Долина забвения

— Я разговаривала только со свекровью.
— Это Лазурь, его первая жена. И как видишь, она в добром здравии.
Я ощутила то же самое, что и тогда, когда меня бросила мать: не боль, но нарастающий гнев от осознания того, как жестоко меня обманули. Что еще мне предстоит узнать?
— Я думаю, на сегодня тебе хватит, — сказала Помело. — Слишком тяжело будет понять все сразу. Только помни — мы с тобой не единственные.
— У него есть еще жены? — спросила я.
— У него было две других жены — как минимум две, — но больше их здесь нет. С одной из них я была знакома, но другую не знала. Приходите завтра после полудня в мой дворик. В западную часть дома. Мы сможем пообедать, и я расскажу вам подробнее об этом доме и о том, как мы тут оказались.
Я не могла ничего сказать. Я ждала, что Волшебная Горлянка начнет поносить меня, перечисляя снова и снова все свои подозрения и все причины, по которым мне не стоило доверять Вековечному. Она могла справедливо винить меня за глупое решение, которое привело ее в тот же сумасшедший дом, что и меня. Но она только посмотрела на меня с болью в глазах.
— Чтоб его мать трахали во все щели, — сказала она. — И дядю его, и гнилую вагину его жены. Какую же гору дерьма он тебе скормил. Он должен вылизать себе собственный анус, откуда все это дерьмо вышло. А потом пусть его в зад оттрахают пес и обезьяна.
Я пошла в свою комнату. Сняла шелковый жакет и вытерла им пыль в углах комнаты, все время проклиная Вековечного:
— Чтоб его мать трахали во все щели, и его дядю…
Я открыла саквояж с самыми ценными для меня вещами. Вытащила его стихи, аккуратно сложенные в твердую папку. Плюнула на них, разорвала в клочья, потом сложила их в горшок и помочилась на них. Затем вытащила фотографии Эдварда и Флоры, поставила их на кровать и сказала: «Я никого, кроме вас, не любила». Мне показалось, что силы вернулись ко мне, потому что я говорила правду.
На следующий день Волшебная Горлянка сказала, что между нашими комнатами очень тонкая стена и она слышала, как я, проклиная Вековечного, забыла упомянуть, что его должны оттрахать в зад пес и обезьяна.
— А еще ты не плакала, — заметила она.
— Ты разве не слышала, как меня рвало?
Ночью я обдумывала все, что произошло, собирая кусочки мозаики воедино: что он мне говорил, что я ему предлагала, что он взял, а что отказывался взять, пока я не предложила еще раз. Я сравнивала то, что знала, и то, что мы успели узнать в этом доме, и этого было достаточно, чтобы мне стало плохо. Я даже не понимала, кто он такой.
— Мы должны отсюда уехать, — сказала я.
— Как? У нас нет ни денег, ни драгоценностей. Разве не помнишь? Он велел положить их в специальный прочный ящик, который он сам тебе привезет. А потом наши пути разошлись.
Пришла служанка и объявила, что семья уже собирается на завтрак. Я сказала ей, что плохо себя чувствую, и показала на ночной горшок. Волшебная Горлянка поступила так же. Мы не хотели ни с кем видеться, пока не узнаем больше о том, что тут творится. В полдень мы отправились в дворик Помело в западном крыле. Мы сели на улице под сливовым деревом. Она не пригласила нас в комнату, но по числу окон та казалась гораздо больше наших.
Служанка принесла обед, но мы не чувствовали голода. И хотя у Помело было честное лицо и она говорила откровенно, я не знала, могу ли кому-либо тут доверять. Она рассказывала, а я слушала внимательно и была готова поймать ее на лжи.
Как и в моем случае, когда она приехала из Шанхая, Вековечного здесь не было. Трусливый подонок не хотел присутствовать в тот момент, когда перед ней откроется правда. Когда же он приехал, начал уверять, что и вправду думал, что к этому времени его жена уже умрет. Она долго не протянет, уверял он, и вскоре Помело сможет стать его полноправной женой.
— Почему я ему поверила? — продолжила она, — Ведь мы, куртизанки, искусны в распознавании откровенной лжи мужчин и их полуправды. Самое важное они стараются скрыть. Но мы видим их насквозь. Однако с Вековечным я осталась в дураках. Почему так случилось? Когда я приехала, Лазурь и вправду была больна. Он привел меня в ее комнату. Там я увидела женщину, похожую на скелет. Она неподвижно лежала в кровати, а ее открытые глаза смотрели в потолок, как у мертвой рыбы. Кожа обтянула кости, словно саван. Я была и испугана ее видом, и счастлива, что Вековечный говорил мне правду. Лазурь скоро умрет. Но мне показалось странным, что он не подошел к ней, не сказал ей пару ласковых слов. Разве он не говорил постоянно о том, что их любовь — воссоединение из прошлых жизней? Он рассказывал, что их духи были как созвездия-близнецы, запечатленные в небе навечно! Вот в чем дело. Он знал, что без нее его жизнь рухнет, поэтому заранее готовился, представляя, что она уже умерла. Только вообрази себе это! Сердце мое было так широко для него распахнуто, что я бы поверила, если бы он сказал, что он — бог стихосложения, а я — не более чем скромная молочница.
 
Помело со временем узнала, что Вековечный исказил до неузнаваемости почти все, что касалось Лазури. Но правда потихоньку выплывала наружу. С десяти лет его обязали договорным браком, который нельзя было разорвать из-за большого приданого. Его семье нужны были деньги. Что десятилетний мальчик знает о браках, приданом и о том, кем может оказаться его невеста за свадебной вуалью? Вековечный впервые встретился с ней, когда ему было шестнадцать, и он был в ужасе от того, что она оказалась тощей женщиной на десять лет старше него, у которой косил один глаз, а из большого рта торчали верхние зубы. Нижний ряд зубов был таким кривым и выцветшим, будто зерна в початке кукурузы в неурожайный год. Вековечный был зол — но не на семью, которая охотно взяла приданое, а на Лазурь, которая оказалась такой безобразной. Он заходил в комнату к жене только для того, чтобы исполнить супружеские обязанность для зачатия ребенка. «Как только она родила сына, — сказал он Помело, — я больше не был обязан осеменять ее трещину». После этого он ходил в другие деревни и покупал проституток.
— Трещина! — воскликнула Волшебная Горлянка. — Что за мужчина использует такие слова по отношению к матери его ребенка?! Его самого должен осеменить осел!
— Он признался мне, что три года воздерживался, — продолжила Помело.
— Вайолет он сказал, что пять, — заметила Волшебная Горлянка и фыркнула.
Мне не понравилось, что теперь Помело знала, что я оказалась глупее ее.
— Когда я сюда приехала, я ничего об этом не знала. Я не знала, сколько Лазури лет или как она выглядела. Она была призраком, цепляющимся за остатки жизни. Но было странно и неуютно видеть, как мало чувств к ней испытывает Вековечный. Он никогда не ходил в ее комнату, и я не напоминала ему о тех годах, когда он воздерживался от секса. Как и он, я ждала, когда Лазурь умрет. Я была уверена, что это произойдет на следующей неделе. Потом еще на следующей.
Каждые несколько дней Помело заходила в комнату Лазури, чтобы посмотреть, сколько еще плоти исчезло с ее костей, влажные ли у нее глаза или уже пустые и плоские, говорящие о том, что наступила смерть.
— Я будто наблюдала за старой черепахой, которая никогда не двигается, — говорила она. — Я бы посочувствовала ей, если бы она с каждым днем все больше ослабевала, пока бы у нее не посерело лицо и она бы не умерла. Но каждый раз, когда я к ней заходила, она выглядела все так же. Меня это так бесило!
Однажды Помело решила, что настала пора привыкать к роли первой жены. Она вошла в комнату Лазури и составила список ее мебели и других личных вещей. Она записала все, что хотела бы оставить себе, а о том, что ей не нравилось, вслух высказывала свое мнение:
 
— Дешевка! Даже красавица в этом рубище будет выглядеть отвратительно.
Она села перед зеркалом на туалетном столике и пощипала себя за щеки, чтобы они стали розовыми и выглядели здоровее. Затем стала придавать лицу разные выражения, которые она могла бы использовать по различным поводам — согласие, доверие, готовность, покорность, удовольствие, благодарность. Дольше всего она репетировала выражение влюбленности. Она открыла выдвижной ящик и вытащила из него ожерелье, которое принадлежало этой семье на протяжении сотен лет: мозаика из жемчужин, рубинов и нефрита, соединенная изогнутыми звеньями с большим кулоном из розового топаза. Она надела его на шею и посмотрелась в зеркало. Грубая работа, камни не лучшего качества. Но это была фамильная драгоценность, ее носили жены в каждом поколении.