Больше, чем товарищи по кораблю (ЛП)

Я хватаю ее за задницу и прижимаю ее тело к себе, мой член уже на пределе. Она отстраняется, и ее пальцы снова скользят по моему телу, проводя дразнящие линии вдоль впадин в тазу. Она берет мой член в свои маленькие руки, и я вздрагиваю, когда она начинает гладить его, но как только останавливается, я открываю глаза и замечаю, как морщится ее бровь.
"Ты в порядке?"
Отсутствие ее быстрого ответа приводит меня в панику. Слишком рано. Я должен был остаться в спальне. Она сходит с ума. Я торопил ее, даже если и пытался замедлить процесс.
"Все в порядке, мы можем остановиться", — быстро говорю я ей.
"Давай остановимся".
"Нет, это не то. Если только ты действительно хочешь остановиться".
"Что случилось?"
"Я просто… эм…"
Она смотрит вниз, на то место, где она осторожно обхватила меня. Ее плечи подаются вперед, стесняясь, а грудь сжимается.
Охх..
Я вдруг вспомнил, что она сказала на вечеринке. Она не привыкла к таким парням, как я. Боже, мысль о том, что я буду ее первым, чертовски возбуждает.
"Я не знаю, как сделать это правильно".
Ее голос робкий, но хриплый от вожделения.
"Хочешь, я тебе покажу?"
Она кивает.
Я подношу ладонь ко рту, чтобы смочить его, а затем тру кончик круговыми движениями и скольжу рукой вниз и вверх по моему стволу. Она тоже смачивает руку и снова берет меня, скользя по кончику, изучая мое лицо.
"Это не слишком больно?"
Я качаю головой, глядя на ее заботливое лицо, и удивляюсь своему стону, когда обе ее руки начинают гладить меня. Я беру ее лицо в свои руки и глубоко целую. По мере того как ее хватка становится все крепче, мои губы непроизвольно отрываются от ее губ, чтобы задохнуться от ее ускоряющегося темпа. Она делает меня слабым. Ее дьявольская ухмылка вернулась, и желание бурлит внутри. Мне физически больно тормозить ее, но я не могу так быстро отпустить себя.
"Еще нет".
Я нежно беру ее за запястья, требуя освобождения.
Обняв ее, я продолжаю целовать ее губы. Я позволяю своим рукам двигаться вниз по ее спине, крепко сжимая ее округлую задницу. Она хихикает в ответ в мои губы, когда я произношу нечленораздельный звук благодарности — это все, что я могу ей дать. Мне нравится заставлять людей смеяться, но ее смех — единственный, который меня волнует.
Просунув руки между нами, я провожу тыльной стороной пальцев по обнаженной коже между ее ног и наблюдаю за ней.
Я хочу, чтобы она тоже этого хотела. Ее глаза открываются, когда она понимает, что я сделал паузу. Она кивает с улыбкой, прикусывая губу и тихонько стонет, когда мои пальцы скользят по линии ее клитора. Она вся мокрая, и душ тут не причем.
Я подношу руку ко рту и посасываю пальцы, мурлыча от удовольствия. Рай. Вот каков рай на вкус. Она тяжело сглатывает от этого зрелища. Я возвращаю пальцы обратно и слежу за тем, как замирает ее дыхание, когда я нахожу ее чувствительную точку. Я провожу средним пальцем, и она хнычет, хотя я почти не надавливаю.
Элиза снова берет меня в руки, и даже когда она с трудом удерживается на ногах от моих дразнящих движений, от ее ударов у меня кружится голова.
"Еще. Пожалуйста", — шепчет она, ее глаза смотрят на меня так, словно я единственный человек в мире, который может ей помочь.
Мой член пульсирует от ее мольбы, и я прижимаюсь к ней чуть сильнее.
"Вот так?"
"Да. Вот так", — тихо простонала она, и вдруг ее глаза расширились, а голос окреп.
"Вот так. Черт, не останавливайся, Том. Пожалуйста, не надо…"
Ее голос снова дрогнул, а руки крепче обхватили мой член, когда она начала вырываться. Одному Богу известно, как я нахожу в себе силы сосредоточиться на ней, когда внутри меня нарастает огромное давление. Я остаюсь последовательным, отчаянно желая дать ей то, чего она хочет.
"Том, — задыхается она, все ее тело напрягается, как будто она вот-вот упадет.
А потом ее глаза плотно закрываются, брови сходятся, а зубы впиваются в нижнюю губу до ее побеления. Она содрогается волнами, и это только делает ее хватку на мне чертовски умопомрачительной. Без сомнения, она самая сексуальная из всех, кого я когда-либо видел.
 
Она работает со мной быстрее. Блядь. Я думал, она не знает, что делать с таким парнем, как я, но это просто нереально.
"Я собираюсь…" — это все, что мне удается сказать, прежде чем я извергаюсь на ее кожу. Когда я открываю глаза, она улыбается мне своей идеальной улыбкой, похоже, получая такое же удовольствие от того, как видит, что я кончаю.
Я притягиваю ее к себе и целую ее улыбающиеся губы, а затем тянусь за мочалкой, чтобы привести ее в порядок. Ее скользкая кожа — это уже слишком. Мне нужно увидеть, как она сделает это снова.
Как только я прикасаюсь к ней, она вскрикивает, но, к сожалению, на этот раз не из-за меня. Ледяная вода обрушивается на нас, и мы оба выскакиваем из-под ливня. Я спешу выключить кран. Ее соски набухают, и она вздрагивает, переводя дыхание. Мы смеемся, как в ту ночь, и мое сердце переполнено так, как не переполнялось уже много лет.
"Давай-ка, согреем тебя", — говорю я, доставая полотенце, чтобы завернуть ее в него. Как только я накидываю его ей на плечи, она широко раскидывает руки и прижимает меня к себе, прижимаясь губами к моим.
Я мог бы целовать эту девушку всю ночь.
И я это делаю.
Я никогда не был из тех, кто задерживается надолго рядом с кем-то. В старших классах я знал, что девчонки хотят именно Бобби. Я был более задиристым близнецом, более глупым близнецом, близнецом звезды футбольной команды. Девушки соглашались на меня, поэтому я никогда не соглашался на них.
Потом, в колледже, даже после того, как я начал ходить в спортзал, я не мог ходить на свидания. Я не хотел обременять кого-то печалью своей домашней жизни.
Я не мог ни с кем познакомиться, не таща за собой весь свой багаж. К тому же я не хотел тратить то немногое время, что у меня оставалось с папой, на какую-то девчонку, которая бросит меня, как только поймет, что я не такой уж и хороший парень, как она думала.
Мне не нужно притворяться с Элизой. В первый день она едва знала меня, но помогла мне. Я был так далек от своей зоны комфорта, но она сделала комфортным все вокруг. Папа всегда говорил мне, что он справляется с раком даже в самые тяжелые моменты, потому что мама всегда была рядом и делала все комфортным.
Именно благодаря ему я здесь. Сколько бы я ни отрицал это, в глубине души он знал, что я не могу жить так, как жил бы, если бы он не болел. Я не взял отпуск на год, чтобы путешествовать с друзьями. Я не поступил в колледж своей мечты. Я хотел быть рядом на случай непредвиденных обстоятельств. Зато я мог заниматься другой своей страстью. Я выступал перед ним и его друзьями на больничных койках, а потом показывал им все видеозаписи после выступления перед публикой, чтобы они могли услышать, как прозвучала каждая шутка в тот вечер. Они были теми, кого я действительно надеялся развлечь. Мне было все равно, что подумает о моих шутках полный зал незнакомых людей; лишь бы папа и другие пациенты смеялись — вот и все, что имело для меня значение.
Однажды, когда я пришел к нему в гости, он усадил меня со своим другом, который рассказал мне о своей жизни в качестве артиста на круизном лайнере. Папа сказал, что именно этим я и должен заниматься, а не какими-то дурацкими курсами, которые мне безразличны. Я очень хотел, чтобы мне было не все равно. Я очень старался. Я знал, что, изучая психологию и став в итоге психотерапевтом, я смогу делать то, что у меня хорошо получается: делать людей счастливыми.
"Но сделает ли это тебя счастливым, сынок?"
Ради одной стабильной вещи в своей жизни я проигнорировал его совет и еще некоторое время продержался в колледже, находя радость в постоянных выступлениях в барах колледжа, но не в чем-то другом. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что мир снова начал вращаться после смерти отца, и даже когда это произошло, мне казалось, что я стою на месте. Но я точно знал, что мне нужно сделать, чтобы снова начать двигаться. Развлечения. Я бросил колледж и проводил дни, сочиняя шутки, а ночи — выступая на местных концертах. Это могло бы сделать меня счастливым, но через несколько месяцев я стал чертовски беден. Тогда-то я и устроился на работу сюда.