Лимб (СИ)

Осторожно она поднялась с его колен, уже практически привыкнув к собственной наготе, и направилась в ванную. Встав под душ, Гермиона включила теплую воду и постаралась сконцентрироваться на ощущении своего тела, нежели на том, что произошло.
Это можно будет спокойно обдумать дома, в уюте своей спальни. Всё, что она твердо осознавала для себя, — она не жалела. Совершенно ни о чем не жалела.
Быстро приняв душ и накинув платье, Гермиона вышла из комнаты, где на стуле восседал уже полностью одетый Малфой.
Почти сразу она почувствовала, что обстановка в комнате едва уловимо изменилась. Она огляделась: всё было на своих местах. Малфой повернулся к ней, и она увидела, почему изменилась атмосфера, — его глаза.
Глаза Малфоя снова словно закрылись для нее. Тем не менее он протянул ей руку, словно хотел, чтобы она прикоснулась к нему.
Гермиона приблизилась и дотронулась до его руки.
Она села напротив, внимательно вглядываясь в его лицо. Малфой словно раздумывал над чем-то. Он выглядел одновременно виноватым, обеспокоенным и потухшим. На секунду ей показалось, что он жалеет о случившемся, но вот его взгляд снова скользнул по ее лицу к глазам, и она увидела в его взгляде проблеск ее собственных чувств — теплоту.
Он повернулся к ней полностью: теперь он сидел спиной к окну, где на горизонте прежде безоблачного неба показались серые грозовые тучи.
— Ты веришь мне, Гермиона? — это был плохой знак.
Она не сомневалась, что всё, что он сейчас скажет, абсолютно точно ей не понравится. Ей уже не нужен был разговор, потому что внутри нее разгоралось необъяснимое чувство тревоги.
Гермиона чувствовала себя так, когда ловила взгляд матери на вечеринках их друзей, стоило той заметить ее невежливое общение с чьим-нибудь сыном. Взгляд «мы поговорим об этом дома». Взгляд, не предвещающий ничего хорошего.
Однако она не будет сбегать. Она же не героиня какой-то сопливой мелодрамы, где главные герои непременно ссорятся из-за ерунды после прекрасной ночи. В их случае после прекрасного дня. Гермиона уверена, что всё можно решить, только обсудив это. Разве не она была сторонником разговоров в их компании? Так почему же в таком ожидании апокалипсиса сжимается сердце?
— Верю, — очень четко произнесла Гермиона. Драко подвинул свой стул к кровати, на которой она сидела, и взял ее за руку.
— Я знаю, что ты привыкла вытаскивать задницы Поттера и Уизли из передряг, теперь же я прошу тебя довериться мне. Просто пойти за мной. Я всё решу, я подстрахую, слышишь? Я не оставлю тебя. Доверься мне, договорились?
Её руки мелко подрагивали от того, что он говорил. Уже во второй раз за сегодня Гермиона услышала стук своего сердца в ушах, только на этот раз совсем по другой причине.
— Что ты хочешь сказать этим, Драко?
— Я задам тебе пару вопросов, но пообещай мне, что ты не станешь кричать или убегать. Ты обещала довериться мне.
Всё в ней противилось этому разговору. Ей хотелось закрыться на все замки внутри себя и не говорить с ним ни о чем.
— Я не обещала такого.
— Тогда пообещай.
Она посмотрела на него и застыла. В его глазах плескалось столько обеспокоенности и натянутой боли, что Гермиона готова была на многое, лишь бы вернуть тепло в лунный свет его взгляда.
— Я… Я обещаю.
— Как звали домовика, который помогал Поттеру на втором курсе, Гермиона?
Она уже практически ненавидела свое имя. Малфой произносил его только тогда, когда лез к ней в душу с вопросами, от которых у нее болела голова.
Как звали домовика? Домовика звали Добби.
— Домовика звали Добби, — повторила вслух Гермиона — внутри нее словно что-то щелкнуло, и перед глазами проплыло воспоминание окровавленных рук Добби, испуганных глаз домовика, кричащего и задыхающегося.
Сознание начало рябить.
— Сосредоточься, Гермиона, — голос Малфоя звучал серьезно и отстраненно. Его хотелось слушаться.
Она попыталась собраться.
— Что стало с Добби?
Гермиона подняла на него глаза, полные страха. Тело начало потряхивать. Что стало с Добби? Она помнила его большие глаза, его окровавленные руки, но больше…
 
Ничего.
— Я не помню.
— Ты не знаешь, — Малфой говорил твердо, четко смотря ей в глаза и не отпуская ее рук. Ощущение его ладони было словно якорем для ее сознания, которое хотело просто закрыться. Которое вынуждало ее тело сдаваться.
— В каком отделе ты работаешь?
На мгновение ей стало легче, словно учитель наконец задал вопрос, на который она знала ответ.
— В ОМП, — она сказала это, выпрямившись наконец и взглянув на слишком серьезное лицо Драко.
— А Поттер? — всё еще не сводя с нее внимательного взгляда, спросил Малфой.
— Драко, к чему эти вопросы? Ты же прекрасно знаешь, что он работает в Аврорате, как и Рон.
Малфой кивнул.
— Они учились где-то этому?
Гермиона задумалась на секунду.
— Да, в академии Авроров.
— А в Хогвартсе?
Гермиона медлила.
— Они… учились. — Что-то грызло ее изнутри, какое-то чувство неправильности, но она постаралась задвинуть его подальше и сосредоточиться, как Малфой ее и просил.
— Вместе с тобой?
— Да, — четко ответила она.
— И какие же предметы они сдавали на Ж.А.Б.А.?
Гермиона нахмурилась. Она пыталась воспроизвести в памяти список предметов для поступления в Аврорат, однако, поскольку это не было ее целью, она плохо помнила…
Но ведь Гарри и Рон сдавали их в Хогвартсе, не так ли? Не так ли?
В комнате стало как будто слишком ярко, в глазах защипало.
— Гермиона. — Она подняла на Малфоя глаза, полные слез: боль в висках усилилась так, что казалось, голова просто горит. Он сильнее сжал ее руку. — Что произошло в Мэноре?
Сердце Гермионы похолодело.
Она дернулась так, что, не держи ее Драко за руки, она бы, вероятно, отлетела к другому концу комнаты.
Зачем он спрашивает ее? Зачем мучает?
Лицо мгновенно оросила влага.
— Драко, пожалуйста… — она затрясла головой, стараясь выкинуть эти мысли из головы. Она подняла на него глаза, из которых одна за другой катились слезы. — Не ломай меня…
Лицо Малфоя скривилось, словно от удара. Гермионе даже показалось, что в его глазах промелькнула такая же боль, как та, что прямо сейчас разрезала ее саму на кусочки. Но это была такая быстрая эмоция, что она не ручалась за то, что ей не показалось.
За наколдованным окном внезапно разразилась гроза, и свист ветра теперь словно проникал внутрь Гермионы и ломал ей кости.
— Давай же, Грейнджер, через трещины в нас проникает свет. Что произошло в Мэноре?
Гермиона наклонила голову к рукам, чувствуя, как слезы стекают по их с Драко сцепленным ладоням. Ее трясло так ощутимо, что с трудом удавалось вдохнуть.
Внутри нее ударялись друг об друга коробочки за плотной стеной забытья. Ей казалось, что все шкатулки с воспоминаниями звенят, как ее похоронная песнь.
Этот звук вдруг вызвал в ней животный ужас, и она заскулила.
— Давай же, Грейнджер, ради Поттера, попытайся вспомнить, что произошло в Мэноре, — его голос дрогнул, он шумно выдохнул: — Ради нас с тобой, Гермиона. Что там произошло?
Внутри нее словно что-то заныло. Кто-то закричал.
Гермиона слышала крик, кто-то кричал так отчаянно… Женщина. Ей требуется помощь, почему ей не помогут? Никто не может ей помочь?
«Что еще вы взяли в моём сейфе?»
Гермиона задохнулась. Нет.
Нет. Нет. НЕТ.
Это ее крик.
Это она кричала.
Это она кричит сейчас так же, как кричала тогда, когда ее пытала Беллатриса.
Это она.
— Это я… Я… Я кричала, — она внезапно почувствовала, что Малфой держит ее крепко в объятиях, а сама она сидит на чем-то холодном, и от собственного крика звенит в ушах. — Беллатриса пытала меня и я…
 
Гермиона захлебнулась от рыданий — грудную клетку сдавливало, сознание сокращалось.
— Гермиона, слушай мой голос, ты молодец, ты молодец, потом появился Добби, так? Не концентрируйся на пытках, выходи оттуда, потом появился Добби, что он сделал?