Крестовый поход (СИ)

— Вы что, обалдели! — орал Дакоста, проходя мимо вытянувшихся в струнку Донцова, Хэйфэна и Вербицкого. — Кто вам позволил устраивать эту самодеятельность? Вы понимаете, что, возможно, нанесли его психике непоправимую травму, и это именно сейчас, когда он начал выходить из этого состояния!
— Вы ж сами говорили, что нужен шок, — вклинился в его речь Донцов.
— Шок? — Елизар остановился против него и сцепил руки за спиной, как мне показалось, чтоб не пустить их в ход. — А чего ж вы ему сразу раскаленную сковороду к спине не приложили? Тоже был бы шок. Ещё какой!
Он с трудом перевёл дыхание и обернулся ко мне.
— Что делать будем?
— С ними — ничего, хотя, надо бы. Сами понимаете, за организацию сеанса связи с его матерью наказывать их никто не имеет права. Всё очень даже по-людски… на первый взгляд.
Никто из троих не смотрел мне в глаза. Понимали, что напортачили. Я не вмешивалась, пока Дакоста снимал с них стружку, хотя в иной ситуации никогда не позволила бы так разговаривать с офицерами звездолёта. Но сейчас я была в ярости, из последних сил сдерживая себя от её проявления.
— Вон отсюда, — спокойно произнесла я, потому что ни на что больше в эту минуту была не способна.
Они послушно развернулись и вышли. Дакоста мрачно смотрел на меня.
— А что делать с Оршаниным? Он заперся в каюте, на стук не реагирует. Может, мне сходить?
— Я сама, — вздохнула я.
Когда я подошла к двери каюты номер двадцать девять, на звездолёте была уже глубокая ночь. Остановившись возле неё, я постучала и прислушалась. Было тихо, потом совсем близко за самой дверью раздался бесцветный голос:
— Кто?
— Северова, — отозвалась я. — Могу я с вами поговорить?
За дверью воцарилось молчание, а потом тихонько щёлкнул замок. Я отворила дверь и вошла. Он молча смотрел на меня, стоя рядом, такой же бледный, бесцветный, как его голос. Пройдя в каюту, я присела у небольшого столика и указала ему на койку.
— Ну, как ты?
Он послушно прошёл к койке, забравшись на неё с ногами, сел, подтянул колени к груди и обнял их руками. Тёмные глаза, похожие на провалы, смотрели прямо перед собой.
— Мне жаль, что всё так случилось, — тихо произнесла я. — Если б я знала…
— Да нет, — покачал головой он. — Они всё правильно сделали. В их понимании. Они помочь хотели. Просто, знаете, у таких, как мы, жалости к людям нет. Сострадания. Мы получать его отвыкли и к другим не испытываем. Уж рвать, так с корнем, с мясом… Мне не себя жалко, маму. Ну, как я к ней вернусь? На Землю как прилечу? Я ж опасен для окружающих.
— Почему ты так считаешь? За тобой постоянно наблюдают. Никто не заметил никаких признаков агрессивности. Дакоста вообще утверждает, что ты уже социально адаптирован и никакой опасности не представляешь.
Он перевёл взгляд на меня, и на его губах появилось что-то вроде усмешки.
— Дакоста? Что он понимает? Он даже не практикующий психолог. Его прошлый опыт был провальным. Разве не так?
— Так, — согласилась я. — Ты, гляжу, тоже времени даром не теряешь. Тоже наблюдаешь. Это правильно. Затем я тебя и выпустила из-под ареста. Под свою ответственность. Думаешь, сделала бы я это, если б чувствовала опасность?
— Наивная вы душа, Дарья Ивановна, — как-то жалостливо произнёс он. — Думаете, я перед вами как на ладошке? Как бы не так… Меня ж к агентурной разведке готовили. Я агент-диверсант, я таких асов контрразведки вокруг пальца обводил.
— Догадываюсь, — вздохнула я.
— Догадываетесь? — насторожился он.
— Слушай, ты меня за дурочку не держи, — проговорила я, взглянув на него. — Я ж с самого начала поняла, на что тебя натаскивали. Чтоб это понять много ума не надо. Для того чтоб пригласить мальчика в обычную космошколу два офицера к нему в Ростов не поедут. Значит, школа была не обычная, а данные у мальчика более чем перспективные. Я сама в элитной космошколе училась. Нас там способам психической защиты весьма тщательно обучали, но ни о каких методах манипуляции сознанием речи не было. А «Чёрный веер» я в деле видела. До сих пор, по прошествии тридцати лет, нахожусь под впечатлением. Так что ты не в простой космошколе учился. Школа космической разведки Звёздной инспекции?
 
— Так точно, — нехотя признал он. — Омская специальная школа космической разведки имени Абеля.
— Теперь о другом этапе твоего обучения. Сразу ясно, что сперва тебя привезли в обычный учебный лагерь, но при тестировании выявили способности, которые ты скрыть не мог. И перебросили в другой лагерь для подготовки агентов-диверсантов. С этим тоже всё ясно. Я Псов войны повидала. Все — горы мускулов, вроде Стаховски. Ты — рядом не стоял, и, кроме клейма за ухом, у тебя от этой своры ничего нет. Генетически тебя не переделывали, не стали. Почему? Да потому что твоим хозяевам не нужно было, чтоб ты своим грозным видом внушал опасения. При этом подготовка у тебя уникальная. Значит, готовили тебя весьма тщательно. Сложить дважды два — и ответ готов.
— Логично, — согласился он.
— Задания, о которых ты говорил, они явно не для обычных Псов войны. Этим в атаку с лучемётами наперевес ходить сподручнее. А вот получение информации, хорошо охраняемых вещей и людей, заказные убийства лидеров преступных группировок и воинственных племён — это уже работа для спеца другого уровня.
— Тоже верно.
— Поехали дальше.
— А ещё и дальше есть? — уточнил он.
— Ещё бы! Я люблю головоломки. Стали мы здесь потихоньку за тобой наблюдать, как себя ведёшь, как ко всему присматриваешься, что пытаешься выяснить, что в библиотеке делаешь. Кстати, именно там получили самый интересный материал, потому что методы отбора информации, манера и скорость работы на клавиатуре говорят о многом.
— Здорово, — мрачно пробормотал он. — И что?
— А то, что работаешь ты на баркентине не на дядю, а на себя. И интересуешься больше собой, чем нашими военными секретами. А, значит, ищешь выход из того положения, в которое попал. Пытаешься что-то вспомнить, к чему-то вернуться. Я не права?
— Правы, — согласился он.
— Дакоста, несмотря на твою явную к нему неприязнь, уже давно за тебя горой стоит. Потому что считает тебя личностью самоценной и самодостаточной, к тому же с принципами.
— Тут он ошибается.
— Это ты ошибаешься, а не он. Ты ведь не только асов контрразведки вокруг пальца обвёл, но и своих хозяев. Ты им сообщил, что ещё на Земле получил соответствующую подготовку?
— Нет.
— Всегда выполнял задания в точности так, как было приказано?
— Место для манёвра всегда есть.
— Место для манёвра, — кивнула я. — Знаю я таких, как ты. Взять под козырёк, а сделать по-своему. Преданно смотреть в глаза, но последнее слово оставить за собой. Есть у тебя принципы, и ты их придерживаешься в меру сил. Вопрос только, что это за принципы?
— У меня один принцип — выжить.
— Тогда, что ты маешься? Ты же знаешь, теперь твоей жизни ничего не угрожает. Принципы, Кирюша, в нас закладываются в юные годы. Они так в подкорку впитываются, что вытравить их можно только с мозгами. Поэтому из землян плохие Псы войны получаются.
Он молча, очень внимательно смотрел на меня. Внутри у него шла какая-то борьба. Я подумала, что, может быть, я ошибаюсь, и всё не так. У этого парня душа была — не потёмки, а тьма кромешная. Можно было только догадываться, что там творится.
— Вы во всё это верите? — наконец просто спросил он.
— Не до конца, — призналась я. — Есть варианты. Например, что ты со своей уникальной подготовкой и заштампованной психикой водишь нас за нос с целью вывернуться и на этот раз и снова вернуться к хозяину.
 
— Точно, — кивнул он, — Есть такой вариант, но он в данном случае не имеет ничего общего с действительностью. Правильно то, что вы говорили до этого. Вы ребят не наказывайте, ладно? Они, действительно, как лучше хотели. А то, что не вышло, не их вина. Мои принципы не позволяют мне и дальше занимать ваше время. Сдайте меня инспекторам. Может, вы мне и верите, но я себе — нет. Пусть меня проверят и сами решают — домой или в Пиркфордскую мясорубку. На переделку психики я всё равно не соглашусь.