Драмы больше нет (СИ)
– Нет. Он спал.
– Он спал, – передразнил меня Федотов. Я пнула его по лодыжке под столом, Ромка тут же скривился. А я поинтересовалась:
– Почему ты так защищаешь отца?
– Я защищаю? – фальшиво удивился он.
– Конечно. Грудью встал, что это не его ребенок.
– Ничего подобного, – возмутился Роман Юрьевич. – Просто пытаюсь разобраться.
– Рома, не говори ерунды. Мальчику полтора года. Я уверена, что ты давным-давно во всём разобрался. Только по инерции продолжаешь играть роль защитника. Только кого ты защищаешь?
Федотов недовольно поджал губы, принялся выстукивать по столу барабанную дробь.
– Репутацию семьи я защищаю, – заявил он в конце концов. – Ты не понимаешь?
– Понимаю, – кивнула я, с осторожностью возвращая фарфоровую чашку на блюдце. – Вот только от репутации не осталось камня на камне. И, мне кажется, защищать пора тех, кто сам защититься не в состоянии.
– Теперь монстр – я?
– Не надо давить мне на жалость, Рома. Ты сам всё прекрасно понимаешь. – Я прищурилась, глянула на него с намеком. – Это ребенок отца?
– Почему ты меня об этом спрашиваешь?!
– Тише, – тут же шикнула я на него. – Спрашиваю, потому что ты слишком стараешься его прикрыть. Но я не Елена. И даже не Альбина.
– Вот именно. Они, если и узнают правду, предпочтут сделать вид, что ничего не знают. А ты кинешься грудью на амбразуру.
– Ром, это мой брат, – сказала я ему. Федотов тут же вздохнул. А я продолжила: – И мне совершенно не важно, кто у него мать. Это не мой выбор был. Я должна принять ситуацию такой, какая она есть.
– Что ты ей наобещала? – тут же спросил он.
Я лишь головой качнула.
– Ничего. Лишь сказала, что не стану мешать и отказываться от родства, в случае подтверждения родства. Анализ ДНК ведь всё равно проведут.
– Насть, ты понимаешь, что этим настроишь против себя всю семью?
– Они и так против меня. Между прочим, благодаря тебе.
Федотов широко ухмыльнулся, головой качнул.
– Надо же. В какую сторону разговор нас не ведет, крайний в твоих глазах всегда я.
– Потому что у вас отцом на пару очень много секретов, – ответила я. И решила на всякий случай поинтересоваться: – Кстати, у тебя внебрачных детей нет?
Федотов вначале обдумал мои слова, затем глаза вытаращил.
– С ума сошла?
Я удивилась напоказ.
– А что такого я спросила? Ты же тоже не ангел. Яхты, курорты… якобы горнолыжные. Вечеринки, тусовки, друзья.
– Любимая, ты же знаешь, я всегда осторожен.
– Любимый, я даже знать об этом не хочу.
Я отвернулась, а Федотов тут же развел руками в досаде.
– Ты же сама спросила! Что ты обижаешься?
– Я не обижаюсь.
– Настя, мы толком не общались несколько лет!
– Действительно, – с иронией согласилась я. – Вот только я почему-то на яхтах ни с кем не каталась. Меня, как помнишь, «контролировали»! А тебя даже засняли! – Я ткнула в Федотова пальцем и обличительно провозгласила: – Позор.
Федотов встретил мой взгляд, красноречиво поджал губы, затем развернулся на стуле и в полный голос поинтересовался:
– Мне обед принесут?
Я презрительно фыркнула, наблюдала за его нервными отмазками из-за чашки с чаем.
Ромке принесли обед. Бедный мальчик с подносом чуть не споткнулся, так торопился к нашему столу. Роман Юрьевич принялся за еду, а я про себя язвительно отметила, что его возмущение и праведный, как он считал, гнев, на его аппетит никак не повлияли. А что это означает? Только то, что совести у человека нет. Только бессовестные люди ни при каких обстоятельствах не теряют аппетит и сон. Я вот, например, человек очень совестливый. Я бы на месте некоторых моих родственников, вовсе спать перестала.
– Перестань себя накручивать, – попросил меня Федотов, когда мы покидали ресторанный зал. – Никого у меня нет.
Я кинула на него якобы удивленный взгляд, едва слышно хмыкнула. Направилась вперед, но Ромка схватил меня за руку и удержал в полумраке коридора. Развернул к себе лицом.
– Настя, пожалуйста.
Я решила смилостивиться, лишь для того, чтобы он не вздумал меня продолжать дальше уверять в своей порядочности. Роман Юрьевич порой этим увлекается, при этом, больше всех в свою порядочность начинает верить сам. Проникается процессом.
Сказала:
– Я тебе верю. – И добавила: – В конце концов, это не мои проблемы.
Тут Ромка возмутился.
– А чьи, интересно?
Обычно я заявляла, что Альбины, а вот сегодня призадумалась. На самом деле – чьи? Всё как-то запуталось в последние дни.
Пока я раздумывала, Ромка притянул меня к себе и поцеловал. Крепко, настойчиво. Я в первый момент потерялась от неожиданности, а потом, как-то само собой получилось, на поцелуй ответила. Правда, когда Федотов отстранился, глаза открыла, посмотрела и сказала ему:
– Мы же с тобой договорились…
– Помню, – отозвался он. – Просто прошедшие дни были полной… – Роман Юрьевич выдохнул. Продолжил: – Мне нужно было тебя поцеловать.
Я разглядывала его лицо, близко-близко, он всё продолжал стоять, наклонившись ко мне, потом понимающе кивнула.
– Хорошо.
Я хотела отстраниться, но Федотов держал крепко.
– Насть, ты меня любишь?
– Люблю, – сказала я. – Но сейчас это ничего не значит.
– Глупости, – отозвался Федотов. Шёл след в след за мной, тон его был довольным и насмешливым. А ещё он успел меня за руку уцепить. – Это самое главное.
Мы не успели доехать до дома отца, как мне пришло сообщение от Альбины. Я его открыла, и первое, что увидела, это фотографию – я и Федотов, держась за руки, выходим из ресторана час назад. И подпись Альбины ниже: «Молодец, сестренка. Действуешь».
Я не удержалась и выругалась. Ромка оторвался от телефонного разговора, глянул на меня удивленно, а я молча продемонстрировала ему фотографию.
Теперь за нами следят все. Не только журналисты. Спасибо создателям соцсетей.
Альбина встретила нас в холле, с бокалом мартини в руке. А ещё с издевательской усмешкой.
– Устраиваете личную жизнь? – поинтересовалась она. – Сговариваетесь за нашими спинами?
Я промолчала, а Ромка возмущённо глянул на пока ещё настоящую жену.
– Не выдумывай. О чем нам за вашими спинами сговариваться? У нас тайн нет… уже.
– Могли хотя бы притвориться порядочными! – не сдержалась и повысила тон Альбина. Развернулась и направилась в гостиную, а я решила, что ни за что туда не пойду. Ещё и Ромка добавил неловкости, принялся нашёптывать мне на ухо:
– Не обращай внимания, я всё исправлю.
Вместо того, чтобы внять его словам и почувствовать хоть какое-то успокоение, я кинула на Романа Юрьевича ядовитый взгляд. И сообщила:
– У тебя не получается, Рома.
Наверное, ещё один поворотный момент в моей жизни случился именно в тот день. И это была не моя встреча с Анной, не разговор с сестрой, и даже не поцелуй с Федотовым. Согласитесь, мне было о чем подумать, на душе было неспокойно, и спасалась я тем, что проводила время на кухне, у плиты, так как прислугу в дом до сих пор не вернули. А я только рада была, что можно лишний раз не участвовать в семейных советах. Один за другим в дом приезжали незнакомые мне люди – юристы, агенты, Федотов, как ни смешно, даже кризис-менеджера нанял. В гостиной спорили и негодовали, продумывали стратегии и оправдания, а я… я варила макароны и лепила фрикадельки. Конечно, Елена назвала предстоящий ужин итальянским, и никаким макаронам с котлетами на её столе места не было, поэтому с языка мачехи слетали названия: паста и болоньезе. Я лишь плечами пожимала. Назовите, как нравится, я не против.
И вот когда Елена в который раз зашла на кухню, понаблюдать, как проходит приготовление ужина, она и сказал мне то, что сказала. Правда, для начала оповестила:
– Завтра возвращается прислуга.
Я кивнула, даже решила порадоваться. Сказала:
– Хорошо.
Мачеха остановилась неподалеку от меня, я чувствовала её внимательный, изучающий, испытывающий взгляд. Чувствовала, но решила не реагировать. Потому что не знала, что он означает, к чему мне готовиться. Как выяснилось, ни к чему хорошему. Правда, Елена заговорила со мной осторожно, тщательно подбирая слова.