Вадбольский 2 (СИ)

— За что? Я и лягушек никогда не бил. Даже в детстве. Я готовлюсь в дипломаты, а не воители!
Я усмехнулся, Горчаков нравится всё больше, хоть и сынок светлейшего князя.
— Уже близко, — сказал я подбадривающе.
Он повертел головой по сторонам.
— С группой Глорианы здесь были?
— Нет, — пояснил я, — мы были вон в той стороне. Да и не по-мужски ходить протоптанными тропами. Мы же не альпинисты какие-то долбанные.
Он не успел спросить, что за альпинисты долбанные, дорогу перебежал довольно крупный и мохнатый паук, размером в два кулака. Горчаков вскрикнул в омерзении, пауков и мышей интеллигенция почему-то особенно не любит.
Я сдвинул плечами, чему удивляться, жизнь выкарабкалась на сушу четыреста миллионов лет тому, из растений риниофиты, из животных — пауки. Правда, те и другие, похоже, под воздействием тёмной энергии мутировали до огромных размеров.
Но факт есть факт, пауки правили планетой задолго до появления каких-то там динозавров.
Паук, среагировав на голос, остановился, приподнялся на всех восьми лапах, стараясь выглядеть больше и страшнее, несколько пар глаз уставились на пришлых, как сказала бы Глориана, с нечеловеческой злобой.
— Да что за дрянь, — сказал Горчаков в сердцах, — ещё и дорогу загораживает!
— Это его участок охоты, — пояснил я.
— Щас покажу ему участок!
Он шагнул к пауку и уже поднял бронированный сапог, паука раздавить ещё легче, чем лягушку, но из паука внезапно стрельнула некая светлая струйка.
Я не сразу понял, что это паук-охотник, стреляет паутиной с липкой каплей на конце, так ловит всяких мук и жучков…
Горчаков вскрикнул страшно, его тело забилось в конвульсиях. Я поспешно перехватил нить, меня тут же мощно тряхнуло сильным электрическим разрядом.
Тело сладострастно завопило: давай ещё! Я оторвал нить от Горчакова, задержал в руке, с наслаждением чувствуя, как электричество впитывается в мое тело.
Увы, заряд у паука мал, он быстро понял, что нам это меньше, чем слону дробина, поспешно отцепил паутину и убежал, оставив нить в моей руке.
— На, — сказал я, протягивая Горчакову паутину. — Думаю, это самая прочная нить на Земле. Будешь гостей удивлять.
Он жадно хватал воздух широко распахнутым ртом.
— Что… что это за магия?
Я вздохнул, развел руками. Не знаю, как ему объяснить, что мы все знаем с первого класса школы: скат-гнюс вырабатывает электричество, некоторые знают, что ещё и угорь им пользуется, вообще из одних только рыб собственным электричеством пользуются в моем старом мире двести пятьдесят видов.
Нильский гимнарх, милый такой дракончик, вырабатывает электроэнергию образуя вокруг себя мощное электрическое поле, с помощью которого прекрасно ориентируется, находит жертв и брачных партнеров.
Электрический угорь электричеством не только убивает врагов, а потом жрёт, но и пользуется им для локации, а ещё на больших расстояниях переговаривается с другими угрями.
В общем, даже это не ново, однако здесь электричество — магия, и животные с электричеством считаются магическими. Правда, у мутировавших намного больше электричества, чем было до соприкосновения наших вселенных. Да и многие из тех, кто раньше ни сном ни духом, начали пользоваться электричеством.
— Да, — ответил я со вздохом. — Это такие… магические животные.
— Интересный мир, — пробормотал он. — Наверное, неожиданки ещё будут?
— Не обещаю, — сказал я. — Хотя что за жизнь без женщин и неожиданностей?
— Где женщины, — согласился он, — там и они самые.
— Уже близко, — сказал я подбадривающе. — Вон там видишь кости?
— Даже клочья мундира вижу, — ответил он. — Эх, Дима, Дима…
Я затормозил, мое чутьё, основанное на тепловом зрении, завихрениях воздуха, почти незаметных подрагиваниях грунта говорит, что впереди в восьми-девяти шагах под горячим песком затаились три громадные ящерицы.
Горчаков тут же спросил сдавленным голосом:
— Что там?
Я пробормотал:
— Какие-то неправильные ящерицы…
— В чем неправильные? — спросил он обалдело.
— Должны быть рептилиоморфы, — пояснил я, — ну типа котилозавров с их малосвязанными таксонами, а здесь то ли синапсиды, то ли завропсиды, но как могли проскочить стадию амниотов? Это немыслимо!
  
Глаза Горчакова стали как у самой большой ящерицы, он уточнил осевшим голосом:
— Материшься на латыни или вызываешь дьявола?
Я вздохнул.
— Ты прав, будем проще, Саша. Как вылезут, руби всё на хрен, нечего им умничать!..
Обнаженный меч и так в его руке, он посмотрел на меня с беспокойством.
— Лучше встань за моей спиной, — сказал напряженным голосом. — На мне мощные амулеты. Откуда вылезут?
— Семь шагов впереди, — ответил я. — Это точно хищники, нюхать не будут. И особо не геройствуй. Я без доспехов совсем не по своей сибирской дури.
  
Глава 4
 
Ящерицы не двигались, я шагнул вперед, а когда все три резко зашевелились, торопливо отступил, не совсем хорошо, если выскочат прямо под ногами.
Горчаков благоразумно остался на твердом, там каменное основание, чуть присыпанное песком.
Ящерицы, что ещё не настоящие ящерицы, выпрыгнули все три разом, бросились без капли сомнения и раздумья, то слишком сложные реакции для этих примитивных существ.
Горчаков широко взмахнул мечом, я отпрыгнул, он опаснее всех троих хищников, встретил одну ударом по голове, от второй отпрыгнул, она царапнула меня по рукаву кафтана, тут же ударил в шею, в воздух с треском взвились мелкие кусочки… хотел сказать «костей», но до костей тут ещё не доросли, уплотнённый хитин… хотя, возможно, уже и кость, неважно, приходится отбиваться от двух, это как раз важнее.
К счастью, я двигаюсь намного быстрее Горчакова, что сражается с первой ящерицей, быстрой и ловкой, за каждый прыжок срывает с него то амулет, то кусок роскошного доспеха.
Я наконец изловчился отрубить одной лапу, ящерица сразу завалилась на бок, я воспользовался и всадил меч в незащищенный пластинами бок, а вторая прыгнула мне на спину.
Стряхнув, успел пинком перевернуть её на спину, и тут же по самую гарду всадил меч в белое, как у лягушки, пузо.
Поспешно повернулся к Горчакову, но он уже остервенело рубит распластанную у его ног громадную ящерицу, она едва-едва дёргает хвостом, череп наполовину расколот, смотрит со злобой, мозг у неё не в черепе, а вдоль спинного хребта…
Я перевел дыхание, бросил бодро:
— Прекрасный удар!.. Теперь достань из неё… ну, что там у неё? Кристалл, тёмная жемчужина, важные органы…
Он скривился.
— Ненавижу препарировать лягушек.
— Надо, Саша, — сказал я. — А вдруг ты ранен, а спасение в тёмном кристалле? Учись.
Он с большой неохотой достал красивый кинжал, одним взмахом распорол брюхо, прекрасная сталь, но ковырялся во внутренностях с перекошенным от брезгливости лицом.
Я со своими двумя справился быстрее, обе пустые, зато Горчаков вдруг ликующе вскрикнул:
— Кристалл!
— Сгрызи, — посоветовал я. — Ну, как кусок сахара-рафинада. Или зажми в кулаке, так тоже можно, хоть и дольше.
Он посмотрел на меня в недоумении.
— Странно ты шутишь. Это же для машин, люди их не могут… Мы только те штуки, которые зовешь мохнатыми жемчужинами. Комья маны. Перлины, как их зовут в народе.
Я не дрогнул лицом, пошарил в своем мешке, вытащил на ощупь одну из таких. Он с отвращением на лице принял, сжал в кулаке, а сам отвернул голову, чтобы не видеть как по руке стекает отвратительно зелёная слизь.
Некоторое время прислушивался к ощущениям, потом на лице появилась счастливая улыбка.
— Знаешь, Юрий, я знаком с ними, в нашей семье целый запас, но это непередаваемо… В свежих силы намного больше, и они… отчетливее.
— Наверное, — согласился я. — Других не пробовал. Пойдем, вон там я нашел меч.
По дороге я перебирал в памяти моменты, когда раздавливал в ладони или даже разгрызал кристаллы, от них приток силы был в разы больше, чем от мохнатых жемчужин. Что-то со мной не так. Или это не я впитываю, а моя аугментация, мой зеттафлопник старается подзарядиться на халяву?