Лес

Как не бояться, когда сестра в лесу где-то одна совсем. Была глубокая ночь, Анна стояла на краю леса и кричала, звала сестру. Собаки отзывались громким лаем, шум стоял на километр вокруг. Впрочем, Сергеевна ничего не слышала, она находилась в 20 километрах от деревни и из последних сил ковыляла к темному силуэту, остановившемуся между деревьев. Лица было не разобрать, но он явно видел и слышал ее, потому и остановился.
— Помогите! — крикнула она. — Я... заблудилась... Помогите.
Силуэт неторопливо пошел навстречу старухе, не произнося ни слова. На дереве каркнула ворона. Сергеевне стало не по себе.
— Помогите, — сказала она тише.
Силуэт продолжал молча идти к ней, ускоряясь с каждым шагом и приближаясь к ней все быстрее.
Она попятилась, ничего не понимая, но чувствуя неладное, запнулась о корень дерева и упала прямо на сломанную руку, скорчившись и взвыв от ужаса и боли. Сергеевна пыталась подняться, оперевшись на здоровую руку, но так и не поднялась. Не следовало ей спотыкаться. Впрочем, даже если бы не споткнулась, разве сумеет больная старуха далеко убежать.
10
Помню, как мы сдались. Начинался закат, воздух уже был оранжевым, привычно похолодало. Мы собирали валежник для сна, у Лики впервые за несколько дней было хорошее настроение. Она говорила, что сегодня мы должны были вернуться в Москву, а значит, завтра-послезавтра ее отец поймет, что что-то случилось, и начнет нас искать. Он поднимет на уши всю республику, заглянет под каждый куст, под каждый камень, он найдет нас, чего бы ему это ни стоило. «Ты просто не представляешь, что за человек мой отец, — говорила она, — это самый крутой мужик на свете».
— Завтра, послезавтра максимум, мы проснемся от шума вертолета, вот сюда упадет веревочная лестница, мы откроем глаза и увидим, как в небе мой отец высовывается из двери вертолета и орет в рупор: «Сколько можно спать, кто рано встает, тот хорошо живет, умывайтесь и поднимайтесь, в темпе, в темпе, я опаздываю на встречу!» Ты его не пугайся, он резкий, разговаривать может грубо, зло даже, но он не злой совсем, он хороший человек, просто общается вот так. Вы похожи, кстати, с ним, думаю, ты бы тоже могла бизнесом заниматься.
— Я резкая и грубая?
Лика всмотрелась вдаль, прищурилась и сказала:
— Там сидит человек.
Я решила, что она просто уходит от ответа, и разозлилась.
— Там никого нет, не переводи тему.
— Там человек. К сосне привалился.
Я обернулась. Лика бросила палку на землю и пошла, прихрамывая на обе ноги, я пошла за ней. Не знаю, на что мы рассчитывали, мы видели издалека, что человек не шевелится, и поэтому даже не звали, просто молча ковыляли, в надежде, я не знаю, на что, может, на то, что он просто спит. Лика дошла до человека и остановилась. Я увидела, как она протянула руку и сразу же отдернула ее, все было очевидно, но все равно зачем-то продолжила идти.
Старуха в красной спортивной куртке сидела, привалившись к валуну, роились мухи. Ее голова лежала на груди, свисали редкие седые волосы. Лица не было видно. Я посмотрела на синеватые руки, на вздувшееся под курткой тело. Наверное, там все кишит личинками. Рядом стояло пустое ведро, на дне налипло несколько листьев.
— Пойдем отсюда, — сказала я.
Мы повернулись и дошли до лагеря, посмотрели на кучу валежника и, не сговариваясь, пошли дальше в лес.
— Она грибы выкинула, — сказала Лика непонятно зачем, все и так было ясно. — Собрала грибы, заблудилась, тяжело нести стало, грибы выкинула, ведро бросить было жалко. Так и шла с ним.
Я не видела ее лица, но мне показалось, что она плачет.
— Мы не выберемся отсюда, да? — сказала она вдруг очень спокойно. — Нас никто не найдет. Как нас искать в этих бескрайних лесах? Мы умрем здесь.
Я остановилась и прислонилась к сосне. Штаны сползали, куртка стала такой огромной. Раньше она сидела вплотную, а теперь в нее можно закутаться. Я чувствовала себя легкой, хрустальной, будто если упаду, то разобьюсь на тысячу осколков. Я закрыла глаза и вспомнила свою маленькую московскую кухню с красным чайником на плите.
 
11
Ночью я задремала и проснулась от крика.
— Помогите! Помогите! Мы здесь!
Я проснулась мгновенно, будто и не спала вовсе. Лика стояла и кричала в темноту.
— Что там?
— В лесу кто-то есть, я слышала, они зовут кого-то, — ответила она и продолжила кричать: — Помогите! Мы здесь!
Я поднялась и встала рядом. Лика замолчала. Лес тихо шелестел в ответ.
— Ты что-нибудь слышишь? — спросила Лика.
— Нет, — ответила я.
— Перестали сейчас, но они кричали, я точно слышала.
— Давай вместе попробуем.
И мы кричали: «Помогите! Мы здесь! Кто-нибудь!» — потом молчали и вслушивались в темноту, но нам никто не отвечал. Мы кричали снова и снова, пока я не сказала:
— Там никого нет, давай немного поспим.
— Ты спи, я покараулю, — ответила Лика.
В ту ночь я несколько раз просыпалась от треска веток, открывала глаза, и видела, что Лика стоит и вглядывается в темноту. Потом она возвращалась и садилась рядом.
— Ты в порядке? — один раз спросила я.
— Да, спи.
Когда я проснулась, солнце уже вовсю светило. Лика снова пыталась разжечь костер с помощью осколка стекла. Луч вроде бы фокусировался, но кучка травы и мха не загоралась. Ровная плоскость, ряды рыжих тонких сосен, зеленый мох. Этот лес будет мне сниться в кошмарах. Правая ладонь болела, пальцы почти не сгибались. Шея опухла от укусов мошкары. Было больно все: ходить, сидеть, лежать. На нас не осталось живого места. «Повезло, что мы в тот день были в куртках, — снова подумала я. — Повезло, что зашли в лес в куртках, не повезло, что вообще туда зашли». Я думала одни и те же мысли день за днем.
— Ты поспала хоть немного?
— Нет. Ты ничего не слышала ночью?
— Только тебя.
Лика отбросила кусок бутылки.
— Ничего не получается. Зараза. Черт-черт-черт. Я слышала, будто кто-то кричал, звал кого-то. Слушай, я вот что думаю. Та женщина, которую мы видели, она недавно совсем умерла, так?
— Я похожа на судмедэксперта?
— Мне кажется, недавно, мне кажется, она слишком на человека была похожа, и мухи вокруг нее эти. Так вот, если она недавно умерла и она грибница, она из какой-то соседней деревни должна быть, верно?
— Верно.
— И ее должны искать. И возможно, те, кто ее ищет, в лесу сейчас, думают, что она жива, и будут ее звать. А найдут они нас.
— Ты гений!
Мы шли, кричали, делали паузы и прислушивались в ответ. Нам никто не отвечал. Мы снова шли и снова кричали. Лес молчал. Один раз мы видели бредущего человека впереди, но он не отозвался на крик, а у нас было правило: если кто-то не отвечает, мы за ним не идем.
Через пару часов мы вышли на тропинку, первую встреченную тропинку за неделю. Лика от радости разревелась, села на землю и рыдала, я села рядом и смотрела на нее, грязную, изможденную, исцарапанную и искусанную насекомыми, больше похожую на бомжа, чем на ту Лику, которую я знала прежде, но все еще с красной помадой на губах, и мы сидели на тропинке и не могли заставить себя встать и пойти. Не знаю, почему мы не шли: то ли от того, что не было сил, то ли от страха, что тропинка может кончиться тупиком.
— Ладно, пойдем. — Лика поднялась, вытирая слезы рукавом куртки. — Пойдем. У меня помада не размазалась?
— Все отлично у тебя.
— Ну смотри, в деревне зеркало будет, если размазалась, я запомню, что ты мне соврала.
— Пойдем.
Слезы оставили на лице Лики бороздки, и стало видно, насколько же у нее грязное лицо. Наверное, я выглядела еще хуже, она хоть как-то старалась следить за собой, хоть без воды это было и сложно.
Мы пошли по тропинке, наугад выбрав направление. Лес был густым, ветки деревьев опускались низко, я могла пройти, а Лике приходилось идти пригнувшись.
— Отец одно время увлекался разными духовными практиками, — сказала она, — и ездил даже в Индию медитировать и молчать в монастыре. Такая практика: медитируешь и молчишь десять дней. Разговаривать совсем нельзя, нельзя произносить ни звука. Ну и он решил меня тоже отправить, потому что я много говорю всегда, он сказал, что мне может быть полезно некоторое время помолчать. А мне интересно было, и я поехала.