Долина забвения

Волшебная Горлянка изобразила большую, мерзко кричащую птицу, которая хлопает крыльями и летает вокруг гнезда, чтобы защитить свой выводок. А потом она объявила:
— Матушке Ма не нравится твое имя Виви. Она говорит, что в нем нет смысла. Для нее это всего лишь два слога. Я предложила использовать китайское слово для обозначения фиалки.
Она произнесла слово, обозначающее фиалку, как «зизи» — похоже на писк москита: «З-з-з-з-з-з! З-з-з-з-з!»
— Это просто слово, — добавила Горлянка, — Лучше, если она будет звать тебя именно так. Но ты — не тот человек, которого она так называет. У тебя может быть секретное имя, которое принадлежит лишь тебе, — твое американское прозвище: Виви или имя цветка, которым тебя нарекла мать. Мое имя среди куртизанок сейчас Волшебная Горлянка, но в глубине души я называю себя Золотым Сокровищем. Я сама себя так назвала.
За завтраком я вела себя так, как посоветовала Волшебная Горлянка.
— Доброе утро, Матушка Ма. Доброе утро, цветочные сестры.
Старая Дрофа была рада видеть меня в новой одежде.
— Видишь, судьба меняется, когда меняешь одежду.
Словно щипцами она ухватила меня пальцами за лицо и повернула его сначала в одну сторону, потом — в другую. От ее прикосновения мне стало плохо. Пальцы у нее были серые, холодные, как у трупа.
— Я знала девочку из Харбина, у которой был такой же цвет глаз, — сказала она. — Зеленые глаза. У нее была маньчжурская кровь. В старые времена эти маньчжуры, будто собаки, насиловали каждую попавшуюся девушку, без разбора: русских, японок, кореянок, зеленоглазых, голубоглазых, кареглазых, русоволосых и рыжих, крупных и миниатюрных — всех, кто им попадался, когда они скакали по полям на своих пони. Я бы не удивилась, если бы кто-то обнаружил стадо пони с примесью маньчжурской крови.
Она снова ухватила меня за лицо:
— Кто бы ни был твоим отцом, в нем текла маньчжурская кровь — это совершенно очевидно. Она проявляется в форме челюсти, в удлиненных монгольских уголках глаз, в их зеленом цвете. Я слышала, что у одной из наложниц императора Цяньлуна были зеленые глаза. Мы будем говорить, что ты ее потомок.
Стол ломился от пряных, сладких и острых блюд: здесь были побеги бамбука, медовые корни лотоса, маринованный редис и копченая рыба — так много всего вкусного! Я была очень голодна, но ела аккуратно, с изысканными манерами, подсмотренными мною у куртизанок в «Тайном нефритовом пути». Мне хотелось показать мадам, что ей нечему меня учить. Я подняла с помощью палочек из слоновой кости небольшой орешек и положила его на язык с таким изяществом, словно водружала жемчужину на подушечку из парчи.
— В тебе видно высокое происхождение, — заметила Старая Дрофа. — Через год, когда состоится твой дебют, ты сможешь очаровать любого мужчину. Что на это скажешь?
— Спасибо вам, Матушка Ма.
— Видите? — обратилась она к остальным с довольной улыбкой. — Какая она стала послушная.
Когда Матушка Ма подняла свои палочки, я смогла получше рассмотреть ее пальцы: они были похожи на гниющие бананы. Я наблюдала, как она собирает с тарелки остатки еды. Хитрая куртизанка Лепесток поднялась и быстро положила мадам еще побегов бамбука и рыбы, но не тронула последний из оставшихся медовых корней лотоса. Она подождала, пока Весенний Бутон не потянется за ним, а потом произнесла с упреком:
— Отдай его матушке. Ты же знаешь, как она любит сладкое, — и демонстративно переложила свои куски корня лотоса на тарелку мадам.
Матушка Ма похвалила Лепесток за то, что она относится к ней как к настоящей матери. Весенний Бутон казалась абсолютно равнодушной. Она даже не посмотрела ни на кого. Волшебная Горлянка искоса глянула на меня и прошептала:
— Она в ярости.
Когда Матушка Ма поднялась с кресла и пошатнулась, Лепесток вскочила, чтобы ее поддержать. Мадам сердито замахнулась на нее веером.
— Я еще не дряхлая старуха. Просто ноги подводят. Туфли слишком тесные. Позовите башмачника, чтобы навестил меня.
Она подняла юбку. Лодыжки у нее были тоже серые, опухшие. Я подумала, что ступни под бинтами, должно быть, выглядят еще хуже.
 
Как только мадам вышла из-за стола, Камелия обратилась к Волшебной Горлянке преувеличенно вежливым тоном:
— Сестрица, я не могу не сказать, что персиковый цвет твоего нового жакета очень удачно оттеняет твою кожу. Новый клиент может подумать, что ты по меньшей мере лет на десять младше своего возраста.
Волшебная Горлянка обругала ее. Камелия ухмыльнулась и ушла.
— Мы все время друг над другом так подшучиваем, — объяснила Волшебная Горлянка. — Я превозношу ее жидкие волосы, а она — мой цвет лица. Мы предпочитаем высмеивать свой возраст, а не плакать о нем. Годы идут, и их не вернешь.
Мне хотелось сказать Волшебной Горлянке, что персиковый цвет совсем ей не идет. Когда взрослая женщина надевает цвета, подходящие юной девушке, она выглядит именно на тот возраст, который пытается скрыть.
Я следовала совету Волшебной Горлянки и делала все, чего ожидала от меня мадам. С напыщенной лестью я приветствовала ее и вежливо отвечала, если она со мной заговаривала. Я оказывала знаки почтения своим цветочным сестрам. Как легко оказалось быть неискренней! В первые дни я получала от матушки Ма пощечины, когда ей казалось, что выражение лица у меня слишком американское. Я не знала о нем, пока не получила первый удар, и она пообещала, что выбьет из меня все, что напоминает ей об иностранцах. Если я поднимала на нее взгляд, когда она меня отчитывала, то за это тоже получала пощечину. Я поняла, что ей нужно: чтобы на лице отражались покорность и уважение.
Однажды утром, когда я уже провела в «Доме спокойствия» почти месяц, Волшебная Горлянка сообщила, что через несколько дней я перееду в новую комнату. Первая моя комната должна была приучить меня к скромности. Вообще-то, обычно в ней хранили старую мебель.
— Ты будешь жить в моем будуаре, — сказала она. — Он почти так же хорош, как и тот, что был у меня в «Тайном нефритовом пути». А я перееду в другой дом.
Я знала, что это значит. Она отправится в место, которое еще хуже, чем это. Но если она уйдет, у меня не останется тут союзников.
— Мы будем жить в одной комнате, — предложила я.
— Ну и как я буду вздыхать и стонать, если в той же комнате ты будешь играть в куклы? За меня не волнуйся! У меня есть друг в японской концессии. Мы возьмем в аренду старый шикумэнь[16] и заведем опиумный цветочный дом. Там будем хозяйничать только мы, без мадам, которая забирает всю прибыль и навешивает долг за каждую тарелку с едой…
То есть она станет обычной проституткой: будет выкуривать несколько трубок, а потом просто ложиться и раздвигать ноги для мужчин типа Треснувшего Яйца.
Волшебная Горлянка нахмурилась, угадав, о чем я думаю:
— Не смей меня жалеть. Мне не стыдно. Чего мне стыдиться?
— Это же японская концессия, — сказала я.
— Ну и что?
— Они же ненавидят китайцев.
— Кто тебе такое сказал?
— Мама. Вот почему она никогда не допускала японских клиентов в дом.
— Она их не пускала, потому что они сразу же перехватили бы все выгодные сделки. Люди их не любят, потому что завидуют успеху. Но как это относится ко мне? Друг сказал, что они ничем не хуже других иностранцев и до смерти боятся сифилиса. Они проверяют каждую куртизанку даже в первоклассных домах. Представляешь?
@@
Три дня спустя Волшебная Горлянка пропала. Но только на три часа. Она вернулась и бросила к моим ногам свой подарок, который приземлился на пол со знакомым мягким звуком. Она принесла мне Карлотту. Я сразу разрыдалась и подхватила кошку на руки, чуть не задушив в объятиях.
 
— И что? Ты даже не поблагодаришь меня? — спросила Горлянка.
Я извинилась перед ней и сказала, что она моя самая верная подруга, с великой добротой в сердце, что она бессмертная богиня, скрывающаяся среди обычных людей.
— Ладно, хватит уже.
— Мне нужно найти место, где можно ее спрятать, — решила я.