До захода солнца (ЛП)

Я ахнула.
Затем почувствовала его язык сбоку у моей груди, огонь вспыхнул у меня между ног, и я заерзала.
«Верни мне голос», — прошептала я, и в тот момент, когда я произнесла слова, его разум отпустил мой, и я почувствовала прилив крови.
— Боже мой, — выдохнула я.
Бессильная остановить этот процесс, мои руки сами потянулись к его голове, сжимая в кулаках его волосы, прижимая его голову к себе, когда сладкий, знакомый трепет от его кормления пронзил меня.
Его рука поднялась, пальцы обхватили мое запястье, он отвел мою руку в сторону и опустил вниз. Переплел наши пальцы и направил мою руку в мои пижамные штаны, под нижнее белье, прямо к моей сердцевине. Его пальцы манипулировали моими на самой моей чувствительной части, чем он добивался более глубокого отклика. Я занялась клитором, а его рука двинулась ниже, палец скользнул в меня, затем два, затем они задвигались, ритм уверенный и сильный, отработанный и мощный, нарастающий с интенсивностью и быстротой.
С кормлением и моими собственными пальцами, его толчками мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы кончить.
— Люсьен, — прошептала я своим хриплым голосом, и когда я прошептала, моя сжатая в кулак рука в его волосах сжалась, одновременно прижимая его голову еще ближе к своей груди.
Это было всепоглощающе. Это было прекрасно. У меня не было этого уже три недели. Сейчас этот оргазм питал меня.
Он зажал мою руку под своей между моих ног, языком зализал рану на моей груди, приподнялся и перекатился.
Прижавшись всем своим весом к моему боку, уткнувшись лицом в мои волосы, он заговорил.
— Ты сломилась, — объявил он с победной теплотой в голосе.
Я подозревала, что он не ошибся.
Но ничего не ответила.
— Теперь ты моя, — продолжал он, тепло победы становилось жарким, жестким, диким и свирепым.
Я подозревала, что и в этом он тоже не ошибся.
Боже, я была в полной заднице.
Он приподнял голову, вытащив своей рукой мою руку, поднял ее, потом положил себе на бедро. Он опустил мою кофточку обратно на грудь, передвинулся на меня, а затем положил руку мне на шею, поглаживая большим пальцем, подняв голову, не сводя с меня глаз.
— Сегодня вечером мы соединимся, — объявил он, его голос был таким же возбужденным, как и его глаза.
Я почувствовала тревогу.
Его глаза пылали, и его явный триумф пронзал меня, такой горячий, такой яростный, что я чувствовала себя заклейменной.
Но это был не первый раз, когда я это чувствовала. Я чувствовала такое и раньше. Хотя я знала, что этого не могло быть. Точно так же, как ранее, когда он закрыл глаза от боли.
— Лия? Ты меня слышала?
Мои мысли были где-то далеко, но я все равно ответила:
— Я тебя слышала.
— Лия, — позвал он, я стряхнула с себя тревожные мысли и сосредоточилась на нем.
— То, что у нас будет, будет прекрасно, — сказал он мне, голос снова стал бархатным.
Я подозревала, что и в этом он не ошибался.
Проблема заключалась в том, хотя несомненно это будет прекрасно, что бы это ни было, но будет временно.
Потускневшая красота. Смогу ли я жить с этим?
— Милая, — все так же тихо, но чувствовалась странная пульсация, похожая на боль, — то, что я вижу в глубине твоих глаз, не думай об этом, отпусти. Отдай это мне, я позабочусь об этом, — его голос понизился, прежде чем он закончил, — клянусь.
Конечно, учитывая, что меня исключили из Вампирологии, я понятия не имела, насколько обязывающей была клятва вампира. И понятия не имела, что они готовы были убить, чтобы защитить свою клятву, и умереть, нежели не исполнить ее. Я понятия не имела, что они будут столетиями отправляться на край света, чтобы выполнить эту клятву, или что они будут терпеть пытки, чтобы ее никто не узнал, но выполнят.
Так что, хотя я и верила, что он верит, что не подкидывает мне пафосные обещания, я знала другое.
И все же, когда эта штука во мне сломалась, и она меня больше не сдерживала, у меня не было выбора.
Поэтому я посмотрела ему в глаза и прошептала:
— Хорошо.
Моя покорность была немедленно вознаграждена.
 
Он крепко прижал меня к себе и одарил одним из своих требовательных, болезненных, собственнических, клеймящих и, несомненно, диких поцелуев, от которых у меня перехватило дыхание.
Затем он отнес меня на кухню, усадил на табурет, приказал озабоченной, заискивающей Эдвине и столь же озабоченной, но не заискивающей Стефани и Космо выйти из кухни и приготовил мне завтрак.
Помимо многого другого, в то утро я узнала, что Люсьен умеет готовить.
  
16
 
Тетушки
 
Я лежала, свернувшись калачиком на большой мягкой подушке в удобной гостиной зоне рядом с кухней, пока Эдвина готовила ужин, а Эйвери сидел на диване и болтал с ней.
Эйвери был тем, кто, как я догадалась, стал моим защитником на этот вечер.
Несмотря на то, что было воскресенье и у Эдвины должны были быть выходные, она осталась у нас.
И хотя было воскресенье, и с тех пор, как мы впервые встретились в воскресенье, у Люсьена вошло в привычку проводить со мной каким-то образом весь день (даже в последние три недели, когда он не был таким настойчивым, властным Люсьеном), Люсьен ушел. Он сбежал с Космо после завтрака, оставив еще один требовательный, кровоточащий, собственнический, клеймящий и, несомненно, дикий поцелуй прямо на глазах у всех, отправляясь в неизвестные места и не делясь со мной, куда именно.
Стефани болталась у нас до тех пор, пока Эйвери не приехал днем, поэтому она сразу же исчезла.
Вот так я узнала, что Эйвери стал моим охранником.
Отчего конкретно они меня защищали, не знаю, знаю только, что Люсьен приказал Эдвине и Стефани присматривать перед уходом. На самом деле он выдал множество приказов.
— Она отдыхает и не разговаривает. Поняли меня? — это был первым.
Второй:
— Никаких телефонных звонков. Никаких посетителей. Она не подходит ни к одной двери и не выходит на улицу.
Третий:
— Она не спит, даже не дремлет без меня. Не только сегодня, каждый день. Все понятно?
Он мог бы, конечно, сказать мне все это. Но я скорее всего, дала бы ему по губам, чего он, вероятно, и пытался избежать, отдавая свои приказы другим.
Вместо этого я обратилась непосредственно к его разуму.
«Такой властный вампир!» — огрызнулась я.
Его голова дернулась в мою сторону. Я подумала, что у меня начнутся проблемы, но его губы дрогнули, он вошел в мое пространство, и тогда я получила поцелуй.
У меня было тайное подозрение, что Люсьен обеспечивал мне защиту не потому, что мой собственный перевернутый сон чуть не убил меня, и ему нужен был кто-то рядом со мной, чтобы не давать мне спать. Скорее всего потому что были и другие, более опасные угрозы, от которых он должен был меня охранять.
Я не хотела разбираться с теми угрозами, но все равно не могла. Люсьен исчез прежде, чем я смогла произнести хоть слово в его голове.
Ему придется подождать вечера, и это отсрочит «соединение», чего, должна признаться, я ждала с нетерпением. На самом деле, если я думала об этом больше двух секунд, то начинала задыхаться, а мои ноги становились беспокойными.
Это также напугало меня до чертиков, главным образом потому, что одна мысль о «соединении» заставляла меня дышать тяжело, что произойдет, когда это произойдет? Могу ли я самопроизвольно воспламениться?
У меня в руках был блокнот, в котором я должна была писать все, что хотела сказать. Я писала, несмотря на то, что проверила свой голос в ванной, горло стало намного лучше (потому что Эдвина продолжала давать мне пастилки для горла), голос стал почти нормальным. Эдвина дала мне блокнот, и, если я открывала рот, ее рука взлетела вверх, ладонь обращалась ко мне, а затем она указывала на блокнот.
 
Я рисовала в нем, мало используя для общения.
Затем почувствовала на себе взгляд Эйвери. Я подняла на него глаза.