История любовных побед от Античности до наших дней

Подобные примеры побуждают задуматься. Разумеется, можно объяснять их ссылками на первобытную грубость нравов. Однако во всех этих случаях дело происходило в эпохи, претендующие на известную цивилизованность, когда торжественная церемония заключения брака была уже в ходу. Деяния такого сорта осуждались как варварские, подлежали наказанию, а в крайнем случае могли послужить поводом к войне. Натан сурово отчитывает Давида, между сабинянами и Римом вспыхивает война, духовенство налагает пеню на герцогов Нормандских… Может статься, авторы исторических хроник умышленно вкладывали в эти сюжеты некую символическую идею. Основатели великих родов предстают здесь в разрыве со своей эпохой. Похищение — демонстративный акт, показывающий, что создаваемая династия преступает пределы, нерушимые для существующей традиции: с Давидом дело очевидное, ведь Мелхола, дочь Саула, через коего должна была осуществиться династическая преемственность, не родила ему детей (2 Цар., 6, 23). Основатель же новой династии, родоначальник будущего, ничем не обязан прошлому. Таким образом, тему похищения позволительно сблизить с аналогичной темой непорочного зачатия, ведь она также положена в основу мифа о родоначальнике — Будде, Ромуле, Христе.
  
С изнасилованием все обстоит иначе, хотя и здесь проявляется тот же отказ от первого шага к сближению либо та же неспособность такой шаг совершить. Осуждение в этом случае безоговорочное. Конечно, в греко-римской мифологии оно еще отдает двусмысленностью: игривые похождения Зевса могут вызывать сообщническую приязнь, однако законные права на стороне Геры, мстящей отпрыскам тайных связей мужа, коль скоро у нее нет возможности восстать на самого владыку Олимпа. Зато уж в Библии все как нельзя более радикально. Мстя за поруганную честь Дины, дщери Иакова, изнасилованной вождем одного из местных племен, ее братья убивают не только его самого, но и всех мужчин селения. А между тем виновный был настолько пленен своей жертвой, что просил ее себе в жены, предлагал заключить племенной союз. Он ради этого, уступая настояниям евреев, даже обрезание совершил вместе со всеми своими соплеменниками мужеска пола. Расправа над ними объясняется местью за бесчестье Дины, но также и отказом смешаться с другим народом. Иаков, со своей стороны, проявил в этом вопросе меньше суровости, нежели братья жертвы, а мнения самой Дины даже и не подумали спросить (Быт. 34).
Силовой акт взамен кадрежа, будь то похищение или изнасилование, свидетельствует все о том же страхе перед отказом (со стороны девушки или ее отца), но в случае изнасилования никоим образом не предполагает длительных отношений. Однако в фольклоре зачастую похищение предстает как видимость, маскирующая реальное согласие умыкаемой девы. И напротив, насильник, овладевающий женщиной против ее воли, применяя к ней силу, кичится ее мнимым согласием.
Это потаенное согласие жертвы, увы, служит одним из стародавних шаблонных оправданий сексуальной агрессии. Еще Овидий советовал ретивому ухажеру не прерывать лобзания под предлогом отказа: «Это насилье женщинам приятно; они часто хотят, чтобы у них отняли наперекор сопротивлению то, что они и сами жаждут отдать; все те, что подверглись любовному хищению, премного довольны, дерзость сия им как подарок. Те же, кем могли овладеть силой, но они ускользнули нетронутыми, опечалены, даже если лица их выражают притворную радость. Феба была изнасилована, сестра ее также, и обеим был мил их совратитель». Кажется, будто это Мефистофель объясняет доктору Фаусту, что только безумец может покинуть Маргариту уже после первого поцелуя.
И однако тот же Овидий вполне отдает себе отчет, сколь больно уязвляет мужчину женский отказ. Упоминая о похищении сабинянок, он замечает, что «самый страх им придавал красы». История изнасилований, если бы ее рассказать, выглядела бы удручающе банальной. Но это маленькое отступление нам все же пришлось сделать. Цивилизация началась с любовного завоевания: с момента, когда мужчина осознал, что для создания пары надобна воля двоих. Можно сожалеть о крайностях цивилизации, но не об этом основополагающем принципе.
  
ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБОРА
 
Обольщение предполагает свободу выбора, это вещи неразделимые. Появление этой темы как в мифологии, так и в истории означает, что право это существует и требует уважения. Когда Авраам, решив женить сына Исаака, посылает слугу в свой родной край за невестой (Быт. 24), он требует, чтобы тот поклялся исполнить эту задачу. За себя слуга может дать обещание, но как поручиться за женщину? «Что, если она не пожелает последовать за мною в эту землю?» Авраам порядочный человек: в случае ее отказа посланец освобождается от клятвы. Следовательно, обольщение необходимо, в крайнем случае через посредника, тогда оно, естественно, происходит с помощью подарков.
Возникает уже и традиция, определяющая место ухаживаний: у колодца, «в то время, когда выходят женщины черпать воду» (Быт. 24, 11). Где же и встретить деву, как не там, куда ей случается приходить постоянно? Вот и древнегреческий художник Апеллес именно при таких обстоятельствах прельстился юной красавицей Лаис, «поскольку источники и дороги, ведущие к ним, особенно благоприятствуют встречам такого рода, наиболее часто служа поводом для любовных заигрываний», как замечает современный исследователь. Женщина у источника — классическая ситуация соблазнения, ей вплоть до Средних веков предстоит оставаться таковой.
Помимо естественного предназначения родника, к которому женщина приходит за водой, исполняя эту обязанность одна, свободная в эти минуты от надзора отца или мужа, источник может восприниматься как символ, он пригоден для таких истолкований. Согласно понятиям древней медицины, женщина принадлежит миру земли и воды, необходимых для плодородия. Колодец — традиционный образ женского пола, до такой степени классический, что девственность Марии уподоблена запечатанному источнику. Что до Исаака, возвращаясь к тому эпизоду, заметим: его-то никто не спрашивал. Первый кадреж, ставший достоянием истории, только женщине предоставляет свободу выбора!
Настоящее, полноценное обольщение впервые появляется в связи с Иаковом и Рахилью, которые встречаются опять-таки у источника (Быт. 29). Здесь речь идет о подлинной любви, это был, можно сказать, удар молнии, поразивший юношу, наделенного обостренной чувствительностью: «И поцеловал Иаков Рахиль и возвысил голос свой и заплакал». Из чего следует, что он полюбил эту девушку.
О чувствах самой Рахили нам ничего не известно, но судя по тому, как проворно она помчалась к своему родителю сообщить о притязаниях Иакова, можно догадаться, что ему ответили взаимностью. Итак, любовь, зародившаяся без ведома отцов, без предварительного сговора семейств. Причем первый шаг к сближению обходится без такого традиционного подспорья, как дары. Их роль играет услуга, которую молодой человек оказывает той, кого хочет обольстить: он откатывает камень, прикрывающий источник, чтобы ее овцы могли напиться.
Сцена эта особенно важна тем, что обольщение девушки совершается прежде, чем удается уломать отца. Как только между влюбленными все сладилось (хотя согласие Рахили не высказано напрямую, необходимая стыдливость соблюдена), Иаков обращается к Лавану, прося руки его дочери. На этот раз сделка заключается внятно: чтобы ее получить, парень будет служить будущему тестю семь лет. Ему не просто какая-нибудь жена требуется, он хочет именно эту: когда Лаван вместо Рахили хитростью подсовывает Иакову ее сестру, молодой человек берется отработать на обманщика еще семь лет, лишь бы заслужить ту, кого он «возлюбил за ее красоту». И продолжал любить, когда оказалось, что в сравнении с сестрой она не так плодовита.
  
Таким образом, во времена патриархов было возможно, еще не спросив согласия родителей девушки, которая очаровала мужчину своей красотой, приударить за ней. Впрочем, это было не правилом, а исключением, на которое Моисей взирает неодобрительно: запретить привилегии в дележе наследства в пользу младшего сына, рожденного любимой женой, его побудила, похоже, именно история Иакова. Да и Библия прямо предостерегает против таких вещей: «Многие впадали в заблуждение из-за женской красоты и любви, что вспыхивает, подобно пламени многие совратились с пути чрез красоту женскую; от нее, как огонь, загорается любовь» (Сирах, 9, 9).