Зеркало Горгоны (СИ)

- Займись этим сразу, как только мы вернемся из Африки, - обронила Элен.
- Из Африки? – с недоумением воззрился на нее Скелтон.
- Да, Крис. Из Пекина мы вылетаем в Африку. Ты же знаешь, у нас есть там кое-какие важные дела, которые надо решить на месте.
- В Африку? – Скелтон приподнялся на подушке? Какого черта? Ты должна лететь в Атланту! У тебя в доме…
- Пусть тварь, которая влезла в мой дом, нервничает. Пусть мой слизняк-муженек живет в страхе, ожидая моего возвращения. Страх страшнее пули, - усмехнулась Элен.
- Послушай! Но у меня ничего не готово для поездки в Африку…
- Вот и подготовь, - оборвала его Элен, заставила Скелтона затушить сигарету и привлекла его к себе, впившись в его губы.
Между тем Скелтон сказал правду Элен: жучки китайских спецслужб, установленные в номере, были заглушены. Но один жучок оставался незаглушенным. И это был не жучок китайцев, жучок был установлен лично Скелтоном.
***
Вена, октябрь 2015 года
Холодные гудки в трубке стали для Андреаса куда большим потрясением, чем известие об отмене концертов в США. Да, возможно, Матиас просто не слышал его звонка или же был чем-то занят… Но эти гудки звучали как безразличный ответ на его любовь. Перед мысленным взором Андреаса пронеслись ночи в Берлине и Москве. Поцелуи Матиаса, его объятия, взгляд. И все это закончилось холодными, безжизненными гудками.
Андреаса как будто сдавили холодные, безжалостные, стальные тиски. Он вцепился в мраморные перила лестницы, не в силах сделать шага. На секунду ему захотелось броситься вниз, чтобы разом покончить со всем. Глупо. Упасть с высоты второго этажа - означало лишь сломать себе что-нибудь. Да и, собственно, из-за чего? Из-за телефонных гудков? Надо взять себя в руки. Отправить Матиасу сообщение: “Позвони мне”. Но что он скажет, когда Матиас позвонит? Пожалуется на Бреннана? Глупо, унизительно! И Андреас все стоял как вкопанный. Из ступора его вывел тихий голос:
- С тобой все в порядке? Я могу чем-то помочь?
Он обернулся. Рядом стоял рыжий Клаус Риддл с трогательными веснушками на лице и участливо смотрел на Андреаса. Первой мыслью Андреаса было послать Клауса куда подальше, но он и этого не смог сделать. Он вдруг понял, что сейчас ему нужен кто-то, кто ослабит сжавшие его стальные клещи одиночества и несправедливости. Ему нужен кто-то. Хотя бы этот рыжий парень с веснушками и участливым взглядом.
- Да. Помоги мне, - просто сказал Андреас, протягивая Клаусу руку, которую тот осторожно и бережно пожал.
Они отправились в ближайшее кафе, где выпили по бокалу вина. Андреас вовсе не планировал напиваться. Он вообще мало пил, разве что в компаниях, да в гей-клубах.
Андреас не стал скрывать от Клауса, что его гастроли в США сорваны. К чему это было скрывать? Все равно весь оркестр, с которым Андреас должен был лететь на гастроли, об этом узнает. Не сегодня, так завтра. Не стал Андреас скрывать и того, что влюблен, но, похоже, безразличен предмету своей любви.
Клаус тактично его выслушивал, не пытаясь утешать, но его светло-зеленые глаза искрились участием и симпатией. Даже больше чем симпатией, Андреас ясно видел, что нравится этому парню. Очень нравится. Что парень давно уже смотрит на него.
- Хочешь, пойдем ко мне? - просто спросил Андреас.
Клаус молча кивнул.
- Но… - Андреас на мгновение запнулся. - Но у нас будет просто секс. На раз. И все. Это тебя устраивает?
В глазах Клауса мелькнуло сожаление. Но он снова молча кивнул.
Ночь они провели вместе. Клаус вообще оказался молчаливым парнем, но он смотрел на Андреаса с немым обожанием. У него было худощавое, молочно-белое тело, на котором было полно веснушек, и, похоже, Клаус этого стеснялся. Да, его тело вовсе не было спортивным, подкачанным, ухоженным, как тело Матиаса, но в Клаусе была какая-то трогательность, нежность, доверчивость, и это пленяло в нем Андреаса. И это же заставляло чувствовать себя неловко.
Клаус смотрел на Андреаса с щенячьей преданностью и восторгом. Он, казалось, не мог поверить в то, что предмет его обожания стоит перед ним – совершенно обнаженный. Прекрасный и холодный. На самом деле в душе и сердце Андреаса действительно царил лютый холод. Он не чувствовал к Клаусу ровным счетом ничего. Нет, тело, конечно чувствовало, оно хотело секса, хотело разрядки. Но это была лишь та самая пресловутая физиология. Ничего больше.
 
- Ты мой бог, - прошептал Клаус, опускаясь перед Андреасом на колени и осторожно кладя ему руки на стройные бедра. – Ты прекрасен как молодой бог!
Андреас усмехнулся. Матиас, проклятый Матиас и сейчас был перед ним и смеялся ему в лицо. Андреас вспомнил, как Матиас говорил ему, что он создал себе идола из Антона Вальковского. И вдруг понял, что для Клауса он сам был таким же идолом. Прекрасным и недоступным. Но на самом деле совсем не таким, как воображал себе Клаус. Приятно, кода тебя хотят, когда тебе поклоняются, когда стоят перед тобой на коленях. Андреас сейчас испытывал нечто похожее, его самолюбие было удовлетворено. Но холод в груди не исчезал. Андреасу хотелось, чтобы любили именно его, а не воображаемого идола. Вот Матиас пытался любить именно его. И злился от того, что не может разбить идола в его душе. Кажется, Андреас начинал понимать Кронберга.
А Клаус уже взял в рот его член и принялся ласкать языком. Было тепло и приятно. Даже очень приятно, хотя Клаус делал это не очень умело. Он вообще был не слишком ловким. Было видно, что его сексуальный опыт совсем небольшой. Но он покорно и старательно выполнял все, что хотел от него Андреас. Брал в рот член, послушно раздвигал ноги… Но Андреас заставил его встать на четвереньки. Он не хотел видеть этого щенячьи преданного взгляда зеленых глаз и умиленного выражения на веснушчатом лице. Ему не нужен был Клаус с его любовью, с его несбыточными фантазиями, ему нужен был только секс. Секс, и ничего больше.
У Андреаса в жизни почти всегда был только секс, и ничего больше. Но его раздражало то, что Клаус мечтает о большем. И это раздражение выливалось в то, что Андреас, надев презерватив, и наспех смазав Клауса, принялся буквально вбиваться в него. Никогда прежде он не вел себя так с любовниками. Пожалуй, только Матиас снес у него крышу. Андреас всегда относился к партнерам нежно и бережно. Особенно к неопытным, а Клаус, совершенно очевидно, был неопытным. Об этом говорила и его задница – очень узкая, в которой до Андреаса мало кто бывал. Если вообще бывал. И то, что парень буквально взвыл от боли. Это заставило Андреаса остановиться, прийти в себя.
- Ничего, ничего, - прошептал он, гладя молочно-белую спину, тоже покрытую веснушками. – Потерпи. Сейчас ты привыкнешь, и станет хорошо.
Теперь он действовал осторожно. Клаус скулил, но понемногу привыкал. И вот ему уже начало нравиться, и он стал подмахивать Андреасу и сладострастно стонать, когда член Андреаса давил ему на простату. А глаза Андреаса были закрыты. Да, он представлял в этот момент Матиаса. Его великолепное упругое тело. Даже когда Матиас стоял на четвереньках, и Андреас видел только его затылок, шею, спину и задницу, даже тогда каждым движением своего тела Матиас как будто передавал ему что-то… Что-то неповторимое, непостижимое. Дело было не в красоте тела Матиаса, дело было в чем-то другом. Того, чего не было у влюбленного Клауса, как бы тот ни старался.
В глубине души Андреас даже надеялся, что после этого секса у Клауса останется только боль в заднице, но не любовь. Потому что его кумир оказался обычным ебарем, не самым ласковым. И уж точно не прекрасным.
Но он ошибался. После секса, когда Андреас, кончив сам, торопливо довел своей рукой Клауса до оргазма, щенячья преданность и обожание не исчезли из зеленых глаз.
- Ты мой бог, - чуть слышно пошептал Клаус. – Я хочу принадлежать тебе.
В этот момент бесстрастному выражению лица Андреаса Фелнера мог бы позавидовать даже сам непревзойденный в этом Матиас Кронберг.