Миндаль

Я помню, что, когда мы с мамой шли куда-нибудь гулять, она всегда крепко брала меня за руку. Что бы ни случилось, она никогда не выпускала мою руку из своей. Иногда она сжимала мою ладонь так сильно, что было больно, и я украдкой пытался высвободиться. Но тогда мама укоризненно смотрела на меня и строго говорила: «А ну-ка быстренько хватайся обратно. Мы же одна семья, поэтому всегда должны держаться вместе и идти рука об руку». За вторую руку меня придерживала бабуля, так что никогда в жизни меня бы не бросили и не потеряли. И хотя в голове у меня был бардак, но зато на душе — полное спокойствие и порядок, потому что с обеих сторон меня грело тепло родных рук.
48
Время от времени мне вспоминались песни, которые напевала мама. Вообще у нее был чистый и звонкий голос, но когда она начинала петь, откуда-то появлялся низкий и глубокий тембр. Он напоминал мне звуки, которые издают киты (я видел их в передаче про животных), или гудение ветра, или шум морских волн, плещущихся где-то вдалеке. С течением времени ее звонкий голос, наполнявший меня, постепенно тускнел, угасал и становился все глуше. Похоже, я скоро совсем забуду, как он звучит. Да и вообще, все, что я знал до этого, начало постепенно удаляться от меня.
  
Часть 3
 
49
Дора… Она была полной противоположностью Гона. Гон хотел, чтобы я научился чувствовать боль, вину и страдание. А Дора учила наслаждаться ветром, мечтами и ароматом цветов. То, что они мне давали, было словно песня, которую слышишь впервые. Только у Доры еще имелся талант исполнить старую, давно известную песню так, чтобы та зазвучала по-новому.
50
Закончились каникулы, и снова начались занятия. Внешне в школе все выглядело так, как и прежде, но все-таки что-то неуловимо изменилось. Изменения происходили неспешно и незаметно, подобно тому как меняется цвет листвы на деревьях. А вот запах — он поменялся резко и точно был другой. По мере того как каждое время года входит в пору зрелости и наливается соками, так и у детей запах менялся, становясь более густым. Лето уже уходило, растратив все свои силы: бабочки начали пропадать из виду, а улицы были засыпаны мертвыми цикадами.
Осень в тот год наступила рано, и с ее приходом в моей жизни тоже произошли удивительные перемены. Какие именно — так сразу и не объяснишь. Да собственно, и переменами их тоже сложно назвать. Просто на давно привычные вещи стал смотреть как-то по-другому, а слова, легко слетавшие с губ, теперь занозой цеплялись за кончик языка.
В то воскресенье я, как обычно, смотрел телевизор: на экране шла церемония награждения участниц очередной герл-группы — пять девчонок примерно моего возраста, в мини-юбках и топиках, едва прикрывающих грудь. С их дебютного выхода на сцену прошло три года, они наконец заняли первое место в хит-параде и теперь обнимались и прыгали от радости. Ведущая солистка срывающимся голосом и чуть не плача со скоростью пулемета оттараторила заученную речь, в которой благодарила менеджера, продюсера, стилистов, весь коллектив своего музыкального агентства, а также всех членов их фан-клуба. Под конец тоже не обошлось без штампов:
— Сегодня был просто потрясающий вечер! Спасибо, что любите нас! Мы тоже вас всех очень любим!
Мама была большая любительница таких шоу, мы постоянно смотрели их вместе, так что я уже со счета сбился, сколько раз видел подобные сцены. Но вопросы у меня стали появляться только сейчас. Можно ли вот так легко бросаться такими словами, как «любовь»?
Мне вспомнилось, как у Гёте или Шекспира герои ради любви были готовы пойти на смерть. Или же как в сюжетах новостей передавали, что люди сходили с ума оттого, что их разлюбили, или же, наоборот, преследовали своих бывших возлюбленных. Или истории о том, как люди были готовы простить все, лишь только услышав три заветных слова «я тебя люблю».
 
Из всего этого я сделал вывод, что любовь — это какое-то потрясающее, запредельное чувство. То, что едва ли можно выразить словами или загнать в предписанные рамки. А про него говорят на каждом шагу, все кому не лень. Просто от хорошего настроения или в знак благодарности.
Я поделился этими мыслями с Гоном, но тот лишь хмыкнул и небрежно отмахнулся:
— Это ты у меня про любовь спрашиваешь?
— Ну я ж не прошу давать строгое определение, просто скажи, как ты это понимаешь.
— Типа, я такой знаток. Я сам без понятия. Хоть в этом мы с тобой похожи.
Гон хихикнул, а я воспользовался моментом и посмотрел на него: меня всегда удивляло, как быстро меняется у него выражение лица — в долю секунды.
— Хотя нет, у тебя ж были мама и бабушка. Они тебя любили, так что тебе лучше знать, меня-то чё дергать? — Теперь его голос звучал резко.
Гон взъерошил волосы на затылке:
— Откуда мне про любовь знать? Хотя попробовать я не прочь. Ну ты понял, это я про любовь между мужчиной и женщиной. — Он взял ручку и начал снимать-надевать колпачок, для пущей ясности несколько раз погоняв его туда-сюда.
— Так ты и так каждую ночь этим занимаешься, нет?
— Смотри-ка, наш тормоз, оказывается, еще и шутить умеет! Какой прогресс! Только я сказал «любовь мужчины и женщины», а не когда сам с собой. — Гон выдал мне легкий подзатыльник и вплотную придвинул свое лицо к моему: — А ты-то хоть в курсе, что это такое?
— Ну концепция в общих чертах понятна.
— Да? И какая же? — В его глазах затаилась усмешка.
— Процесс размножения. Эгоистичный ген [39] стимулирует инстинкт…
Я не успел закончить, как Гон снова дал мне затрещину — на этот раз посильнее и побольнее.
— Эх ты, бестолочь. Слишком много книжек читал, вот дурачком и остался. Теперь послушай, что тебе старшие скажут.
— Вообще-то, я раньше тебя родился.
— Завязывай уже со своими шутками плоскими.
— Я не шутил. Просто констатация факта.
— Бля, да заткнись ты!
Гон снова выдал мне леща, но я успел увернуться.
— О, ништяк! Нормально!
— Так на чем ты остановился?
— Кхм-кхм… — Гон прочистил горло. — Я думаю, что любовь — это чушь собачья. Только и разговоров про нее, типа «любовь прекрасна», «любовь вечна» и все такое. Пургу просто метут. Мне больше по душе вещи крутые, мощные, а не эта слякоть.
— Мощные?
— Да, мощные, жесткие. Лучше буду бить я, чем меня. Как Стальной Жгут.
Стальной Жгут… Гон уже несколько раз упоминал о нем, но я все никак не мог привыкнуть к этому прозвищу. От него веяло чем-то неприятным. Я поежился. Отчего-то появилось предчувствие, что история, которая за этим последует, мне вовсе не понравится и вряд ли мне захочется послушать ее еще.
— Он реально крут. Хочу стать таким, как он. — Когда Гон это говорил, что-то промелькнуло в его глазах, какой-то непонятный блеск.
Понятно, что рассчитывать на Гона в такого рода делах было опрометчиво. Я думал спросить доктора Сима, но было как-то неловко ни с того ни с сего огорошивать его таким вопросом.
Помню, как-то раз мама спросила у бабули, в очередной раз старательно выводившей иероглиф «любовь» — 愛:
— Мам, а ты знаешь, что он означает?
Бабуля подняла на мать возмущенный взгляд: — А то!
И тихо, с чувством добавила:
— Любовь.
— А любовь тогда что такое? — ехидно спросила мать.
— Разглядеть красоту.
Нарисовав верхнюю часть иероглифа, бабуля перешла к центральному элементу, 心 — «сердце», — и неспешно продолжила:
— Вот здесь, к примеру, есть три маленьких точки. Это мы: одна — я, вторая — ты, а третья — он.
Три удара кисти — и иероглиф 愛 — «любовь», символизирующий нашу семью, был завершен.