Через забор (СИ)
Она смотрела на меня, не мигая.
— Я не была такой как Энди. Он был желанным, а меня всегда называли проблемным ребёнком. Я была толстенькой, неуклюжей и застенчивой. Часто болела. Боялась даже собственной тени. Вечно падала или ранилась. — Она покачала головой. — По словам моего отца, со мной было столько проблем, что это практически сводило маму с ума.
Кортни вздохнула.
— Однажды я заболела, и мама поехала за лекарством. Домой она так и не доехала. Шел дождь, дороги были скользкими, и она попала в аварию. Другой водитель проехал на красный и столкнулся лоб в лоб с маминой машиной. Мою жизнь и до этого нельзя было назвать сладкой, а уж после… стало только хуже.
Кортни попыталась отодвинуться, но я ее остановил.
— Нет, пожалуйста, не отстраняйся от меня. Позволь мне видеть тебя — мне это нужно.
Она села обратно и обеспокоенно посмотрела на меня.
— И что произошло? — тихо спросил я, обняв ладонью её щеку.
— Энди никогда не любил меня, даже когда я была маленьким ребёнком. Он просто обожал издеваться надо мной. Он постоянно толкал меня, щипал… ему нравилось обзывать меня, высмеивать мою неловкость, полноту, странные глаза. Но после того как мама умерла… он стал ещё хуже. Мама, по крайней мере, пыталась сохранить хоть какой-то мир между нами, но после ее смерти… — её голос затих.
— Расскажи мне, Кортни. Я здесь, с тобой, — нежно подтолкнул ее я.
— Он словно возненавидел меня. Толчки превратились в удары, щипки в шлепки… и грубые слова… — в её голосе сквозила боль. — Это стало постоянным.
— Твой отец не остановил это? И ничего не сделал?
— Я никогда не была близка с отцом. Можно было не сомневаться, кто именно его любимый ребёнок. Он постоянно сравнивал меня с Энди. Почему я такая слабая? Почему не популярна? Почему постоянно болею? А после того как умерла мама, он больше не пытался скрывать своего отвращения. Он постоянно пил. И позволял Энди делать всё, что тот хотел. В глазах отца Энди не мог сделать ничего плохого. Если бы я попыталась поговорить с ним, он просто велел бы мне приободриться и перестать ныть, — её наполненные болью глаза посмотрели на меня. — Помню, однажды, когда он был пьян… он сказал, что даже не уверен, его ли я дочь. Сказал, что не мог поверить, что стал отцом такой неловкой, уродливой, бесполезной девчонки. И что, если я его, то это самая большая ошибка в жизни, и пожелал, чтобы я умерла вместо мамы.
— Кортни… — тихо ахнул я.
«Как мог отец сказать такое собственному ребёнку?»
Кортни закрыла глаза.
— Шли годы, а становилось только хуже. Этому просто конца не было. Один из них постоянно приставал ко мне, критиковал, ругал за то, что я делаю неправильно. И, судя по всему, неправильно я делала абсолютно все. Я старалась, чтобы они были счастливы: не мешала, содержала дом в чистоте, научилась готовить и получала хорошие оценки в школе, чтобы папа мог мной гордиться. Но этого было недостаточно. Я ничего не значила для них. Я стала ещё более замкнутой, у меня не было друзей. В школе меня дразнили «толстухой», «заучкой» и «ходячей болезнью». Зачинщиком был Энди, и другие, глядя на него, это подхватывали. У меня не было ни минуты передышки. Когда я возвращалась домой, всё повторялось, а временами бывало даже хуже. Энди также нравилось шутить надо мной, — Кортни поднялась к голове, где, как я уже знал, находился шрам.
Я взял ее руку, поцеловал, и нежно проводя пальцем по шраму.
— И как это произошло?
— Я ненавидела наш подвал. Там было темно, затхло и просто… — Кортни содрогнулась, — ужасно. Я боялась спускаться туда и делала это только в случае крайней необходимости. Энди говорил, что там живёт Бугимен, и что однажды он поймает меня. Когда мне всё же приходилось спускаться в туда, он часто выключал свет, чтобы напугать. Однажды, думая, что одна в доме, я пошла в подвал, чтобы кое-что оттуда взять. Я уже начала подниматься по лестнице, когда свет выключился, а дверь захлопнулась. Я знала, что это Энди и начала умолять его выпустить меня. Я слышала, как он смеялся, но дверь так и не открывал.
Глаза Кортни наполнились слезами, словно она снова переживала свой страх. Она задрожала, и я сжала её ладонь в молчаливой поддержке.
— Вдруг я услышала, как кто-то поднимается по лестнице, прямо за моей спиной, тяжело дыша и шепча моё имя, — Кортни с дрожью вздохнула. — У меня началась истерика, я кричала, умоляла, чтобы Энди открыл дверь. А потом… потом холодные, влажные пальцы коснулись моей шеи, и я потеряла сознание.
«Гребанный говнюк!»
Мне так хотелось накостылять ему сейчас, что я большим трудом смог успокоиться и сказать:
— Не удивительно, ведь ты была так напугана.
— Да. Очнулась я уже не в подвале — я лежала на полу кухни в луже крови. Оказывается, позади меня был друг Энди, и когда я упала с лестницы, то потащила его за собой. Он сломал руку, а я разбила голову о ступеньки… — она провела пальцами по шраму. — Заживало очень долго.
— Разве они не отвезли тебя в больницу? — ужаснулся я.
— Отец отвёз, когда позже вечером вернулся домой. — Кортни невесело рассмеялась. — Кровотечение так и не остановилось и ему просто пришлось. Он ужасно ругал меня и обзывал, но всё же отвёз. У меня было много ушибов, и в больнице мне стали задавать вопросы. Папе это не понравилось. Я все повторяла, что была одна дома, когда упала с лестницы, и, наконец, меня оставили в покое, зашили рану и отправили домой.
— Твоего брата-козла наказали?
— Нет.
— Почему? — выплюнул я сквозь сжатые зубы.
— Он сказал отцу, что я специально толкнула его друга, который поднимался по лестнице, сбила его с ног, а затем не удержалась и ушиблась головой.
Я фыркнул.
— И он, конечно, поверил?
— Нат, он с готовностью верил всему плохому обо мне.
— Но ты пыталась рассказать ему правду?
Кортни покачала головой.
— Почему?
Она отвернулась.
Я приподнял её голову подбородок, заставляя посмотреть на меня.
— Скажи мне.
— Энди пригрозил, что расскажет всем в школе, что я споткнулась, упала на его друга и своей толстой задницей сломала ему руку. — Кортни оттолкнулась, встала с дивана и поглядела на меня сверкающими глазами. — Мне и так тяжело жилось, ещё больше унижений не хотелось. Я держала свой рот на замке, и некоторое время жила с насмешливыми замечаниями отца и брата, что я такая неловкая, что спотыкаюсь даже о собственные ноги. По крайне мере, мне не приходилось слушать это в школе, а когда отец и Энди поняли, что я не реагирую на их колкости, то перестали.
Я до боли стиснул кулаки, пытался не показать, насколько зол.
— Что ещё он делал?
Кортни передернула плечами.
— После того случая с подвалом, он в основном запугивал меня. Ему нравилось заставать меня врасплох. — Она протянула руку, и я увидел ещё один шрам на ладони. — Однажды он подкрался и схватил меня, когда я резала хлеб для бутербродов. Нож выскочил из рук, и я сильно порезалась, прямо до кости. В тот день мне пришлось самой идти в больницу.
— А где был твой отец?
— Пьяный валялся на диване, — она со стыдом понурила голову. — У меня не было денег, чтобы вызвать такси.
Я зажмурился.
«Бесхребетный мерзавец!»
Кортни словно на автомате продолжала рассказывать о своём болезненном прошлом.
— Он постоянно угрожал мне, обзывал, щипал так сильно, что оставались синяки. Делал всё, чтобы я была несчастной, напугал, например, подбрасывал ужа в кровать или сморкался в мою подушку. Однажды он налил краску в мой шампунь и неделю у меня были зелёные волосы. В школе все просто ухахатывались надо мной — жуткие глаза, жуткие волосы… так много оскорблений я никогда не слышала.
— И твой отец закрывал на всё это глаза?
— Отец никогда не видел в Энди ничего плохого. По его словам, это была всего лишь детская ревность. И ему самому нравилось высмеивать меня. Называть жирной свиньёй или… маленьким слоном, или ещё какими-нибудь обидными прозвищами. Ему было плевать на меня, Нат. Когда мне было тринадцать, я, наконец, поняла, как мало значу для него. Я заболела. На самом деле заболела. Часами я упрашивала отца вызвать скорую помощь, а, когда он все же вызвал, было уже слишком поздно — мой аппендикс лопнул. Я была на волосок от смерти. У меня остался огромный шрам после операции. Но хуже всего было, когда я очнулась в палате совсем одна. Я была так больна и так потеряна, а рядом никого не было, — она грустно покачала головой. — Понимаешь, мне так хотелось, чтобы кто-то обнял и утешил? Чтобы кто-то сказал, что всё будет хорошо, но никто не пришёл.