Долина забвения

@@
На следующий день я переехала в будуар Волшебной Горлянки. Я едва сдерживала слезы, пока она паковала свои пожитки. Она взяла платье матери и картины и спросила, может ли она забрать их себе. Я кивнула. А потом она ушла. Единственное, что у меня осталось от прошлого, — это Карлотта.
Через час Волшебная Горлянка вихрем ворвалась в мою комнату.
— Все-таки я остаюсь! — объявила она. — Спасибо черным пальцам Старой Дрофы!
Оказалось, что свой хитрый план она обдумывала два дня, и теперь, когда все удалось, она с гордостью его изложила. Прямо перед уходом она зашла в гостиную к Матушке Ма, чтобы утрясти все денежные вопросы. Когда матушка взялась за счеты, Волшебная Горлянка подняла тревогу.
— «Ай-ай! Ваши пальцы! — воскликнула я. — Вижу, что им стало хуже. Это ужасно! Вы не заслуживаете таких проблем со здоровьем». Старая Дрофа подняла руку и заверила, что такой цвет у пальцев из-за печеночных пилюль, которыми она лечится. Я сказала, что очень рада это слышать, потому что думала, что причина в другом, и хотела посоветовать ей попробовать лечение с помощью ртути. Конечно же, она знала, как и все мы, что ртуть используют при лечении сифилиса, так что она ответила: «У меня никогда не было сифилиса. И я бы не хотела, чтобы ты распускала слухи о том, что я им болею».
«Успокойтесь, — сказала я ей. — Я выпалила это от неожиданности и только потому, что на днях услышала о Хурме. Когда-то она работала на “Дом спокойствия”. Еще до того, как сюда пришла я, около двадцати лет назад, но вы уже здесь были. Один из клиентов заразил ее сифилисом, и хотя она избавилась от язв, они со временем вернулись, а пальцы у нее почернели. Прямо как у вас».
Матушка Ма сказала, что не помнит куртизанки по имени Хурма в своем доме. Ну еще бы она помнила, я же выдумала ее! Мне пришлось сказать, что это была не куртизанка, а служанка, так что неудивительно, что мадам не помнит ее имени. Я описала ее внешность: круглолицая, с маленькими глазками, широким носом и маленьким ртом. Старая Дрофа стала утверждать, что память у нее получше, чем у меня. Но потом словно пелена спала с ее разума: «Темнокожая, полноватая служанка, которая говорила с фуцзяньским акцентом?» — «Точно, она самая!» — подтвердила я и продолжила.
Я рассказала, что клиент проникал через черный ход и пользовал ее за меньшую плату. Ей нужны были деньги, потому что муж у нее был опиумным наркоманом, а дети голодали. Мы с Матушкой Ма немного поворчали о вероломных служанках. А потом я рассказала, что клиент Хурмы тоже оказался подлецом. Он звал себя комиссионером Ли и был тайным любовником одной из куртизанок. При этих словах Старая Дрофа напряженно выпрямилась. В ее доме среди старых куртизанок не было секретом, что Старая Дрофа когда-то имела в любовниках комиссионера. «Ах, вы его помните?» — спросила я. Она попыталась снова напустить на себя невозмутимый вид. «Он был важным человеком, — сказала она. — Его все знали». Я продолжала давить на больное место: «Он называл себя просто “комиссионер”. Но где же он работал?» Она ответила: «Что-то связанное с иностранными банками. Ему платили большие деньги за его советы». А я сказала: «Как странно. Он рассказал об этом только вам». Тогда она спохватилась: «Нет, нет. Он мне не говорил. Мне рассказал об этом кто-то другой». Я изобразила на лице некоторое сомнение, а потом продолжила: «Интересно, кто так говорил. По слухам, он был слишком влиятельной персоной, чтобы люди осмелились спросить его об этом. Как сказала одна из старых куртизанок, даже если бы он сообщил, что его рост десять метров, никто бы не осмелился ему возразить. Он сидел за столом, широко расставив ноги — вот так — и самодовольно улыбался, будто правил небесами и горами». Разумеется, так сидят все важные шишки, и конечно, она сразу его вспомнила. «С чего бы мне помнить о нем?» — спросила Старая Дрофа. И тут я захлопнула ловушку: «Похоже, что на самом деле он не был комиссионером».
«Ах! — она подскочила в кресле, а потом неумело притворилась, что новость для нее ничего не значит. — Меня только что в ногу укусило какое-то насекомое, пояснила она. — Вот почему я подскочила». Чтобы подтвердить свои слова, она почесала ногу. Я подлила масла в огонь: «Он никогда не приходил с друзьями и не организовывал собственных приемов. Помните? После его появления все стремились пригласить его на свои приемы. Такая честь! Все хотели ему угодить. Одна из куртизанок была так впечатлена его званием, что отдала ему свои подарки, мечтая о том, чтобы ее называли “миссис комиссионер”. Она привела его в свой будуар, не зная, что он прямо перед ней уже совокупился с Хурмой».
 
При этих словах Старая Дрофа ужасно выпучила глаза. Мне даже стало ее немного жаль, но я продолжала: «И это еще не самое ужасное, — сказала я и рассказала ей все, что слышала о комиссионере Ли и что она тоже должна была помнить. — Когда он делил постель с этой куртизанкой, он всякий раз велел ей записывать в его расходы целых три доллара, что составляло стоимость билета на его прием, который он так и не организовал. Он говорил, что не хочет, чтобы она теряла деньги, проводя столько времени с ним, а не с другими клиентами. Все, кто его знал, думали, что он невероятно щедрый. Но к Новому году он задолжал куртизанке почти две тысячи долларов. Как вы знаете, по традиции именно в этот день клиенты дома утрясают все долги. Но он так и не вернул деньги, единственный из всех клиентов. И больше он в этом доме не показывался. Две тысячи долларов стоила куртизанке связь с ним».
Я видела, как лицо Старой Дрофы погрустнело. Думаю, она едва сдерживалась, чтобы не проклясть его вслух. И я сказала о том, о чем она думала: «Вот бы у всех таких мужчин засох и отвалился их стручок!» Мадам утвердительно закивала. Я продолжала: «Люди говорили, что единственное, чем он ее облагодетельствовал, — это сифилитические язвы. Они полагали, что он заразил ее, потому что служанка болела сифилисом. У нее была язвочка на губах, потом появилась еще одна на щеке. И кто знает, сколько их было в других, недоступных глазу местах». У Старой Дрофы кровь отхлынула от лица. Она произнесла: «Возможно, сифилисом служанку заразил муж».
Я не ожидала, что она об этом подумает, поэтому мне нужно было быстро придумать отговорку: «Все знали, что старый наркоман едва мог встать с постели, чтобы пописать. От него остался только мешок с костями. Но какая разница, кто из них заразился раньше? В итоге они оба оказались больны сифилисом, и все думали, что от нее он мог передаться куртизанке, которая даже не подозревала об этом. Хурма целыми днями пила чай из хвойника, но безо всякой пользы. Когда у нее из сосков начал сочиться гной, она намазала их ртутью, и ей стало очень плохо. Язвы подсохли, и она подумала, что вылечилась. Но через шесть месяцев руки у нее почернели, и она умерла».
Старая Дрофа выглядела так, будто ей на голову только что свалился горшок. Знаешь, мне и правда стало ее жаль, но мне пришлось быть беспощадной. Я спасала себя. В любом случае я не стала продолжать, хотя мне хотелось еще сказать, что кто-то узнал, от чего умер лжец-комиссионер — от той же самой болезни, от которой чернеют руки. Я сказала, что именно поэтому так за нее испугалась, когда увидела ее руки. Она пробормотала что-то о том, что это не болезнь, а проклятые печеночные пилюли. Я сочувственно посмотрела на нее и посоветовала ей показаться доктору, чтобы проверить ее ци[17] и отказаться от этого лекарства, потому что, очевидно, оно не идет ей на пользу. Затем я продолжила: «Надеюсь, никто не подумает, что у вас сифилис. Но слухи распространяются быстрее, чем их можно остановить. А если люди увидят, как вы дотрагиваетесь до красавиц черными пальцами, они могут пустить слух, что больны все обитатели дома. Затем сюда придут бюрократы от здравоохранения, всем придется пройти осмотр, и дом закроют до тех пор, пока не убедятся, что никто не болен. Кому такое нужно? Я не хочу, чтобы меня кто-то осматривал. Даром заглядывал в самые интимные места. И даже если все мы здоровы, эти ублюдки так любят взятки, что им в любом случае придется заплатить, чтобы они не сфабриковали свой отчет».