Я вижу то, чего иногда не видят другие. И черная кошка в этой комнате, по-моему, была.
  
— Ну, это по-вашему… — начала было она и не закончила, поскольку на крыльцо вывалилась наша компания. Зычный гогот Антоныча, огласивший окрестности, ни с чем было не спутать.
— А мы вас потеряли! — прокричал он. — Куда делись, думаем⁈..
— Голова что-то разболелась, — ответила Инна совершенно естественным тоном. — Вышла на свежий воздух… вот, с Юрием поговорили о съемках. Интересно в целом, правда, Юра?
— Согласен, — подыграл я. — Любой жизненный опыт на пользу. Так говорит…
— Заратустра! — по-дурацки сострила Таня.
— Почти. Наш друг Вадим, — я кивнул на Гранцева. — Это его слова.
— При условии, что человек умный, — буркнул тот. — А дураку любой опыт что горох об стену…
Философская дискуссия развития не получила. Ехали практически молча, перекидываясь чем-то незначащим. На Таганке Семен с Инной вышли, а мы уже под покровом вечера доехали до «Выхино». Вадим и девушки направились в общагу, а я решил подзакупиться продуктами. Но окликнул Ирину:
— Ира, слушай! Монографию ту я прочел, тебе нужна? Занести?..
Она мигом сообразила, что к чему:
— Ой, если не трудно… Конечно, нужно!
— Тогда минут через двадцать зайду.
— Хорошо.
И я отправился в краткий проход по ларькам под музыкальный аккомпанемент, который звучал здесь, наверное, до полуночи. В данном случае голосила не очень свежая итальянка Сабрина Салерно, или просто Сабрина, правда, на английском языке:
— Бойз, бойз, бойз!.. — когда-то немыслимый хит при крайней скудости содержания.
Приобретя продукты, я двинул домой и, проходя мимо газетного ларька, увидел, что Катя, завершая трудовой день, собирает непроданный товар.
— Катерина! Вечер в душу! — я переиначил известный мем.
Девушка так и расцвела:
— Ой, привет!.. Ты домой?
— В общем да, хотя кое-какие дела есть. Хотела зайти?
Она немного засмущалась:
— Да… наверное… Если можно.
— А что — наверное? Разве когда-нибудь было нельзя? Кто на всю ночь рвался?.. — я подмигнул с юморком.
Катя засмущалась сильнее, но это, понятно, была дань этикету. После недолгого разговора выяснилось, что желание погостевать всю ночь только усилилось.
— Не вижу препятствий, — весомо заявил я. — Но одно условие: приходи попозже. Часов в пол-одиннадцатого. Мне поработать надо.
По лицу Кати я заметил, что ей для этого нужно будет потолковать с сестрой. У той вроде бы принципиальных возражений не имеется, но какие-то воспитательные моменты будут, куда же без них. Типа: смотри, осторожнее… не принеси в подоле… пузо полезет как на дрожжах, что делать станем?.. Подобных наставлений не избежать.
Я, кстати, не лукавил: после неизбежного разговора с Ириной намеревался потрудиться. Вторую главу надо завершать, а там работы непочатый край. Начать да кончить! Все, конечно, за вечер не успею, но страницы две-три должен накатать. Завтра надо к шефу, надеюсь, он выздоровел…
С такими мыслями я вошел в вестибюль первого этажа. Двинул к лифтам, но тут меня тормознул шапочно знакомый пожилой вахтер дядя Коля: с ним мы здоровались, иногда перекидывались пустяковыми фразами о жизни, о погоде. А тут он вдруг вскочил, замахал руками:
— Юра, Юра, погоди! Тебе письмо!..
Я удивился:
— Какое письмо?
— Ну записка. Зайди ко мне!
В простецком усатом лице дяди Коли вдруг выразилась глубокая загадочность.
Я зашел в застекленную будку. Дядя Коля взял четверо сложенный тетрадный листок, и загадочность перетекла в торжественный пиетет:
— Слушай! Ты у нас герой, оказывается⁈
Тут я смекнул, в чем дело…
Так оно и оказалось.
Заходил Андрей. Представился по всей форме: старший лейтенант Гринев, угрозыск. И сказал, что аспиранту ГАУ Зимину за помощь в задержании опасного преступника собираются вручить Почетную грамоту. И попросил передать записку…
— Так и сказал — опасного?
— Так и сказал. А что, нет?
— Ну почему нет…
И я поведал дяде Коле все как было. Как мне удалось перехватить гопника. Без утайки и прикрас.
— Н-ну, Юра… — протянул вахтер. — А как же не опасный? Я-то знаю: такая шпана хуже всего! Вор форточник-домушник-карманник на мокруху не пойдет, потому как мозги есть. А эта шваль… Э! Чего там говорить, — дядя Коля понизил голос, — я же сам-то по молодости два года по хулиганке оттянул. Статья двести шесть. Не буду врать, что ни за что. Было за что. Хотя, если уж совсем по правде, там состава на год было. Но «злостное» привинтили. Хотя злостным там и не пахло… А, чего там! Дело прошлое. Ну, отсидел, вышел — и как бабушка отшептала!.. Ну да ладно! Я чего говорю? Такие отморозки-то — самая тварь и есть. Ему пером ткнуть как наземь харкнуть. Оно, конечно, самому-то жизни отмерено лет тридцать, а потом по пьяни либо в луже утонул, либо кирпичом по башке такой же придурок… Да ведь он-то о том не думает! Да вовсе ни о чем не думает…
— А где срок-то тянул, дядя Коля?
— А недалеко, под Горьким. Ну, теперь Нижний Новгород, что ли, провались оно… Ельцин там, Гайдар всякое говно придумывают… Свердловск сейчас как называется?
— Екатеринбург.
— Тьфу, бл*дь! А Краснодар?
— Краснодар? Да так и есть Краснодар.
— Ну хоть это слава Богу… Ладно, Юр! У меня служба. А ты молодец! Грамоту получишь — покажи.
— Обещаю.
И я поднялся к себе. Волкова почему-то не было, несмотря на поздний час. Я наскоро ополоснул руки-лицо, развернул записку Гринева. Там карандашом было размашисто и не слишком с запятыми написано так:
«Юрий! Загляни ко мне, чем быстрее тем лучше. Лучше после обеда».
Я зажевал пару бутербродов под аккомпанемент «Балтики-1», обдумывая написанное, хотя чего тут думать. Сказано зайти побыстрее, значит, надо завтра постараться зайти.
— Стало быть, завтра, — сказал я вслух, чувствуя, что чуть-чуть захмелел. Зато голод утолил. И двинул к Ирине.
Она, конечно, меня ждала. Даже чай приготовила с домашним печеньем и вареньем, от чего я не отказался. Сели за стол, и я решил не тянуть с разговором.
— Ирина, — произнес с почти официальным оттенком, — у меня чувство, что ты хотела потолковать со мной о чем-то серьезном. Не ошибся?
Аспирантка слегка насупилась.
— Да… — промямлила она. — Честно говоря, тема трудная…
Говорила она это, стесняясь и смущаясь, а я испытал облегчение: проблема не во мне. А в ней, в Ирине. Она долго еще мялась, ежилась, пришлось подбадривать ее наводящими вопросами… И в результате выяснилось следующее.
Во время поездки домой, в Тулу, она случайно встретила молодого человека, в которого была влюблена в школе. Собственно, это был (была?..) ее первая любовь. Самая та, классическая, многократно воспетая мировой литературой.
— Понимаешь… — вздохнула она, — вот сейчас я смотрю и вижу, что это точь-в-точь как Татьяна… Господи, как же она?..
— Ларина.
— Да!.. С Евгением Онегиным. Видно, сюжет один и тот же, во все времена.
— Это точно, — я прихлебнул чаю.
Шестнадцатилетняя девятиклассница Ирина насмерть влюбилась в парня годом старше. Выпускника. Подойти не смела, издалека смотрела влюбленным взором. Но однажды все-таки набралась храбрости, написала записочку, в которой приглашала на свидание. Пока писала, пульс взлетел до небес. А уж когда передала — попросила случайную первоклассницу передать записку «во-он тому мальчику, видишь?..» — передала, а сама шмыгнула на школьную лестницу и пустилась вверх со всех ног… Тогда сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Но в назначенный в записке час пошла в назначенное место, обмирая от тихого ужаса. А когда увидела ЕГО… Тут чуть инфаркт не случился.