Мой первый. Игрушка Зверя (СИ)

  
Мила Дали
 
Мой первый. Игрушка Зверя
   
Глава 1
 
Телефон вибрирует в руке от входящего сообщения, заставляя мое сердце пропустить удар.
«Ты запомнишь эту ночь надолго. Я позабочусь обо всем».
С этим мужчиной я познакомилась месяц назад на сайте знакомств. Бесконечная череда анкет, банальных фраз, пустых обещаний — и вдруг он, как свежий ветер в затхлой комнате моей жизни.
  
Экран снова загорается:
«Приезжай.
«Не могу», — печатаю, а пульс учащается.
Волнительно? Да.
Я знаю этого человека только по переписке, даже лица его не видела. Только никнейм: Жестокий шепот.
Интригует.
В сотый раз открываю его профиль, словно надеясь, что картинка чудесным образом изменится. Но нет.
Единственное фото, на котором он стоит спиной. Силуэт темной фигуры на фоне панорамного окна, за которым раскинулся завораживающий океан ночных огней.
Высокий широкоплечий брюнет — это все, что я знаю о его внешности.
Сколько ему лет? Двадцать пять? Тридцать? Сорок?
«Я закажу тебе такси».
«Уже слишком поздно, — пишу в ответ, пытаясь унять дрожь в пальцах. — Не уверена, что это хорошая идея — встречаться ночью».
«Ты боишься меня?»
Замираю, не зная, что ответить. Переворачиваюсь на кровати на живот.
Новое сообщение:
«Правильно делаешь. Ты очень умная и осторожная. Я уважаю это. Но мы все равно встретимся. Уверен… ты красива».
Красива…эхом отдается в моей душе, смешиваясь с горькой усмешкой. Если бы он знал, как далек от истины…
Поворачиваю голову к старому с покачивающейся дверцей шкафу и ловлю себя в отражении зеркала.
У меня самая заурядная внешность, неброская дешевая одежда, тихий голос.
А еще я низкого роста и худая, из-за чего брат брезгливо называет меня «недоразвитой», и это самый приличный эпитет из тех, что я слышу в свой адрес ежедневно.
Бедная серая мышка, затерявшаяся в лабиринтах мегаполиса.
А Жестокий шепот играет со мной и сам заводится от этой игры.
Впервые я жалею, что в моем профиле нет фотографии — на аватарке фото незабудки. Для меня было бы проще, чтобы он на расстоянии увидел меня обычную, ничем не примечательную, и самоустранился…
«Я не прошу тебя отдаваться мне сразу, я прошу тебя быть рядом со мной. И прочувствовать то, что может быть только между нами».
Жестокий шепот отличается от мужчин, которых я знаю. Он не пишет о машинах, футболе, бицепсах. Он пишет о вещах, которые затрагивают мою душу.
«Я бы хотела сначала увидеть тебя, — отправляю сообщение, сглатывая ком в горле. — Может, обменяемся фотографиями?»
Чтобы мне не пришлось терпеть насмешки и пренебрежение еще и от него, когда встретит меня в реале.
Он в сети, но ответ приходит не сразу.
«Зачем? Фотографии лгут. Они всего лишь маски, за которыми мы прячем свои лица».
«Но я хочу увидеть твое лицо, — печатаю, и щеки наливаются жаром. — Твое настоящее лицо».
«Ты увидишь его. Когда будешь готова».
«Может, хотя бы поговорим по телефону? — предлагаю, цепляясь за последнюю надежду хоть чуть-чуть раскрыть инкогнито. — Обменяемся номерами?»
«Хорошо. Пришли мне свой номер».
Закусив губу, пишу в ответе цифры.
Телефон тут же вибрирует в руке, высвечивая незнакомый номер. Дрожащим пальцем нажимаю на кнопку приема вызова. И в этот момент мир будто останавливается.
— Алло? — трусливо бормочу.
— Здравствуй, Алисия, — раздается в ответ голос, от которого на коже появляются мурашки. Низкий, обволакивающий, как темный бархат, с легкой хрипотцой. Это точно не парень. Мужчина. Где-то за тридцать или больше.
Уф…
Мелкие волоски на руках встают дыбом.
— Это правда ты?
— А ты ожидала услышать робота?
— Нет, м-м… конечно, нет, — взволнованно закусываю палец. — У тебя очень красивый голос.
— Расскажи о себе.
О чем мне рассказывать?
О том, как фальшиво звучит слово «семья» в моей жизни?
Мама и папа мечтали о дочери. На тот момент у них уже был сын – мой старший брат Марк.
А потом врачи поставили маме диагноз – бесплодие.
И тогда родители взяли меня из детского дома. Маленький пухлый комочек, не способный оценить их жертву.
Пять лет я была их единственной надеждой, но неожиданно мама забеременела…
Помню тот день, когда они привезли из роддома мою сестру Злату. Настоящую принцессу, которой было суждено получить всю ту любовь, на которую я даже не смела претендовать.
Тогда я и узнала, что приемная. И с тех пор моя жизнь превратилась в бесконечную череду сравнений.
Злата умница, красавица, рослая, кровь с молоком. Я тощая, неуклюжая, неуместная, вечно пачкающаяся зеленкой дрянь.
Я только смотрела, как Злата капризничает, требует, получает. И молчала.
А в десять лет меня опять отдали в детский дом. Тогда я думала, что это моя вина, что я недостаточно старалась быть хорошей.
Но через два месяца меня неожиданно вернули.
Позже я узнала причину. Выборы. Отец баллотировался в мэры, а брошенная сирота в семье кандидата – это пятно на репутации и удар по имиджу.
Меня привезли, чтобы не портить картину идеальной семьи. Только вот отношение ко мне не поменялось, а стало еще хуже.
Выборы отец все-таки провалил и с тех пор стал прикладываться к бутылке.
Постепенно Óгневы все больше влезали в долги, потому что не хотели менять свои барские замашки.
Особняк продали, поменяв его на четырехкомнатную квартиру. Выделив каждому по комнате: родителям, Марку, Злате и бабушке. Я живу в маленькой кладовке без окон.
Не жалуюсь, я уже привыкла.
  
Глава 2
 
— Я люблю рисовать, — говорю, выводя ногтем узоры по подушке. — Через месяц мне исполнится двадцать. Подрабатываю, эм…
— Художницей?
— Да, — хватаюсь за ложное предположение.
Наверное, быть художницей — это быть кем-то… возвышенным. Это что-то достойное, элитарное.
Почему-то мне сложно именно этому мужчине признаться, что на самом деле я всего лишь прислуга. Любой труд почетен — да, но только на словах.
— Ты живешь одна?
— Нет. У меня замечательная дружная… семья, — спотыкаюсь на этой лжи.
И, как немедленная карма за ложь, как жестокое разоблачение, разговор прерывает яростный стук в дверь и гневный вопль Марка:
— Алиска! Открывай давай! Живо!
По голосу слышу, что брат пьян, и меня трясет.
Иду открывать, ведь если не сделаю этого, он просто вышибет хлипкую дверь, а без нее существовать в этой квартире будет еще хуже.
Открываю щеколду, которую собственноручно прикрутила.
— Что случилось? Зачем ты кричишь так поздно?
Марк скользит по мне покрасневшим хмельным взглядом и ухмыляется.
— Ну что ж ты за чмошница-то такая, а? Эти голубы глазища… — тянет руку, собираясь дотронуться до моей головы, — волосы, сука, длинные, вьющиеся, шелковые…
— Не трогай меня! Уходи! — бью по его запястью.
Марк отшатывается и грозно хмурится. Ему двадцать шесть, но он до сих пор живет с родителями. У него не то что своей семьи, у него даже девушки нет.
— Да кто на тебя еще посмотрит, недоразвитая? — хохочет. — Иди, бабку перевернуть надо.
Он сторонится, и я опасливо выхожу из кладовки, в которой живу.
Бабушка — единственная тут, кто относится ко мне по-доброму. Но она не ходячая. И она — единственная причина, почему я еще здесь. Если не я, то никто о ней нормально заботиться не станет.
Захожу в ее комнату, пропахшую лекарствами.
— Все в порядке, бабуль?
— Да, детонька, только бок отлежала, а перевернуться нет сил.
Помогаю ей поменять положение.
— Завтра я снова уеду на двое суток в комплекс. Все с утра тебе приготовлю. Если не дозовешься маму — звони соседке. Телефон твой я зарядила.
  
Я работаю в загородном комплексе. График работы — два через два.
Учусь в колледже заочно, хотя школу окончила с отличными оценками. У родителей нет денег на мое высшее образование, а моей зарплаты едва хватает на еду и лекарства бабушке. Огневы забирают ее пенсию, и бороться с этим невозможно.