До захода солнца (ЛП)

— Так почему же там опасно? Они устраивают жертв...? — Я замолчала, когда лицо Стефани стало пугающе жестким.
— Смертные не жертвы, Лия. Они сами туда приходят… по собственному желанию. — Ее голос стал таким же жестким, как и выражение лица.
Я проигнорировала ее голос главным образом потому, что не могла поверить, что она говорит правду.
Она изучала выражение моего лица, и ее лицо затем смягчилось.
— Не так, как было с тобой и Люсьеном, — тихо произнесла она, чтобы Эдвина, приводившая в порядок мой новый, экстравагантный гардероб, не смогла услышать. — Большинству смертных это нравится. Некоторые даже становятся зависимыми. Туда приходят и бывшие наложницы.
Я почувствовала, как мои глаза округлились, она утвердительно кивнула, продолжив:
— Конечно, на это смотрят неодобрительно. Наложница теряет свою репутацию, посещая Пиры после своего освобождения. Обычно их начинает избегать семья. И их вычеркивают из Отбора. Обычно бывшие наложницы не посещают Пир, в основном потому, что их туда не приглашают.
— Почему? — Спросила я.
— Пиры, туда ходят простые смертные. — Она положила свою руку на мою. — Ты, милая, совсем не такая, как все.
Это звучало тошнотворно высокомерно.
Должно быть, она прочитала реакцию на моем лице, потому что продолжила:
— Им это нравится, смертным, которые посещают. Им все равно. Они становятся зависимыми, строят вокруг Пира всю свою жизнь, путешествуя от Пира к Пиру. Они как фанатки.
Это звучало просто отвратительно.
— Я все еще не понимаю, почему это может быть опасно, — настаивала я, и Стефани откинулась на спинку дивана.
— Потому что все должно идти своим чередом, — ответила она. — Много спиртного, громкая музыка, танцы и тела. Любой смертный — честная игра. Некоторыми смертными питаются одновременно два, три, даже больше вампиров. Есть такие Пиры, не те, которые посещает Люсьен, заметь, где присутствуют наркотики. Секс. Оргии.
— Вау, — прошептала я, и она улыбнулась.
— Хорошие же Пиры — это весело. Ты можешь насытиться столькими смертными, сколько захочешь. Это здорово.
Это звучало не очень здорово, но так подумала только я.
— Зачем водят туда наложницу? — Поинтересовалась я.
Она пожала плечами.
— Разделить с ней еще одну часть своей жизни. Если у тебя хорошая наложница хочется показать ее другим вампирам.
И меня вдруг поразила одна мысль.
— А вдруг что-то пойдет не так, наложница же смертна, она может стать честной добычей, да?
Стефани поколебалась мгновение, прежде чем ответить:
— На более диких Пирах с вампирами, которые плохо заботятся о своих девочках, да. — Я втянула воздух, и она поспешила продолжить: — Но Люсьен не посещает такие.
— Так вот почему это опасно, — прошептала я, и Эдвина издала еще один писклявый звук. Мы со Стефани снова посмотрели на нее.
— Не совсем, — ответила Стефани, переводя на меня взгляд.
— Почему не совсем? — Упорствовала я.
Стефани вздохнула, прежде чем сказать:
— Даже на хороших Пирах все может выйти из-под контроля. Вампиры — это те, кто мы есть. Не скажу ничего нового, что существует жажда крови. В муках жажды крови вампир пойдет на все. И не открою Америки, сказав, что другие вампиры могут использовать наложницу, если ее вампир предлагает ее друзьям.
— Боже мой, — выдохнула я.
— Люсьен так не делает, — поспешно заверила она меня.
— Боже мой, — снова выдохнула я.
Она наклонилась ко мне.
— Лия, я серьезно, Люсьен никогда не будет делиться. Никогда. Ты должна мне верить. Я говорю очень серьезно.
Я просто уставилась на нее.
Она продолжала.
— Он почувствовал бы, если бы ситуация вышла из-под контроля, и увел бы тебя оттуда. Не важно как. Ни один вампир не будет настолько глуп, чтобы прикоснуться к тому, что принадлежит Люсьену. Он бы сгорел. Люсьен позаботится об этом. Он сам бы его сжег. Он уже делал такое.
— Что делал?
— Сжег другого вампира. Если мне не изменяет память, он проделывал это дважды. Один раз это было на Пиру. Другой вампир даже не кормился от наложницы Люсьена, он просто прикасался к ней. Люсьен сошел с ума, выследил его, заставил сгореть. Второй был...
 
Она не закончила, я прервала ее, прошептав:
— Заставил его сгореть?
Стефани кивнула.
— Люсьен убил его, не задумываясь, и закон был на его стороне. Нельзя прикасаться к наложнице другого вампира. Большинство вампиров скрывают, если такое случается, заключают сделку. Они не заходят так далеко до кончины. Все деньги, которые получают по этой сделке, они отдают наложнице, чтобы купить ее молчание. Но Люсьен, без сомнения, на это бы не пошел. Если такое происходит с наложницей, то в первую очередь отражается все на ее вампире. Он будет искать мести, и ему будет предоставлено такое право. А она может потребовать немедленного освобождения, и ее желание тоже будет удовлетворено.
— Можно потребовать освобождения? — Я была слишком пьяна, чтобы скрыть надежду в голосе.
— Да, — ответила Стефани. — Это равносильно пренебрежению со стороны вампира к своей наложнице, что является основанием для безусловного освобождения.
Мой опьяненный разум вспомнил, что я читала об этом в моем контракте.
Почему я не подумала об этом раньше?
Были же перечислены основания для безусловного освобождения. Пренебрежение, Люсьен определенно его не совершал, и крайняя жестокость, которую он мог бы совершить.
Мой мозг с трудом пьяно работал, поэтому я не заметила, как Стефани придвинулась ближе.
— Это не считается, — тихо сказала она, читая мои пьяные мысли. — Это случается со всеми нами, не часто, но случается. Я удивлена, что это случилось с Люсьеном, но в то же время не удивлена, учитывая, что дело касается тебя. Мы теряем контроль. Мы вампиры, вы наложницы. Такова природа отношений.
Так оно и было. Мои надежды рухнули.
Снова.
— Мне ничего не нравится в этих отношениях. Ни. Одна. Вещь, — объявила я, а затем сделала огромный глоток мартини.
Когда проглотила коктейль, поймала ее хитрую усмешку.
— Я позвоню тебе завтра утром после того, как он будет кормиться сегодня ночью, посмотрим, что ты тогда скажешь о ваших отношениях.
Я закатила глаза. Стефани рассмеялась.
— Разве ты открыла все коробки? — едко спросила я.
Она посмотрела на коробки на кофейном столике, ее глаза прищурились, она потянулась, забрав одну.
— На этой есть записка. — Она сорвала бант, взяв плотную кремовую карточку, которая была прикреплена к банту. — Здесь написано: «Это на сегодняшний вечер». — Она повернула ее ко мне, чтобы я смогла прочитать. — Почерк Люсьена.
Я посмотрела на смелые, резкие, мощные черные каракули, которые сами по себе были приказом, несмотря на то, что я не могла разобрать слов, они плясали у меня перед глазами. Конечно, это был его почерк.
Она сунула коробку мне в руки.
— Открывай. Я должна это увидеть.
— Нет, — я сунула ей обратно коробку, — сама открывай.
Она подтолкнула ее обратно ко мне.
— Нет, я хочу увидеть твое выражение лица, когда ты увидишь, что внутри.
Я уставилась на нее. У нее была вечность впереди, жить и наслаждаться; она могла играть в эту игру вечно. У меня было всего лишь сорок-пятьдесят лет, и то, если повезет.
Я открыла коробку. К моему облегчению, это были не девайсы для рабства.
К моему удивлению и тайному восторгу, это было еще более изысканное, чем черное платье.
Лифчик насыщенного темно-серого цвета с серовато-сиреневыми цветами на шелковом жаккарде, отделанный нежным темно-серым кружевом. Чашки были наполовину жаккардовые и кружевные. Само боди было из жаккарда, как и тонкие бретельки. К нему прилагались такие же трусики бразильского типа, спереди жаккардовые с кружевной отделкой, сзади почти полностью кружевные, за исключением соблазнительного треугольника жаккарда вверху. На поясе трусиков под пупком были милые маленькие розочки и в месте соединения с каждым ремешком, спускающимся от боди.