Юрий Долгорукий
– Иду в поход искать правду! – провозгласил он среди собравшихся бояр. – Изяслав на честь мою посягнул, оскорбление нанес всему моему роду, старейшинство среди рюриковичей попрал. А еще, братия мои, он на меня войском шел, землю мою воевал. Не может быть ему прощения!
Бояре единогласно поддержали его.
В период феодальной смуты и бесконечных княжеских войн большое значение имело идейное обоснование собственной правоты. Нужно было уверить всех, что начинаешь войну во имя каких-то высших интересов, а не только ради собственной выгоды. Юрий это сделал блестяще. Изгнание его сына Ростислава из Киева стало для него удобным поводом для того, чтобы заявить о попрании законных прав на участие в общерусских делах, об ущемлении своей княжеской чести.
Он послал гонцов к Святославу Ольговичу с предложением присоединиться к походу на Киев. Тот сначала не поверил. Только что огромные силы совершили вторжение в Суздальскую землю, должно быть, нанесли тяжкий ущерб краю, и вот уже через несколько месяцев Юрий устремляется на врага! Но помнил он и другое, как вынужден был под давлением князей идти походом против него. Не затаил ли зла, понял ли его брат, что предотвратил он вторжение черниговцев в его земли?
– В правду ли идеши? – вопрошал он Юрия. – А также ответь мне, не погубишь ли волости мои, не наложишь ли тяготы на меня?
– Как можно не в правду идти? – ответил Юрий. – Сыновец мой Изяслав на меня пришел, волость мою повоевал и пожег, и еще сына моего выгнал из Русской земли, и волости ему не дал, и сором на меня возложил. Теперь я либо сором ложу и за землю свою отомщу, либо честь защищу, а голову свою сложу.
Получив такой ответ, Святослав больше не колебался ни мгновения и двинулся со своими войсками на соединение с Юрием. 6 августа 1149 года, в праздник Преображения Господня, у села Ярышева, что в Вятичской земле, князья встретились. Радостной была встреча, пир был дан знатный. А 7 августа объединенное войско продолжило путь на юг.
В новой войне Юрия поддержали часть черниговских князей и половцы, за Изяслава встали киевские и смоленские полки, последние привел его брат Ростислав. Оба войска встретились возле Переяславля, заняв позиции по обе стороны небольшой речки Трубеж. Целый день простояли они, ни тот ни другой не решался начать братоубийственное сражение. Одно дело разорить или сжечь город, увести в полон челядь; и совсем другое – первым учинить битву, исходом которой могла стать гибель князя, родича по крови и по служению Русской земле, уподобиться окаянному Святополку, князю-извергу и злодею, убийце святых братьев Бориса и Глеба. Именно поэтому Юрий вечером пригласил Изяслава на встречу.
В небольшой палатке, раскинутой на берегу Трубежа, оба брата сели за походным столиком друг против друга, долго разглядывали друг друга в неярком свете заходящего солнца. Юрий заметил, что его племянник возмужал. Некогда женственные черты его лица обострились, взгляд больших голубых глаз стал жестче и подозрительнее, а жесты уверенными и решительными. В свою очередь, Изяслав отметил про себя, что дядя еще больше растолстел, от искривленного носа к краешкам толстых губ пролегли две глубокие борозды, волосы густо поседели. Что ж, годы не красят никого…
Юрий первым начал разговор.
– Привели мы, брат, большое число воинов, которые стоят в боевой готовности по обе стороны Трубежа, – медленно стал говорить он, пристально вглядываясь в лицо Изяслава. – Но надо ли нам с тобой, чтобы гибли русские люди? Не будем забывать, что не врагов мы пришли отбивать от наших границ, а должны решить княжеские споры. Не проще ли договориться и разойтись мирно?
– Согласен с тобой, брат, – отвечал Изяслав. В разговорах часто называла князья друг друга братьями. – Только должны мы уступить в чем-то, иначе никакой договоренности достичь не сумеем.
– Что бы ты хотел потребовать от меня?
– Признай за мной великокняжеский престол в Киеве. Без этого я ни на какие договоренности с тобой не пойду.
Юрий на некоторое время задумался. Ведь шел он на юг со своим войском не столько из-за попрания его чести; главным было стремление стать правителем Руси, свергнуть с престола племянника Изяслава. Что же, неужели придется отступиться от главного в жизни? Он поежился от холодка, который пробрался ему в грудь, и пустоты, вдруг возникшей внутри… Но тут же перед его глазами встали ряды войск, расположившихся по обеим берегам Трубежа, десятки тысяч русских воинов, которые завтра будут безжалостно рубить друг друга и погибнуть из-за несговорчивости их князей…
И он ответил:
– Я согласен признать тебя великим князем и никогда не притязать на киевский престол. Но и ты, в свою очередь, должен уступить тоже в важном вопросе.
– Я слушаю, брат.
– Посади моего старшего сына Ростислава в Переяславле. Тогда не прольется кровь христианская!
Теперь настало время задуматься Изяславу. Так повелось, что тот, кто утверждался в Переяславле, потом почти без усилий, само собой становился великим князем Руси. Таким образом, после смерти его, Изяслава, были бы вытеснены Мстиславичи и никто из потомков его уже не стал бы правителем страны; здесь утвердился бы род Юрия Долгорукого. Ах, хитер дядя, не мытьем так катаньем! Не прямым путем пробивается в Киев, а окольным, но все-таки рвется на великокняжеский престол!
И он ответил:
– Для меня твое предложение неприемлемо, брат.
– Ты хорошо подумал? – строго спросил его Юрий. – Учти, на тебя тогда ляжет ответственность за пролитую кровь, а на моей стороне будет заступничество небесных сил, всегда помогающих правому.
– Нас рассудит Бог, – ответил Изяслав и вышел из палатки. На языке того времени это означало, что только оружие решит спор.
Юрий вернулся хмурым. Его тотчас окружили сыновья Ростислав, Андрей, Борис и Глеб, а также князья Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович.
– Ну как переговоры, батюшка? – первым спросил пронырливый Андрей.
Юрий безнадежно махнул рукой.
Повисло тягостное молчание. Находились они в княжеском шатре, на столе были поставлены еда и питье, но никто не притронулся к ним. Наконец Юрий машинально потянулся к кусочку хлеба, взял его и отправил в рот, стал медленно жевать. Все внимательно следили за его движениями, словно в них открывалась какая-то истина.
– Значит, назавтра битва, – уронил Святослав Ольгович. – И ничего уже с этим не поделаешь.
– Надо решить, наступать нам или обороняться, – снова заговорил Андрей, пытливо вглядываясь в глаза присутствующих. – Я предлагаю рано утром выстроить воинов и первыми ударить по неприятелю, пока он будет заниматься перестроением!
Его поддержал Святослав Ольгович:
– Когда наступаешь, сразу обнаруживаются слабые места во вражеских войсках. Туда и направим основной удар!
Юрий долго молчал. Все смотрели на него, ожидая, как он решит.
Наконец он произнес:
– Не станем проявлять гордыню. Не будем вмешиваться в право Высшей силы решать столь важные дела. Правда на нашей стороне, и Бог поможет нам в этом споре с Изяславом. А потому приказываю: будем стоять на месте и ждать. Может, еще одумается мой племянник, уйдет восвояси и не прольется кровь христианская.
Юрий распустил советников, остался только Иван Симонович.
– Побывал в Переяславле?
– Только что вернулся.
– Встретил кого-нибудь из наших друзей детства?
– А как же! Немногих, правда, но кое с кем повидался. Василий Кривой Нос у них посадником, а Глеб тысяцким.
– Как настроение переяславцев? Помнят меня?
– Еще как! Говорят, что против тебя сражаться не будут.
– Если бы так! Может, для красного словца говорили?
– Не похоже. Клятвенно уверяли в верности тебе.
– Завтра посмотрим. Рассчитывать на помощь особо, конечно, не стоит, но вдруг!..
23 августа, во вторник, оба войска выстроились на берегах Трубежа и простояли до обеда. Но тут киевское войско сдвинулось и подалось вперед; видно было, как неуверенно подходили сначала всадники, а потом и пешие к воде, медлили некоторое время, а потом стали переправляться на другой берег.