Икар из Пичугино тож

Алеша придумывал удивительные ответы на свои вопросы. Многие из них были вполне логичными и правдоподобными, пожалуй, даже не по годам рассудительными. Так случилось и на этот раз. Алеша радовался, как он ловко все разобрал. Чего тут еще думать? Других вариантов просто и быть не могло. В очередной раз у него имелись все основания быть довольным собой. И все было хорошо, и уже можно было спрашивать у деда, о чем на самом деле эта картина, но тут Алеша увидел торчащие из воды ноги в правом нижнем углу репродукции.
Что случилось? Тысячу раз он смотрел на изображение, но никогда не замечал этой детали, а тут вдруг увидел. Это стало сильным потрясением для мальчика, которое обернулось в первую ночь бессонницей, а во вторую — самым настоящим ночным кошмаром. Выстроенная Алешей логика мироустройства на картине рухнула в один миг. Его поразила даже не столько гибель человека, сколько окружающая идиллия вокруг. Оказывается, никому до этого не было никакого дела. Ровным счетом никакого. А как же Бог? Ведь Он был совсем рядом. Он все видел. А из воды, рядом с ногами, летят вроде как перья… Как это понимать?
Увиденное невероятно потрясло Алешу, потому что в их семье, где Бога представлял такой же бородатый и умеющий летать на дельтаплане дед, мир виделся иным.
Главой семьи Глебовых был Алешин дед Сергей Иванович. Его маленькое королевство охватывало двенадцать соток земли на даче и городскую четырехкомнатную квартиру. Разумеется, созданное им было бы неправильно определять лишь в имущественном измерении. То здание, над которым трудился всю свою жизнь Сергей Иванович, было куда значительнее. Оно укоренялось в его жене, дочери, зяте и трех внуках. Именно они составляли его главный капитал.
Единственное, о чем жалел Сергей Иванович, — так это о том, что у него был всего лишь один ребенок. Первая беременность его жены, закончившаяся неудачей, на несколько лет страшной сургучной печатью запечатала для них эту тему, да и потом бесконечные разъезды не смогли поспособствовать благополучному обрастанию детьми. Но что сетовать теперь… К счастью, у него было аж трое внуков.
Для своих семидесяти двух лет Сергей Иванович выглядел весьма подтянуто. Его торсу еще могли вполне позавидовать многие мужчины. Лысый череп, короткая седая борода и ковшеобразные руки делали Сергея Ивановича похожим на какого-нибудь бывалого моряка, многое повидавшего. Впрочем, это было не так уж далеко от правды. Будучи спецкором знаменитого издания, он действительно много чего повидал в Африке и Латинской Америке. Журналистское ремесло ему часто приходилось совмещать с дюжиной самых разных профессий. Сергей Иванович мог делать почти все: от художественного перевода книги до строительства дома. Он хорошо стрелял из ружья, отлично плавал, мог выжить на необитаемом острове и выбраться из дремучих джунглей. Довольно часто по молодости ему приходилось использовать кулаки для отстаивания своей позиции. При этом Сергей Иванович ценил искусство, особенно изобразительное. И здесь, в дачной библиотеке, он держал много художественных альбомов и книг по живописи.
Сергей Иванович блестяще владел испанским и французским, чуть хуже знал португальский. Английский, как и все языки германской группы, он не любил, но, разумеется, был вынужден уметь говорить и на нем в определенной степени.
Оставив образ жизни пилигрима лет тридцать назад, он серьезно занялся переводами. Больше всего он любил переводить публицистику, хотя бывало всякое. В том числе иногда подворачивалась и халтурка. В пик популярности мексиканских и бразильских сериалов он делал книжные версии известных мыльных опер и еще много подобных вещей, которые приносили неплохой заработок. Но то было в прошлом, теперь все было хорошо. Сейчас если он и брался за работу, то лишь за ту, что приносила удовольствие.
Кто знал Сергея Ивановича, тот неизменно отмечал его внешнее сходство либо с отечественным Юлианом Семеновым, либо с заграничным Эрнестом Хемингуэем. С первым он был мельком знаком лично, со вторым — только по его творчеству и гаванскому дому, где не раз доводилось бывать (у Семенова в Оливе он, впрочем, тоже бывал). И кроме неуспокоенности по жизни их натур, именно пониманием того, как должен быть устроен дом, как там должно быть все организовано внутри, были близки ему эти люди. Его самое любимое место на даче — флигель — так и называлось домашними: «У Хема» или чаще просто «Хем».
 
Флигель и беседка имели особый статус на «Зеленой листве». Но если последняя была открыта абсолютно для всех, то флигель был исключительной территорией хозяина дачи. Туда можно было бы зайти лишь по приглашению или с разрешения Сергея Ивановича. И уж точно никто из посторонних не мог там находиться без его ведома, никто.
Двухэтажный флигель из красного кирпича был почти весь увит диким виноградом. На первом этаже пристройки были полы, застланные ковром с длинным ворсом, диван, кресло-качалка, камин и маленький бар. Особое внимание привлекали окна в пол на противоположной стороне от входа, а за ними — зеленый газон с клевером. В жару можно было распахнуть эти огромные окна-двери, и тогда свежий ветер надувал тюль, как корабельный парус. А когда на газоне включали поливалки, то можно было представить, что это соленые брызги морских волн.
На настенных полках размещались «трофеи» Сергея Ивановича, привезенные из разных стран. «Когда я умру, сделаешь тут музей», — говорил он шутя своей жене. Это были африканские маски, копье, щит, деревянные скульптуры индейцев, мулатов и мулаток, карибские музыкальные инструменты — бата и шекере. И огромное количество фотографий в рамках.
Вечерами, в прохладную сырую погоду старший Глебов любил сидеть в своем стареньком кресле, смотреть на то, как в камине горят поленья, и потягивать из пузатого бокала коньяк. Когда камин и коньяк не особенно помогали справиться с холодом — а так обычно бывало поздней осенью и ранней весной, — Сергей Иванович кутался в плед и надевал по два шерстяных носка на каждую ногу.
В «Хем» он приглашал лишь тех, с кем беседа обещала быть интересной. Если гость звался на «рюмку чаю» во флигель — это означало наивысшую степень расположения хозяина «Зеленой листвы». И тогда в теплой летней ночи еще долго могла гореть лампа, и только стрекоту сверчков разрешалось бесцеремонно вмешиваться в эти бесконечные диалоги.
На второй этаж флигеля можно было подняться лишь по внешней лестнице, как в гаванском доме Хемингуэя. Там располагалась библиотека Сергея Ивановича. Книжные шкафы тянулись вдоль стен, большой письменный стол стоял напротив окна, и рядом с ним — кресло с деревянными подлокотниками. Сергей Иванович здесь в основном писал. Он работал по старинке: любил конспектировать книги, а очередную статью или перевод сначала записывал от руки в толстую тетрадь, а уже потом набирал на ноутбуке. Чтобы найти нужную информацию или узнать о чем-то поподробнее, он не спешил в интернет, а брал с полки энциклопедический словарь или справочник, каких здесь было великое множество по самым разным областям знаний. Впрочем, появление такой большой библиотеки во флигеле было продиктовано не только соображениями их полезности для работы, но и тем, что книг еще в его родительской квартире скопилось так много, что они уже не могли там все умещаться. И это при том, что значительную их часть Сергей Иванович уже раздарил друзьям и знакомым.
Живя на даче, читал Сергей Иванович всегда в «Хеме» и только на первом этаже. Расположившись в кресле или на диване, он мог пропадать часами за этим занятием. Часто его постель в доме так и оставалась нетронутой, потому что Сергей Иванович, приятно утомившись от долгого чтения, засыпал у себя во флигеле.
Алеша отыскал деда, когда тот поливал розы. Сергей Иванович обожал орошать пышную зелень водой. За этим делом ему особенно легко думалось. Как хорошо, что на даче всегда было много того, что нуждалось в поливе! Домашние подшучивали над ним за это, но ни в коем случае не пытались оспаривать его исключительное право на любимое занятие. Солнце начинало двигаться в сторону заката и теперь светило Алеше прямо в лицо. Тот щурил глаза и пытал деда вопросами.