Дочка папы Карло (СИ)

Княжна демонстративно выбрала билет сама и блистала, аки Сириус. Прям гордость брала за подругу.
Моя главная противница и претендентка на второе место, как и третья — шли путём наименьшего сопротивления и старательно излагали заранее известные вопросы.
Я же, как и Саломея, рассчитывала только на себя.
Основной проблемой стало побороть охватившую робость перед лицом его высочества. Из всех членов комиссии лично я, кажется, видела только его. Такой же величественный, как и в первый раз тогда в лазарете, Александр II был снова одет по-военному. Правда уже в другой, но тоже, конечно же, генеральский мундир.
Однако, будущий великий император не выглядел грозным, напротив — смотрел ободряюще и благосклонно, что добавило уверенности и помогло справиться с волнением. Поэтому, вскоре я почувствовала себя вполне уверенно.
Затрудняюсь ответить, как моё выступление выглядело со стороны, но, судя по оживившемуся лицу Марты, следившей за оценками, не зря мы целый год так усиленно занимались активным всесторонним образованием. В присутствии высокой особы преподаватели жульничать с начислением баллов не решались, поэтому, к величайшему изумлению членов комиссии к окончанию экзаменов по их итогам сложилась неожиданная картина.
Первое место, как и ожидалось, занимала Саломея, второе — наша гадюка, а третье — с “назначенной” на это место девушкой разделила я. По аудитории пробежался ропот удивления, а где-то и недовольства. Такие результаты осложняли ситуацию. Ведь призовых мест было только три.
Члены попечительского совета не очень-то готовы были молниеносно решить вопрос с организацией четвёртой денежной суммы. (Что было бы, конечно, замечательно.) Средипреподавателей начало звучать мнение, что следует просто учесть итоги всего учебного года. И тут я, как вы понимаете, из обоймы выпадала.
Только было появившаяся надежда снова угасала на глазах.
Прерывая общие споры, слово взял его высочество и нас всех выдворили в коридор. Слава богу, мучительное ожидание продлилось недолго. (Оно и понятно, кто возьмётся спорить с будущим императором. Скорее всего, как он сказал, так и решили поступить.)
К нам вышла госпожа инспектриса и сообщила, что для всей четвёрки его высочество предложил пройти дополнительное испытание. И самым простым решением, по его мнению, для этого должна была стать декламация.
Народ в коридоре загудел. Случай — беспрецедентный. Такого не случалось ещё никогда.
Оппонентка тут же попыталась выступить, возмущённо пискнув, что непонятно, зачем всем четверым проходить этот лишний экзамен, если спор образовался лишь за последнее место. Римма Ефремовна глянула на неё так, что та забыла, с чего начала предложение. Ну в самом деле, нашла время спорить, да ещё и с кем.
По большому счёту, претензия её была вполне логичной. Непонятно, почему Александр решил именно так поставить вопрос. Думается мне, подозревая о возможных махинациях начальницы из желания получше выглядеть в глазах попечительского совета и его самого, он решил таким образом посмотреть, кто на что действительно способен. А стихи — это то, что быстро и просто может показать степень эрудиции и широту кругозора экзаменуемых.
Павел Семёнович (помните — наш учитель по литературе) стал бледный и покрылся испариной.
Первой без ненужных прений пошла Саломея и легко и выразительно процитировала отрывок из “Евгения Онегина”, с которым была хорошо знакома ещё до своего, простите, “попаданства” в институт.
Обе наши барышни решили декламировать что-то сводящее скулы от “величайшего поэта” Балашова Пал Семёныча, который тут же раскраснелся и расцвёл блаженной улыбкой. Больше они просто ничего наизусть не знали.
Зайдя в экзаменационный класс и увидев сложившуюся картину, я поняла, что мне вряд ли удастся переломить раздражение членов комиссии на так неуместно влезшую в призовые места меня. На их лицах (кроме его высочества) читались укор и недовольство. Всё давно должно было закончиться по запланированному варианту.
Александр II же напротив — проявлял неприкрытый интерес к происходящему.
 
— Прошу вас. — Сказал мне он.
Я абстрагировалась от недовольных физиономий и сейчас смотрела только на него.
—Да и бог с ними и даже с премией. Не дадут они мне её. И что теперь, ну не убиваться же в самом деле. Буду искать другой выход. И перед Мартой — не стыдно. Я боролась до самого конца. Жаль, что не победного. Зато я сейчас стою и смотрю на одного из величайших людей эпохи. Его-то потрясения куда покруче моих ждут. И судьба… Жестокая, злая. И он пройдёт свои испытания достойно. И станет для всего народа освободителем. И примет все удары не уронив головы…
И тут я неожиданно даже для себя открыла рот и, вместо задуманного Пушкина, начала цитировать совершенно другой стих из моего прежнего мира, прямо сейчас посвящая его сидевшему передо мной человеку. Мысленно уже простившись с несбывшимися ожиданиями, я читала всей своей душой:
Цветы заброшенных дорог
В ладони мне легли.
На продувных ветрах продрог
Смятенный пилигрим,
Перебираю лепестки,
Как чётки — амулет,
Где дремлют времени пески,
Упрятан звёздный свет.
Они расскажут мне о том,
Как отболит душа
В трудах, в пути, давно пустом,
Где горек каждый шаг.
О том, зачем он, этот путь,
И где, в каком краю,
Мне начертали отдохнуть,
Приняв судьбу свою.
О том, что поведёт Господь
Долиною Теней.
И как, смиряя дух и плоть,
Проследую по ней,
Пройду, не поверну назад,
И мне достанет сил.
Увидят должное глаза,
В себе и в небеси.
Когда же, странствиям в итог,
Найду Врата вовне,
Цветы заброшенных дорог
Венком совьются мне.*
Он как будто понял, о чём я хотела сказать. Вокруг установилась натянутая тишина. С преподавателей можно было ваять юмористические зарисовки — никто не знал, чего ожидать и как реагировать. Все глаза скосились в сторону его высочества. А он, посерьёзнев лицом, вдруг приподнял от стола ладони и тихо зааплодировал.
Всем остальным пришлось подхватить.
— Отлично с отличием. Если уважаемая комиссия не против, — прерывая общее возбуждение и возвращая тишину, заговорил он, — я прошу добавить мадемуазель фон Вельф пять баллов. Лично от меня.
И посмотрел на них многозначительным взглядом. Вот теперь все окончательно оторопели. Более того, кое-кто уже находился в предобморочном состоянии. Никто, естественно, и пикнуть против не посмел. Этим решением я опережала двух претенденток и поднималась на второе место, ровно на один балл отставая от Саломеи.
Я и сама стояла с вытянутой физиономией, изо всех сил стараясь не рухнуть прямо на пол. Стресс, он, знаете ли, и от хорошего, и от плохого действует одинаково. Присев на трясущихся ногах в глубоком реверансе, я всё-таки выговорила: “Благодарю за оказанную честь, ваше императорское высочество.” Затем нашла глазами замершую с прямой спиной торжествующую Марту и, стараясь соблюсти осанку и надлежащий вид, вышла из аудитории.
Не стоит говорить, что за дверями ожидали некоторые известные зелёные от злости, недоумения, негодования лица. Главное, что там же стояла улыбающаяся Саломея, следом к нам присоединилась фройляйн, которая, судя по подрагивающим пальцам и подозрительно блестевшим глазам, и в самом деле была не такой уж железной, и увела нас к себе пить чай и праздновать победу!
*Автор — Леонид Чернышов.
 20 
—Папка-а-а! Папочка! Я — дочь своего отца! Дочка папы Карло! Как бы ты сейчас мной гордился. —переставляя ноги в ту сторону, куда влекли подруга и наставница, я мысленно обращалась к самому родному на свете человеку, —Это твоя победа. Твой характер. Ты научил верить, делать всё, что можешь и не сдаваться никогда. Не сдаваться никогда…
Как зачарованная двигалась по коридору, боясь до конца поверить в происходящее. Мимо проплывали лица с написанными на них самыми разноречивыми эмоциями. Кто-то что-то говорил — я, честно, плохо соображала и могла только кивать.