Миндаль
Доктор прямо сказал, что шансов на то, что мама когда-нибудь очнется, нет. В сознание она больше не придет и существовать будет только в биологическом смысле слова. Медсестра с невозмутимым выражением лица меняла судно для мочи и кала, после чего мы переворачивали маму в другое положение, чтобы не образовывалось пролежней. Ощущение было такое, словно взваливаешь огромный баул.
Доктор просил меня подумать и определиться, как быть дальше. Я не совсем понял вопрос и переспросил, что он имеет в виду. Врач пояснил, что нужно принять решение, оставлять ли маму здесь, но тогда придется и дальше оплачивать больничные счета, либо же ее переведут в пригородный реабилитационный центр, где все будет обходиться чуть дешевле.
Бабуля была застрахована на случай смерти, и по ее страховке мне полагалась какая-то сумма, так что первое время я мог жить на эти деньги. Только тогда я понял, что это мама позаботилась о страховке на случай, если я вдруг останусь один.
Я пошел в центр муниципальных услуг, чтобы зарегистрировать смерть бабули. Сотрудники центра тихонько цокали языком и отводили взгляд. Через несколько дней ко мне из муниципалитета направили сотрудников социальной опеки. Они проверили состояние дома, в котором я жил, и спросили, не хочу ли я, как несовершеннолетний, переехать в подростковый интернат. Что-то вроде детского приюта. Я попросил время подумать. Но на самом деле думать я и не собирался. Просто мне нужно было время.
20В доме теперь стало тихо. За весь день я мог услышать только звук собственного дыхания. На стене все еще висели стикеры, оставленные мамой и бабулей, но что в них толку, если меня все равно некому учить? Так, просто бессмысленная мишура. Как сложится моя жизнь, если я перееду в интернат, было понятно. Непонятно было, что станет с мамой. Не то чтобы я за это особо переживал, просто картинка не вырисовывалась.
Я думал, какой совет в такой ситуации дала бы мне сама мама, но в голову ничего не приходило, а сама она уже ничего не могла подсказать. Я пытался найти ответ, вспоминая ее наставления. И у меня всплыло самое частое: жить по-нормальному.
Делать нечего, пришлось лезть в телефон. На глаза мне попалось приложение «Виртуальный помощник». Как только я его запустил, тут же всплыло диалоговое окно и появился смайлик. Я нерешительно набрал:
Привет.
Едва я нажал на «Отправить», как тут же пришел ответ:
Привет.
Я напечатал:
Как дела?
Хорошо. А у тебя?
У меня тоже.
Это гуд.
Это значит «быть нормальным»?
Значит быть похожим на остальных.
Я ненадолго притих. Потом написал чуть подробнее:
А что значит быть похожим на остальных? Все люди разные, что считать нормой? Что бы сказала мама?
Все готово, иди ешь.
Ответ пришел едва ли не быстрее, чем я допечатал последнюю букву. Я даже засомневался, точно ли нажал на «Отправить». Я еще немного пообщался с приложением, но бот выдавал одну лишь бессмыслицу. Зря я обратился к нему за подсказкой. Я закрыл приложение не попрощавшись.
За то время, что оставалось до конца каникул, я должен был научиться жить один [17].
Спустя две недели я снова открыл нашу лавку. Стоило пройти мимо книжных полок, как тут же поднимались облачка пыли. Покупатели тем не менее были: кто-то приходил в лавку сам, кто-то заказывал книги на сайте. Незадолго до всех этих событий мама как раз собиралась купить полную коллекцию детских сказок. Теперь я приобрел ее по сходной цене и разложил на самом видном месте в магазине.
За весь день я мог не проронить ни слова, и это меня вполне устраивало. Мне не надо было напрягаться и ломать голову, какая фраза будет уместной в том или ином разговоре. Для общения с клиентами вполне хватало обычных «да», «нет» и «подождите». Кроме этого от меня требовалось лишь отсчитывать сдачу, проводить карточкой по терминалу и, как автомат, говорить «Добро пожаловать!» или «До свидания!».
Однажды ко мне в лавку вошла женщина, заведующая читальным залом неподалеку. Раньше они иногда общались с бабулей.
— О, на каникулах подработать решил? А где бабушка?
— Она умерла.
Заведующая распахнула рот от удивления, а потом сильно нахмурилась.
— Я понимаю, что подростки в твоем возрасте часто шутят подобным образом. Но все равно так нельзя говорить. Думаешь, твоей бабушке такое понравилось бы?
— Это правда.
Женщина скрестила руки на груди и повысила голос:
— Да? Тогда скажи, когда и как?
— Ее зарезали. Ножом. На Рождество.
— О господи! — Она зажала рот руками. — В новостях же передавали. За что ж ей такое?
Перекрестившись, женщина поспешила наружу, сторонясь меня как заразного. Мне пришлось ее окликнуть:
— Подождите! Вы забыли расплатиться.
Заведующая залилась краской.
Когда она ушла, я начал думать, а что бы в такой ситуации на моем месте сказала мама. Понятно, что, судя по реакции заведующей, я сделал что-то не то. Но я понятия не имел, в чем конкретно ошибся и как нужно было поступить, чтобы предотвратить эту ошибку.
Может, нужно было сказать, что бабуля уехала за границу? Нет, тогда дотошная тетка начала бы забрасывать меня вопросами. Или же мне не надо было брать с нее деньги за книги? Но это тоже разумным не назовешь. «Молчание — золото» — я решил придерживаться этого правила. Не буду больше отвечать на праздные вопросы. Разобраться бы еще, какие вопросы считать праздными.
Внезапно мне вспомнилась одна книжка. Книжка эта даже бабуле понравилась, а уж она-то вообще ничего, кроме уличных вывесок, не читала. Это был сборник рассказов Хён Чжин Гона, тысяча девятьсот восемьдесят шестого года издания, продавался за две с половиной тысячи вон. Книга была карманного формата, размером с ладонь, я с трудом его отыскал. Любимым бабулиным рассказом были «Любовные письма комендантши В».
Суровая комендантша женского общежития В перехватывала у студенток любовные письма от поклонников и по ночам у себя в комнате зачитывала их по ролям мужскими и женскими голосами. Однажды три студентки тайком подсмотрели этот моноспектакль, и каждая отреагировала по-своему. Одной это показалось очень забавным, и она стала высмеивать комендантшу. Другая испугалась, полагая, что В сошла с ума. А третья заплакала от жалости к несчастной женщине.
Подобный исход противоречил маминой теории о том, что правильный ответ всегда может быть только один. Но я подумал, что и такая концовка вовсе неплоха. Ведь она, судя по всему, говорила, что в мире нет четко определенных ответов на все случаи жизни. А что, если на самом деле и не нужно реагировать на поступки или слова людей строго установленным образом? И если все люди разные, то, может, для кого-то мои «нестандартные реакции» как раз бы и считались правильным вариантом?
Когда я поделился этими мыслями с мамой, она растерялась, некоторое время молчала, но в итоге после мучительных раздумий все же неохотно выдавила из себя ответ:
— Поскольку рассказ заканчивается на плачущей девушке, то правильной реакцией на действия комендантши следует считать плач.
— Но ведь есть же и прием обратной композиции, когда главный вывод ставят в самое начало. Тогда получится, что правильная реакция была у первой студентки.
Мама почесала затылок. А я не отставал с вопросами:
— Выходит, ты бы, наверное, тоже плакала, если бы увидела комендантшу?
Тут в разговор вклинилась бабуля:
— Мама твоя если уж заснула, тогда хоть из пушки пали — ухом не поведет. Так что продрыхла бы она всю ночь, как и большинство студенток из рассказа.
Радостное бабулино хихиканье явственно зазвучало у меня в голове.
