Тотем (СИ)

По его лицу Сэт понимал, что воевода не одобряет его намерений, но и не пытается защитить виноватого. Всех служанок, которые могли быть виновными в отравлении Кайры, согнали к дому князя. Их выстроили в длинную линию напротив стены. Девушки, перепуганные насмерть гневом князя и вероятным наказанием, не поднимали головы и плакали.
— Кто вам приказал? — Сэт не прохаживался вдоль ряда. Он остановился напротив девушек, всматриваясь в лицо каждой, и ждал признания, надеясь, что служанкам хватит ума признаться, а не тянуть всех за собой.
Девушки молчали.
— Я спрашиваю в последний раз. Кто вам приказал? — Сэт повысил голос. 
Крайняя служанка вздрогнула от его рыка, но никто не сказал ни слова. Все хранили единую тайну для всех. 
— Десять ударов плетью, — приказал Сэт, и девушки впервые подняли головы.
— Князь! — взревела крайняя, падая на колени. — Молю вас, не губите! Нет нашей вины в том, что лиса слаба духом и телом!
Поток речей служанки оборвался хлесткой пощёчиной.
С заплаканными глазами она смотрела на князя со страхом и ужасом, прижимая ладонь к горящей щеке.
— Княжна, — поправил её Сэт, заодно объяснив, за что служанка получила пощёчину. — Княжна Кайра.
Ему не нравилось неуважительное отношение к Кайре. Росомахи могли сколько угодно ненавидеть её за происхождение, но Кайра оставалась его женой. Любое неуважение к ней — открытое проявление неуважения лично к нему.
— Высечь.
Служанки переполошились, раскричались, расплакались, но Сэту было всё равно. Он не смотрел на них, даже когда их всех развернули лицами к стене дома, разорвали на спинах тонкие рубахи, открывая чистую и нежную кожу, не тронутую грубой рукой, и не остановил палача, когда его рука поднялась и обрушила первый удар хлыста на девичью спину.
Служанка закричала, вцепилась руками в верёвку, связавшую руки. На светлой коже пролегла первая алая рана.
Болезненные крики разносились эхом в ночной тишине вслед за хлёстким звуком удара. После каждого взмаха плети служанкам давали время подумать и признаться в злодеянии, но, сколько бы ни было на их доле шансов сознаться, они молчали, принимая порку, и в душе лишь крепла их обида на князя, на лису, на покровительницу.
— Хватит, — остановил Сэт палача.
Палач опустил руку с хлыстом и сделал шаг назад. Давно ему не доводилось кого-то пороть, а, тем более, женщину.
Служанок развернули. Сэт вновь всмотрелся в лицо каждой, и из толпы выбрал одну из них — ту самую, что посмела дерзить ему. Девушка испугалась, когда князь поволок её от стены, вцепилась в рукав его рубахи, обманчиво думая, что спасётся от наказания. Сэт повернул её голову с растрёпанной русой косой, всмотрелся в перепуганные глаза лани, которая видит опасного хищника и смерть на остриях его когтей и клыков. Его нож оказался в опасной близости от её уха, коснулся сталью кожи.
Служанка поняла, что он собирается сделать, и от ужаса перед уродством девушка, не моргая, смотрела на лезвие ножа. Сэт видел, как она из страха быстро решает, что ей важнее. Раны на спине затянутся, заживут и, возможно, от них не останется ни следа, но это увечье — лишиться уха! — останется с ней навсегда. Кто возьмёт калечную под своё крыло? Кто вновь посчитает её красивой? Кто примет её с таким позором на лице?
— Мать! — взревела она. — Это мать!
Сэт замер. Из-под лезвия ножа, прижатого к уху, проступила алая капля.
— Мать? — удивился воевода, не сразу поняв о ком идёт речь, но Сэт понял.
Князь зарычал от злости. Он оттолкнул девушку от себя и решительно направился по улице в сторону заветного дома.
— А с этими что? — крикнул вслед палач.
— В темницу всех!
Воевода поторопился за князем, опасаясь, как бы тот не наделал глупостей.
***
Крепкая изба с резными ставнями стояла ближе всех к терему князя. Круг неё возвели невысокий забор, через который любой молодец мог бы перепрыгнуть без особых усилий. Худая калитка, запертая на замок, говорила лишь о том, что хозяева изволили спать. Время было поздним, а Сэт оставался незваным гостем.
 
Замок на калитке сломался. Она накренилась в сторону.
— Князь! — громким шепотом воевода пытался остановить князя.
Он понял, куда они шли, и боялся того, чем это кончится.
Сэт его не слушал. Он поднялся по крыльцу, ударил кулаком в дверь с такой силой, что та подпрыгнула и вздрогнула, переполошив хозяев дома. В доме загорелась одинокая свеча — свет от неё проник между щелей в ставнях и двери. Сэт услышал шаги и как кто-то опасливо убирает засов.
На пороге стояла Анка, кутаясь в шаль и держа в руке огарок свечи.
— Князь?.. — удивлённо вздохнула женщина и захрипела, когда рука князя сжалась на её горле.
— Кто дал тебе право решить, что ты здесь хозяйка? — Сэт не кричал, но холод в его словах звучал опаснее звона стали. В его глазах был такой гнев, что Анка не нашла слов.
Свеча выпала из её руки, упала на пол и потухла.
Казалось, что от гнева Сэт задушит её голыми руками в наказание за убийство. В люльке расплакался встревоженный ребёнок, будто почувствовал, что матери что-то угрожает, и этот плач всколыхнул в душе князя болезненные воспоминания.
Князь разжал пальцы. Анка упала на пол, хватаясь за горло, и жадно дышала.
— Глупая женщина! — взревел князь, смотря на неё сверху вниз. — Ты понимаешь, что ты натворила?
Анка заметила, что гнев князя смягчился, и понимала, что стало тому причиной. Она бросилась к нему в ноги, пытаясь использовать свой единственный шанс на спасение.
— Не губи меня, князь, — Анка схватилась за край его плаща, смотря на князя снизу вверх с мольбой во взгляде. Но не было на её лице ни слезинки, ни толики сожаления. Она не каялась в своих грехах и явно радовалась той мысли, что всё удалось, иначе бы князь, разъярённый потерей, не пришёл бы в её дом среди ночи. — Сжалься, — умоляла она, не сводя с него глаз. — Не оставляй дитя без матери, а меня без милости своей.
— Забери, — приказал Сэт, даже не глянув на мать своего сына.
Воевода неуверенно посмотрел на Анку. Женщина притихла, ослабила хватку на плаще князя, но не бросилась к колыбели, когда воевода прошёл в дом и склонился над люлькой, беря в руки умелыми отцовскими руками мальчишку.
— Пощади, князь! — снова взмолилась Анка, чувствуя, как у неё отбирают единственную защиту. — Не лишай меня сына!
Но Сэт её не слышал.
— Отнеси его Этне.
Воевода неуверенно посмотрел на князя, потом на Анку. Ребёнок в его руках плакал, не понимая, что происходит, и даже покачивание воеводы его не успокаивало. Чужие руки не заменят рук матери. Он будто бы чувствовал, что близится беда. Воевода не хотел уходить, но не смел ослушаться приказа князя. Ступив за порог, он видел, как Сэт тянет руку к Анке, но отвёл взгляд, чтобы не знать, что будет дальше, и прижал мальчонку к груди, пряча его за плащом, как самую дорогую ценность.
***
Кайре казалось, что она потеряла нечто большее — часть души и сердца. Она не осознавала истинной ценности того, что имела, и думала, что это Зверь разгневался на неё за недостойное жены поведение. Росомахи были правы. Она — испорченная. Ничто не оправдывало её поступок. Она — жена Сэта. Жена князя Росомах, и должна быть ему верной. Из-за слухов с каждым днём становилось горче. Кайра не знала, как смириться с потерей, и как исправить то, что ей неподвластно. Её сердце всё ещё стремилось к Визэру, но в то же время болело под натиском утраты и чувства вины.
— Это я его убила? — повторяла Кайра один и тот же вопрос, когда старая нянька приходила, чтобы сменить постель в хозяйской комнате.
— Не ты, — из раза в раз повторяла Этна, но знала, что эти слова ничего не изменят. — Что искать виноватых и губить себя?
Кайра понимала, что она не перепишет прошлое и едва ли может как-то повлиять на настоящее. В последние недели они не виделись с Визэром с того самого дня, как он, услышав про её состояние, ворвался в дом князя, будто это его собственный сын отправился в Чертоги Зверя. Кайра не желала выходить из дома, а Визэру не разрешали ступать в сени хозяйского терема.