Миндаль

Как-то раз мама готовила для меня молочную смесь. Закипятив чайник, она поставила его на стол и только повернулась за порошком, как я потянулся к привлекательному ярко-красному предмету и опрокинул его на пол. Из чайника потекла вода. У меня до сих пор остались следы от ожогов как памятная медаль о тех временах. Я тут же пронзительно зарыдал. Мама тогда еще опасалась, что после этого случая я буду бояться горячей воды, или чайников, или красного цвета. С другими детьми обычно так и происходит. Но не со мной. Всего этого я не боялся. И по-прежнему тянул к красному чайнику свои ручонки, без разницы, горячая там вода была или холодная.
Но дальше было только больше. Меня не пугал ни одноглазый старик, живший ниже по улице, ни огромная черная собака, сидевшая на привязи на лужайке перед его домом. Я спокойно рассматривал бельмо в глазу старика, в котором зрачок был затянут белесой пеленой. А однажды, когда мама ненадолго выпустила меня из виду, я так же спокойно подошел к его яростно лающей собаке с острющими зубами и протянул к ней руку. Причем я так поступил уже после того, как эта собака до крови искусала соседских детей (это я тоже видел своими глазами). В общем, пришлось, конечно, матери за мной побегать не раз и не два.
Таких случаев было много, и мама начала переживать, нет ли у меня задержек в интеллектуальном развитии. Но ни по внешности, ни по поведению нельзя было сказать, что я умственно отсталый. Мама понятия не имела, как быть с такими детьми, поэтому и поступила очень «по-мамкиному»: решила найти в этом положительные стороны, типа «Он просто более смелый и хладнокровный, чем ровесники». Это мама в своем дневнике так записала.
Тем не менее если ребенок годами не улыбается, то, скорее всего, это уже крайне серьезный повод для беспокойства. Когда мне исполнилось четыре, мама взяла меня за руку и отвела в другую, более крупную клинику. Мои самые ранние детские воспоминания относятся как раз к тому дню. Чаще всего они расплывчатые, как будто я смотрю на них под водой, но иногда картинка становится четкой и резкой.
Вот напротив меня сидит мужчина в белом халате. На его лице — широкая улыбка, он показывает мне всякие игрушки, одну за другой. Некоторые игрушки можно трясти — мужчина сам показывает как. Вот он несколько раз бьет мне по коленке маленьким молоточком. Моя нога, будто качели, непроизвольно подлетает вверх. Мужчина просовывает мне пальцы под мышки — мне немного щекотно, и я слабо улыбаюсь. Вот он показывает мне фотографии, попутно задавая какие-то вопросы. Одну из этих фотографий я запомнил.
— На фото плачет ребенок, он потерял маму. Как ты думаешь, что он сейчас чувствует?
Я не знаю, что ответить, и беспомощно поднимаю взгляд на сидящую рядом мать. Мама улыбается и гладит меня по голове. Тихонько прикусив нижнюю губу.
Спустя некоторое время мама сказала, что мы сегодня полетим в космос. Снова взяла меня за руку и куда-то повела. По прибытии выяснилось, что мы опять пришли в поликлинику. Я спросил, зачем мы сюда пришли, ведь у меня ничего не болит. Но мама не ответила. Помню лишь, что лежал на чем-то холодном и что меня засосало внутрь какой-то белой бочки, издававшей странные звуки: пи-пи-пи. Полет в космос оказался весьма скучным занятием.
Тут картинка снова меняется и вокруг появляется очень много мужчин в белых халатах. Один из них — самый старый — показывает мне неясную черно-белую фотографию и говорит, что ее сняли у меня в голове. Ерунда, как я ни приглядывался, на мою голову фото было не очень похоже. Но мама как будто поверила этой явной чепухе и все время кивала. Всякий раз, как старший открывал рот, молодые парни вокруг него тут же начинали что-то записывать. От скуки я принялся болтать ногами и пару раз заехал по столу врача. Мама сказала, чтобы я прекращал, и положила руку мне на плечо. Я запрокинул голову и увидел, как по ее щеке катится слеза.
 
Что еще помню из того дня? Помню только, что мама после этого плакала. Много. Очень много. Даже когда мы уже вышли из кабинета в приемную.
В приемной был телевизор, по которому шли мультики, но я не мог на них сосредоточиться: космодесантники расправлялись со злодеями, а мама только и делала, что плакала. В конце концов даже дремавший рядом старик начал ворчать:
— Хватит уже канючить! Замучила, слушать противно.
Только после этого мама, которую отчитали, словно школьницу, плотно сжала губы и не издавала ни звука, лишь только дрожала всем телом.
5
Мама часто покупала мне миндаль. Я перепробовал его весь, начиная с американского и заканчивая российским. А еще австралийский, китайский — в общем, все, что импортировалось в Корею. Китайский миндаль — одно расстройство, вкус у него горький. У австралийского — какой-то кисловатый земляной запах. В Корее миндаль тоже растет, но мне больше по вкусу американский, особенно калифорнийский. Я вам сейчас расскажу, как ем калифорнийский миндаль — нежно-коричневатый, словно до отказа налитый светом тихоокеанского солнца.
Сначала берем пакетик с миндалем и, не открывая, прощупываем орехи снаружи. На дне пакета ядрышки будут тугие и неподатливые. Не торопясь отрываем полоску сверху и расстегиваем пластиковую застежку. Делать это нужно с закрытыми глазами.
После этого засовываем нос внутрь пакета и медленно втягиваем воздух. Чуть-чуть, неглубоко, и тут же задерживаем дыхание. Чтобы максимально насладиться моментом, когда аромат проникнет внутрь тебя, распространяясь по всему телу. Когда же ты полностью наполнишься миндальным ароматом, можно наконец положить в рот с полгорсти орехов. Когда зернышки окажутся на языке, нужно немного покатать их во рту, пройдясь по шершавой поверхности и острым краям. Но не слишком долго: если миндаль разбухнет от слюны, вкуса уже не будет. Воспринимайте эту стадию просто как процесс подготовки к пику удовольствия. Если недодержать, вкус будет слабый, если передержать — эффект будет уже не тот. Подходящий момент нужно прочувствовать самому. По мере приближения к кульминации представляйте себе, что миндаль увеличивается в размерах: ядрышко с ноготок постепенно становится все больше и больше: сначала с крупную виноградину, потом — с киви, апельсин, арбуз… Наконец зерно распухает, как мяч для регби. Все, вот теперь — хрусть! — раскусываем орешек. И одновременно с этим хрустом рот наполняется солнечным светом, долетевшим из далекой Калифорнии.
Я неизменно совершал весь этот ритуал вовсе не потому, что так любил миндаль. Его всегда ставили на стол, каждый раз во время еды, трижды в день. Отвертеться от него возможности не было. Поэтому мне оставалось только изобретать различные способы его есть. Мама считала, что если я буду есть много миндаля, то и в голове у меня миндалины станут больше. Это была одна из многих маминых несбывшихся надежд, на которые она напрасно уповала.
Миндалины в голове есть у каждого из нас, по две штуки. Они плотно сидят в глубине, где-то чуть выше и чуть позади ушей. И по размеру, и по форме они в точности напоминают персиковую косточку или ядра миндаля, поэтому их и называют «миндалевидное тело» или на латинский манер — «амигдала» [5].
Под воздействием внешнего раздражителя в миндалинах словно загорается красный огонек, и в зависимости от характера раздражителя вы можете воспринимать его как приятные или неприятные ощущения, страх или злость.
Но, судя по всему, в моих миндалинах что-то поломалось и огонек в них не зажигался, что бы вокруг ни происходило. Потому я и не понимал, отчего люди смеются или плачут. Для меня что радость, что грусть, что любовь, что страх — все было размытыми понятиями. И такие слова, как «чувство» или «сочувствие», казались мне не более чем просто непонятными закорючками на бумаге.