Дочка папы Карло (СИ)

— Сколько? — сиплым от напряжения и сухости в горле голосом спросила его.
— Что, барышня? — раздражённо ответил помещик.
— Сколько хотите за обеих? — прокашлявшись и не веря, что мой рот выговаривает эти слова, уточнила я.
— Тридцать пять рубликов. — вмиг подобравшись и радостно обнадёжившись появлением нового покупателя, накинул ценник мужик. (До этого момента звучала, насколько расслышала, сумма в тридцать рублей.)
— Позвольте, но мы так не договаривались! — возмущённо набирая обороты в голосе, запротестовал первый, — Это моя…
— Даю сорок за обеих. — не давая ему договорить выдохнула-отрезала я.
— По-рукам! — моментально согласился хозяин и тут же поправился, переходя на максимально елейный тон, — Я согласен, любезная мадемуазель.
— Но как же?.. — снова возмутился, было, мой конкурент.
— А вы, уважаемый, извините — сделка ещё не состоялась. Почтенная (ужас, этот кадр уже не знал, какими эпитетами меня навеличить) мадемуазель знает толк в дворне. Поэтому, извольте откланяться. — приговаривал продавец, возбуждённо наблюдая за тем, как я пересчитываю деньги. (Это было почти всё, что у меня было с собой. Сумму в пятьдесят рублей я на всякий случай всегда имела при себе, отправляясь в город.)
Конкурент громко гневно фыркнул и действительно пошёл прочь, на ходу размахивая руками и что-то недовольно разглагольствуя вслух.
Я повернулась в сторону СВОИХ только что приобретённых КРЕПОСТНЫХ, с выражением глубочайшего шока и неверия в происходящее застывших на прежнем месте. Мне кажется они обе даже не дышали в тот момент. Бледные, зарёванные, взлохмаченные…
—Это что, я теперь рабовладелица что ли?!— дошло до меня, —НЕТ, конечно!
— Мадемуазель! А как же документы оформить?! Купчую-то! Вот тут и контора поблизости имеется. — недоумённо-услужливо напомнил о себе бывшый уже хозяин, — Надо чтоб всё честь по чести. Все знают, что Сапогов не жулик какой!
Но отправиться сразу за ним мне не дали мои же барышни. Начиная осознавать, что всё это не сон и их в самом деле прямо сейчас купила какая-то дамочка, они бухнулись передо мной на колени, снова заливаясь слезами — теперь уже благодарности.
— Да вы что?! — обалдела я, — Вставайте сейчас же! Вы не волнуйтесь, никто вас не разлучит, — сбивчиво шептала им, поднимая бедняг с земли, — я и вольную прямо сейчас оформлю…
Мысль о владении людьми категорически не приживалась в моём организме.
И тут меня ждало новое потрясение. Да такое, что я вообще перестала что-либо понимать. Особенно то, что мне теперь вообще делать.
 35 
Только было начавшие успокаиваться барышни при слове “вольная” снова пали на колени и залились горючими слезами, хватая мои руки в попытке их зацеловать. Боюсь, если бы вовремя не отскочила в сторону, та же участь постигла бы и мои ноги — на лицах новых подопечных — особенно старшей — проступило совершенно искреннее отчаяние. Я же абсолютно не понимала, чем вызван этот приступ паники? Что не так-то?
— Не погуби-и-и, матушка-а-а! — вопила старшая женщина, — Манька! Моли барыню, чтобы не бросала горемычных на произвол судьбы-ы! (Это уже младшей.)
—В смысле?!— опешила я.
Тётка, проворно подбирая старую потасканную юбку, опять ринулась в сторону моих ног, норовя обнять их в районе колен.
— Куда ж мы-ы-ы?! Не оставь голубушка-а! Верой-правдой отслужу-у! Руки целовать буду-у-у!
— Так, стоп! А ну перестать реветь! Стойте здесь, я скоро вернусь. — рявкнула я, окончательно ошалев от всего этого воя.
Мне явно нужна была пауза, чтобы понять, что в конце концов происходит. И пока я топала вслед за продавцом в указанную им контору, до меня, наконец, начала доходить вся патовость ситуации, которую я сама же и создала.
Купить — то крестьянок я купила. Со вполне благородной целью — освободить от ига крепостничества и не позволить бессердечным помещикам разлучить родных. Только этой самой свободы мои подопечные боялись ещё больше, чем разлуки друг с другом.
Да и в самом-то деле, чем и о чём я думала, когда совершала этот акт спонтанного великодушия?! Да ни о чём! Просто не смогла пройти мимо чужого горя. Пусть даже и себе вубыток. Понятное дело, всех не наспасаешься, но ситуация конкретно застала меня врасплох.
 
—Матушки мои! Это ведь пашенные крестьяне привязаны к земельному наделу. А дворовые-то не имеют абсолютно ничего! Ни дома, ни земли, ни, так понимаю, денег — куда моимдевкам и в самом-то деле теперь деваться с так щедро дарованной мною волей? Вот и не хотят они её!— размышляла я, подписывая тут же состряпанные документы о купле двух крестьянок — Ефросиньи и Марии, —Вот это наворотила я дел! А мне-то что теперь прикажете делать? Выходит я что, выкупила несчастных, чтобы тут же бросить их на паперть? Ну и куда их теперь девать? Не тащить же с собой в хозяйское поместье!
Ломая голову над всеми этими вопросами, я вернулась назад к кабачку, где, изнывая от неизвестности и ожидания, с надеждой в глазах меня ждали Фрося и Маша. Жесть! Афанасий, к слову сказать, тоже уже вернулся со своих закупок и поджидал меня возле кареты. Я даже замедлила шаг, собираясь с духом, как пловец перед нырком в глубину. Ну или прыжком с вышки. Боже, что я сейчас ему скажу?!
— Афанасий, познакомься, это Ефросинья и Мария. — сделав максимально беспечное лицо, заявила я.
А что было делать, если означенные барышни уже резвым аллюром неслись в мою сторону.
— Здрась-сьте. — поздоровался кучер, недоумённо скосив глаз в мою сторону.
— Я это… крепостных купила. — набравшись духа, заявила я, — Наследство мне от тётки дальней перепало.
Вопреки моим самым ужасным предположениям, Афанасия совершенно недуманно-негаданно устроило такое моё объяснение. И даже упрёка, который я почему-то непременно ожидала увидеть (типа, “и ты, Брут?..”), в его глазах не появилось.
Осмелев немного от того, что пока довольно легко удалось объяснить своё приобретение, я, состроив деловое лицо, брякнула, что теперь надо срочно подыскать маленькую комнатку для них, пока я не закончу все необходимые дела в доме Щербаковых.
Переживать, а, в моей ситуации, точнее даже надеяться, что барышни сбегут — не приходилось совершенно.
— Ну дык это можно. — невозмутимо ответил Афанасий.
Мне иногда казалось, что он вообще в состоянии решить любой вопрос, всегда зная по какой части к кому обратиться. Так же оказалось и с экстренным поиском подходящего жилья для моих “девок”. (И смех, и грех, ей-богу.)
Вообще-то я планировала купить для себя небольшой домишко, но, как понимаете, такие дела вот так “с кондачка” не решаются. Поэтому пришлось пожертвовать три рубля намесяц проживания в крошечной комнатке*, пять рублей выделить им на скромное проживание (хотя бы для начала — больше-то всё равно не было) и с почти пустым кошельком и не солоно, что называется, хлебавши отправляться домой.
За этот месяц нужно было срочно решить все вопросы и, не подставляя своих работодателей, с хорошим друг о друге впечатлением с ними попрощаться. Опять же домик приобрести.
Так вот, что касается моих девонек. Ефросинье оказалось всего тридцать пять лет. Однако тётка была настолько неухоженна и затасканна жизнью, что меньше сорока пятия бы ей внешне не дала. Худощавая, с загрубевшей кожей, натруженными рукамии загнанным взглядом — она производила тягостное впечатление.
Однако, думается, если её откормить, переодеть из этого на сто рядов штопанного дранья во что-то новое и дать немного пожить спокойной жизнью — она станет ещё оченьдаже ничего. Не писаной красавицей, конечно, но вполне приятной женщиной.
Овдовев пол года назад, она стала обузой для своего не очень-то богатого помещика — вот он и решил избавиться разом и от неё и от её дочки. Девчонке оказалось шестнадцать лет. И лучше своей матери она выглядела лишь в силу возраста. Да в глазах ещё не успела застыть взрослая, годами трудной жизни укореняющаяся тоска.
Немного стеснительная, но не робкая сероглазая длиннокосая девушка показалась мне довольно бойкой. По крайней мере, как только мы определились с жильём для них, она не застыла столбом, как Ефросинья, а потихоньку молча, но с большим любопытством оглядывала “хоромы”, автоматически прибирая вещи, находившиеся не на своих местах — хозяин комнатки (кровать-стол-лавки, сундук пустой, туалет на улице) не очень-то озаботился приведением её в надлежащий вид перед сдачей.