Безрассудный (ЛП)

Нехотя отводя взгляд от друга, с которым мне не терпелось встретиться, я подал Мэтту знак, что можно начинать следующую песню. Работа занимает первое место, особенно когда я на сцене. Песня, которую начал играть Мэтт, была одной из моих любимых. И одной из самых болезненных для меня. Я написал ее о своих родителях. Это была своего рода мольба о том, чтобы они полюбили меня. Слишком мало. Слишком поздно. Они никогда не любили и теперь, когда их не стало, никогда не полюбят. Я до сих пор пел ее почти каждую ночь. Как бы это ни было безнадежно, я не мог перестать пытаться завоевать их любовь.
На мгновение я настолько потерялся в словах и болезненных воспоминаниях, что все остальное просто ушло на второй план. Затем я обнаружил свой взгляд блуждающим в поисках Киры. Она покидала бар с Денни. И все-таки в последнюю минуту бросила на меня быстрый взгляд. Губы разомкнуты, в выражении ее лица было благоговение, когда она смотрела, как я разрывал свое сердце, истекая кровью прямо на сцене. Может, это был свет, но я мог поклясться, что ее глаза заслезились, словно она поняла, что эта песня была тяжелой для меня. Что мне приходилось сражаться против своего горла, сжимающегося с каждым слогом. Что единственной причиной, по которой я сумел это спеть, были бесконечные репетиции и выступления. Впервые за долгое время я смотрел на кого-то, кто видел меня. Не рок-звезду, не сердцееда, а меня. Настоящего меня. И впервые за долгое время, страх пополз вверх по моему позвоночнику. Кира задрожала, будто она тоже разделила мой испуг, а затем исчезла с Денни.
Эта девушка… Она уже произвела на меня впечатление, а ведь меня ей еще даже не представили. Наша жизнь под одной крышей может быть потрясающим, поучительным опытом. Или кошмаром наяву. Так или иначе, это определенно будет интересно.
  
Глава 3. Рад, что ты вернулся
 
Солнце ослепляло, и через меня пронесся всплеск паники. Было утро. Денни уезжал.
Чувствуя, как ужас сгущается вокруг меня, я метнулся к спальне Денни. Дверь была закрыта. Он еще спал? Он не ответил, когда я легонько стукнул, так что пришлось постучать сильнее.
— Денни?
Когда он не отозвался, я открыл дверь.
— Денни?
Комната была абсолютно пуста, и мой голос эхом отразился от стен. Он уехал? Но я ведь не попрощался…
Я сбежал вниз, крича родителям, чтобы они подождали меня. Хотя, конечно, никого там не было, и ответом мне стала тишина. Я проверил каждую комнату в доме, но был совершенно один. В изумлении, я смотрел на входную дверь. Они уехали без меня. Мои родители украли у меня шанс проститься с лучшим другом, что у меня когда-либо был. Чертовы придурки. Горячие слёзы жгли глаза. Лишать меня любого счастливого момента, какого только можно, — это в их стиле. Наверное, я больше никогда не увижу Денни.
Как только эта мысль стукнула мне в голову, я услышал, как на подъездную дорожку въехала машина. Отец вошел в дом, и я, переполненный гневом и чувством вины, крикнул ему:
— Как вы могли уехать, не дав мне попрощаться!
Когда я оказался в пределах досягаемости, тыльная сторона руки отца врезалась в мою челюсть. Я почувствовал вкус крови во рту, и это поразило меня настолько, что я рухнул на пол. Я привык, что папа отступал, когда Денни был поблизости. Я стал довольно… самонадеянным. Но Денни больше не было рядом. Я был сам по себе.
Когда я посмотрел на отца, выражение его лица граничило со счастьем.
— Знаешь, как долго я ждал, чтобы сделать это? — грубо поинтересовался он.
Начиная дрожать, я отодвигался назад до тех пор, пока мой позвоночник не коснулся стены.
— Прости, — тут же пробормотал я. Как я мог так быстро забыть, каким он был на самом деле?
Отец сощурился, а затем начал медленно и методично вытягивать ремень. Мне казалось, меня стошнит, пока я смотрел на него. Я знал, что не мог сбежать, что мне было некуда идти, негде спрятаться, и из-за этого перед глазами помутнело от слез.
Пока мама с безучастным взглядом стояла позади отца, он спокойно сказал:
— Кажется, все легко сходило тебе с рук, пока у нас были гости. Ты выставлял напоказ нашу снисходительность… Испытывал нас, злоупотреблял нашей добротой. Ты выставил нас дураками.
Его голос стал злее, а лицо потемнело. Когда он высвободил ремень из своих брюк, то сложил его пополам. Схватив оба конца, он щелкнул кожей, издавшей ужасный треск, который, как я знал, доставит мне дикую боль.
— Прости, — качая головой, шептал я.
Он проигнорировал меня. Вставая прямо передо мной, он выплюнул:
— Ты думал, мы позволим твоей наглости навсегда остаться безнаказанной? Ты думал, что не будет цены, которую тебе придется заплатить за все, что ты сделал? Цена есть всегда, Келлан. Пора бы тебе запомнить это.
Испуганно вздрогнув, я подскочил с кровати. Моя грудь вздымалась, сердце бешено колотилось. Я провел по волосам дрожащими пальцами. Можно было подумать, кошмары прекратятся после смерти тех, кто был их причиной, но это было не так. Мне часто снились плохие сны, некоторые основаны на реальности, некоторые на фантазиях. Тот, что только что привел меня в боевую готовность, был настоящим. Все так и было. Мои родители увезли Денни пока я спал, и когда по возвращении я устроил отцу разнос, он компенсировал все те разы, когда не бил меня в том году. Он оставил меня в синяках и ссадинах, даже просто дышать было больно.
Это был день, когда я решил сбежать в ту же секунду, как выпущусь. Сбежать и никогда не оглядываться назад. Только все равно оглядывался. Оглядывался и вернулся, потому что в конце концов, несмотря на то, как мама с папой обращались со мной, когда были живы, они все еще оставались моими родителями, и я не мог не попрощаться с ними.
Чувствуя себя заторможенным и немного ошеломленным, я стряхнул с себя отголоски своего сна и выбрался из постели. Мне нужна была вода. Я распахнул дверь, и передо мной открылся вид, заставивший все мысли о кошмаре испариться.
Девушка Денни, Кира, выходила из ванной комнаты, втиснутой между двумя спальнями. Она, видимо, только что приняла душ, и одно из моих тонких крошечных полотенец было обернуто вокруг ее тела. Скудная ткань не оставляла большого пространства для воображения. Она туго стянула полотенце вокруг груди, но между нижними краями остался зазор, который расходился прямо над бедренной костью. И это, вероятно, была самая сексуальная бедренная кость, которую я когда-либо видел.
Почесав грудь, я лениво зевнул и затолкал эту мысль в самый дальний уголок моего разума. Нет, только не эта девушка.
Она казалась шокированной. Или, может, ее шокировало то, каким она меня увидела. Мое присутствие не должно было удивлять, я ведь все-таки живу здесь. Ее глаза были широко раскрыты, когда она рассматривала меня, начав с беспорядка песчано-каштановых волос на голове и задержавшись на открытом прессе. На это ушло много силы воли, но я заставил себя ни на толику не завестись от ее осмотра. Денни не оценил бы то, что вид его девушки мог возбудить меня, хотя, думаю, он не смог бы обвинить меня в том, что я все-таки человек.
Теперь, когда она была так близко, я видел, что у нее карие глаза. Прекрасные глаза. Я никогда прежде не видел глаз такого цвета. Они казались живыми, меняющимися на свету. Меня одолевало сильнейшее желание вывести ее наружу, чтобы посмотреть, как коричневые и зеленые вкрапления становятся чище и глубже в лучах солнца. Но сейчас это, наверное, будет неприемлемо, особенно если учитывать тот факт, что нас еще даже не представили друг другу. Что ж, как раз это я могу исправить.
— Ты, должно быть, Кира, — проговорил я, склонив голову на бок.
Я собирался сказать, что меня зовут Келлан, когда она неловко протянула руку, будто хотела, чтобы я пожал ее.
— Да… Салют, — пробормотала она.
Меня развеселила ее попытка оставаться формальной, в то время как на ней было надето одно только полотенце, но она казалась по-настоящему смущенной этой ситуацией, так что я лишь легко улыбнулся, когда взял ее за руку. Ее ладонь была теплой, мягкой и влажной после недавнего душа. Прикосновение было таким приятным, что я мог был держать ее так гораздо дольше, но отпустил.