Пацан. Воин. Маг. Сражайся или умри! (СИ)
Единорог прифигел от такого панибратства с живой природой и задумался о чем-то своем, людям не понятном, а потому — задумался он основательно, по-лошадиному, крепко. Юлька стала оглядываться по сторонам. Она как-то не очень понимала, что она здесь делает и что ей нужно сделать, и зачем ей все такое делать.
— Лезь, давай! — прикрикнула на нее Ленка и похлопала лошадь по могучей вые.
Единорог всхрапнул.
— Не дергайся, корова лошадиная! По-хорошему! — мягко, спокойно и почти нежно сказала Ленка Единорогу, разглаживая кожу на шее животного, а затем обернулась к подруге. — Юлька! Лезь, пока я ей зубы заговариваю!
— Кому ей? Это — он, лошадь…
— Пофиг… Лезь! Эй, вы! — обратилась Ленка к двум короткостриженным теткам, немного потерявшимся под грузом разнообразных событий сегодняшнего дня.
Ошалевшим от сошедшей на них из ясного чистого неба доброй сказки. Как снежная лавина сходит со склона Кавказских Гор вместе со спасательной службой и горцами. Чтобы найти и оказать помощь выжившим в катаклизме, прилетевшем, как снег на голову. Так и Ленка показалась этим теткам светлым воплощением спасательной службы.
— Ну-ка, помогите царице! Быстро, курицы мокрые, пока я не рассердилась!
Тетки переглянулись между собой и послушно повиновались Ленкиному крику.
И кинулись на расчистку завалов. Голыми руками разгребая все, что нужно. Сказка оказалась ближе, чем представлялось и думалось. А помощь царице в трудную минуту — это дорогого стоит! Так что выбора у них, как такового, и не было. Тетки стали действовать, как умеют действовать только тетки — без лишних размышлений и энергично.
С трудом, с помощью этих теток, не окончательно растерявших свои силы на руководящих постах бабьего войска, Юльку запихали на круп белоснежного скакуна.
Юлька сопротивлялась, как могла. Но что она могла противопоставить дружным усилиям пыхтящих женщин? Ничего. Юльке пришлось задрать узкую юбку на талию и сесть на объемный круп Единорога, широко раздвигая ноги и показывая всем желающим кружевные трусики из отлично пошитой хорошей ткани. Были бы здесь мужчины, они бы безусловно оценили Юлькино самопожертвование.
Единорог как раз не сопротивлялся. Он, бедолага, терпел. Как любой мужчина, который в этой жизни терпит самые невообразимые лишения, если женщина берется за дело всерьез и точно знает, как нужно сделать то, что делать совсем не нужно. Но…
Мужчине проще затаиться и переждать цунами, чем с откатывающейся волной улететь в открытый океан. Там и мокро. И солено. И нехорошо там. Одним словом, лучше переждать, если что. Так что, все получилось, как нельзя лучше. Вроде.
— Юлька! Скажи мне честно — ты девственница?! — вдруг, задумчиво так, спросила у Юльки Ленка.
— Ты что, дура, что ли? — Возмутилась Юлька и стремительно оглянулась. Она быстро осмотрела прилегающие окрестности и нервно проговорила. — Зачем об этом орать на всю округу?! Вообще! Да еще и так громко…да…
Последнее да Юлька проговорила почти шепотом.
— И все же… — задумчиво проворковала Ленка, поглаживая Единорога и посматривая хитрющими глазами на подругу. — Хорошо подумай, Юлек, если ты не девственница, то зря ты на эту кобылу полезла. Она только девственницу послушает… ну, так я в книжке одной читала… там еще про Принцев много было… Но про Принцев — гавно какое-то рассказывали. Не достоверное нифига, ни одного раза.
— Дура! Это — не кобыла, а лошадь! И ничего — не зря! Меня — послушает! Поняла?! А ты — дура!
— Не факт… А вдруг — поймет?! Что ты ей изменила с Черной Жемчужиной… несколько раз уже… и как понесет! — спокойно продолжила пояснять Ленка свое виденье ситуации. — Ну, я тебя, если что, предупредила, так что — умываю руки. И если что не так… то сама и виновата! Крепко держи поводья, Юлька, отпускаю твою лошадку!
— Стой, Ленка, стой! — заорала Юлька и со страха зажмурила глаза.
— Тпру… стоять, как там тебя… лошадка… — забормотала успокаивающе Ленка и снова стала наглаживать Единорога. — Что не так, Юлёк?
— Жемчужину мою найди и… скипетр дай… И… За что мне здесь держаться? Какие поводья? Нет же ничего?! И чем, вообще… я ж говорила, что даже седла нет! А как без седла-то?
— Чего встали, оторвы? Слышали, чего Юлианна пожелать изволили? Бегом за Жемчужиной Царской! — Ленка умела и любила командовать.
Возможно потому, что в обычной жизни ей такое удавалось провернуть исключительно редко, в новом мире Ленка разошлась вовсю. Раскомандовалась. Почувствовала в себе настоящую женщину, которую хлебом не корми, дай возможность чем-нибудь порулить. Без разницы, чем, вообще-то…
— А ты, Юлька — бедра покрепче сожми, словно… Ну, как бы… — тут Ленка задумалась немного, но тряхнула головой, словно прочищая ее от застрявшего внутри головы образа и смысла, и продолжила обычным своим голосом. Звонко, четко и ясно, по-командирски. — Вот! Поняла?! И за кудри ухватись и держись там, что есть у тебя сил, крепко!
— За какие кудри, Ленка, ополоумела совсем?! Не буду я ни за какие кудри хвататься! Еще чего! — фыркнула Юлька, но все же вцепилась обеими руками в мягкую и шелковистую роскошную гриву Единорога.
— За лошадинские, блин, не за свои же! Знаешь, какие они у нее мягкие? Натуральный шелк! И бедрами — жми изо всех сил! Блондинка! Словно мужика объезжаешь, въезжаешь, подруга?! А как поскачешь — подпрыгивай! И стони! Они это страсть как любят… А че? Я в другой книжке одной читала — так там такое было! О! И все так стонали! И подпрыгивали… Там еще про общагу много разного интересного понаписали… рассказать?
— Дура! — обиделась Юлька и отвернулась от Ленки, поджимая губы.
Губы у нее оставались все такими же, выразительными. Пухленькие, чувственные, аккуратненькие. Правда, немного обветренные, но это все равно не сильно заметно, а так красивые и все такое. Юлька и сама ни капельки не изменилась. Почти. Немного заматерела. Закалили ее невзгоды разные. Появилось в ней что-то такое, неотразимое, но сногсшибающее, как очарование. Женственность какая-то. Может быть. Сумасшедшая немного. И чувственность. Потрясающая и яркая.
Юлька, так сказать, стала более сочной и желанной. Словно хорошо отбитое мясо в правильном маринаде. Она вся — расцвела, распустила лепестки и волокна и похорошела. До невозможности.
— Сама — дура! — обиделась Ленка. — Тебе же помочь пытаюсь! Советы даю! Все делаю за тебя!
Тетки отыскали и принесли Жемчужину. И отдали ее Юльке. Пока отдавали, все время опасливо косились на хищных кошек. И с уважением поглядывали на Ленку. А Ленка злилась, потому что чувствовала себя гладильной доской с ручками, беспрерывно наглаживая то головы котяток, то шею скакуна.
— На! — Ленка сунула в руку Юльке золотую загогулистую дурынду в форме маракаса на длинной ручке и выдохнула, улыбаясь во весь рот. — Ну, в добрый путь! Царица… ёпт…
Единорог внезапно вздрогнул и очнулся от дум своих тяжких. Он повернул голову и посмотрел на Ленку, потом довернул голову и посмотрел на Юльку. А потом посмотрел на толпу беснующихся женщин перед собой и несколько раз энергично потряс головой из стороны в сторону. Словно пытаясь вытрясти из нее разные глупости. Типа — кто все эти бабы?!
— Ой, мамочка моя! — прошептала Юлька с зажмуренными глазами, которую несколько раз ощутимо подбросило, пока Единорог тряс головой и переступал передними ногами, приседая на задние копыта, как овчарка перед броском.
Юлька со всей силы сжимала свои бедра и припадала всей грудью Единорогу на шею, прижимаясь к нему всем телом, чтобы остановить сползание своего зада с крупа этой рогатой лошади.
— В Круг! — проорала высокая, костлявая и хорошо пожившая на белом свете женщина с худой отвисшей грудью и совершенно, почему-то, лысая.
— В Круг! — проорала она еще раз и обвела длинной саблей место вокруг себе.
Сабля нехорошо блеснула. Вокруг этой старухи быстро образовалось пустое пространство, отдаленно напоминающее многоугольник, вписанный в квадрат, с основанием примерно десять метров. Точнее на глаз определить было весьма непросто. Но десять метров в поперечнике в этом многоугольнике точно было.