Отчим. Куколка для Монстра (СИ)
Отчим. Куколка для Монстра
Ольга Дашкова
Пролог
— Назовите вашу фамилию, имя и отчество.
— Я уже говорила.
— Начнем сначала, мы ведь никуда не торопимся?
В маленьком тесном кабинете сильно накурено, окно открыто, но даже оно не дает свежего воздуха. На нем решетка, а за ним, снаружи — февральская морозная ночь.
Стол завален бумагами, папками, там же стоит недопитая кружка чая с красной звездой на белом фоне. Мужчина морщится, делая глубокую затяжку, смотрит на меня сквозь сигаретный дым и что-то, не глядя, чиркает в блокноте. Рисует, что ли, понять не могу.
— Это допрос? Вы допрашиваете меня? На каком основании?
— Мне повторить вопрос? Или сказать его громче?
Повторять не надо, я девушка не тупая. Но упорно молчу, рассматривая мужика через отросшую темную челку. Ему около сорока, но я бы дала больше. Усталый, обросший и заросший, под глазами мешки — наверняка проблемы с почками на фоне алкоголизма.
Черная водолазка, на спинке стула потертая кожанка-авиатор. Такой стандартный мент, опер, замученный работой и начальством, которое требует больше раскрытых преступлений. А статистика хромает, все из-за того же алкоголя.
А для меня все происходящее, как второсортное кино или дешевый сериал. Там такие же замученные менты сидят в таких же прокуренных кабинетах и допрашивают вот таких, как я, глупых куриц. Сейчас он добрый, все так вежливо… почти. Мол, назовите свою фамилию, словно он ее не знает: недавно только крутил паспорт в руках, читая и сканируя каждую страницу.
— Фамилия, имя, отчество?
— Туманова Виталина Робертовна.
Мужчина снова делает жадную затяжку— почти до фильтра, — выпуская дым в сторону окна, тушит окурок в переполненной пепельнице:
— Та самая Туманова? Неужели?
Морщусь, опускаю глаза, смотрю на руки, начинает бить озноб. Засохшие пятна крови на руках, одежде, пальцы от нее розового цвета, пытаюсь оттереть, не получается.
Его вопрос про «ту самую Туманову» вполне уместен, фамилия достаточно знаменитая была в свое время.
— Место рождения?
— В паспорте написано.
— Я тебя спросил, Туманова.
— Город N.
— Дата рождения?
— Первое января две тысячи пятого года.
— Совершеннолетняя уже?
— Да.
— Значит, сядешь на всю катушку за убийство.
— Я не убивала! Я никого не убивала! Это я вызвала полицию, это я обо всем сообщила, я не убийца!
Поднимаю голову, смотрю открыто, убирая с лица волосы, срываюсь на крик, слезы наворачиваются на глаза, кусаю губы. Я так хочу, чтобы он мне верил!
Мужик зависает на долю секунды, кашляет, тянется за новой сигаретой. Всегда нравилась мужчинам постарше, даже когда совсем была малолеткой. Не знаю, что во мне так или, наоборот, не так, но удовольствия от этого мало, точнее, одни проблемы.
— В таком случае, как ты оказалась рядом с трупом?
Молчу. Часто дышу. Прикрываю глаза на несколько секунд, в сознании вспыхивают яркие картинки. В гостиной полумрак, на полу что-то лежит, в луже крови отражается свет фонарей за окном.
Нервы сдают, в горле ком, слезы текут по щекам сами собой. Это как некий транс и непринятие ситуации. Нет, это все не со мной произошло, этого не может быть на самом деле, это сон, бред. Чья-то злая шутка.
Смотрю на кружку с красной звездой — копия кремлевской. Сжимаю кулаки, ногти до боли впиваются в кожу. Хочу хоть как-то прийти в себя и мыслить здраво.
— Ну, чего замолчала, Виталина Туманова? А я тебе расскажу, подробно расскажу. В красках, чтобы ты тут не сидела и не моргала ресницами, строя из себя невинную девочку. Я тебе расскажу наизусть статью, по которой ты сядешь.
Мужчина говорит четко, повышая с каждым произнесенным словом голос, а меня вновь накрывает истерика, потому что я не виновата.
Я ни в чем не виновата. Лишь в том, что родилась, и то не просила об этом.
Этого не может быть. Потому что не может быть со мной.
— Я никого не убивала. Я никого не убивала, никого…
В груди кольнуло, уже в третий раз за ночь, но сейчас должно пройти, так теперь часто бывало.
— Да ладно? Точно?
— Я сказала! Нет!
— Ого-го, да ты не овца, как прикидывалась до этого. Крутая, да? Вся в папашу своего крутая? А напомнить, как он кончил?
— Нет, мне не надо ни о чем напоминать! Но все, что со мной сейчас здесь происходит, это называется беспределом! Вы не имеете права меня допрашивать без адвоката и предъявлять обвинения без доказательств! — Я вскакиваю со стула, упираясь кулаками в стол.
— А ну сядь и рот закрой! В папашу своего решила поиграть? Не выйдет!
— Я требую звонок и адвоката!
— Сядь, сказал, и рот закрой! — Мужчина стучит по столу ладонью, чуть не опрокидывая пепельницу на пол. — За тобой уже едут, но это не говорит о том, что ты невиновна. Все вы овцы невинные, ничего не делали и ничего не видели. Думаешь, ты одна такая сидела напротив меня и лила слезы? Только вчера девица одна так же плакала, говорила, ничего не делала, а сама сожителя топором зарубила, пока он спал.
Сажусь на место, мысли путаются, но надо действительно держать эмоции под контролем. Нет, топором бы я точно не могла никого зарубить, хотя кандидатура есть.
Но все, что в последнее время происходит в моей жизни, напоминает один большой кошмар. Считала, что хуже уже быть не может, что я прошла почти все круги своего ада, но то, что случилось сегодня ночью, стало настоящим кошмаром.
— Можно мне воды?
— Можно, там графин на тумбочке, налей сама.
Мужчине позвонили, отвечал односложно, вопросов не задавал, только слушал и смотрел в мою сторону. Пытаясь успокоиться, дрожащими руками налила стакан воды из графина, начала пить мелкими глотками.
Я спала в своей комнате, задернув шторы, ничего не слышала, абсолютно ничего, что происходило в доме. А народу в нем всегда было достаточно, еще камеры.
Вернулась на свое место, холодными пальцами сжав стакан. Знобит даже в пальто, накинутом на пижаму, в кроссовках зябнут голые ноги.
Меня не могут посадить в тюрьму, не могут сейчас предъявлять обвинения без суда и следствия. И этот человек не имеет права кидаться обвинениями.
Но с чего начался мой кошмар? Что стало той точкой невозврата к прежней, как я считала, вполне счастливой жизни?
Рождественский концерт, куда мать приехала со своим новым мужем?
Или это случилось еще раньше?
— Вот тебе бумага и ручка, садись за тот стол, пиши все. Как все было. Где была, что делала, как убила свою мать.
— Я ее не убивала! — Вновь не сдерживаю эмоции, сминаю бумагу пальцами, сжимая их в кулак.
— Где она?
Мне достаточно лишь услышать голос, как цепенею на месте, спину сковывает холод.
Громко хлопает дверь, в кабинет входит мужчина, за ним еще несколько человек, но все рядом с ним кажутся ничтожными и мелкими. Воздух стал сгущаться, энергия — концентрироваться.
— Что она здесь делает?! Я спрашиваю: что?!
— Черт… — Следователь морщится, представляю, как ему сейчас стремно.
— Вита, подойди ко мне! Тебе сделали больно? — Мужчина тянет ко мне руку — черная перчатка, крупная ладонь.
— Нет, нет… Не надо, не трогай меня… нет…
— Подойди ко мне, пойдем, все будет хорошо.
— Нет, нет, это ты! Это ты убил ее! Ты!
— Не говори глупости, дай руку, и пойдем! Мы во всем разберемся дома. — Несколько шагов — и он рядом, стальной хваткой до боли сжимая плечи. — Посмотри на меня!
— Это все ты, я знаю, это все ты виноват!
— Тихо, тихо, девочка, тихо.
— Отпусти.
Заставляет меня смотреть на него, сжав пальцами подбородок:
— Разве ты не поняла еще, что ты моя?!
— Это неправильно.
— Мне решать, что правильно, а что нет! Ты МОЯ, и никто не имеет права даже касаться тебя!