Фрунзе. Том 4. Para bellum

На внутренний рынок, правда, поступало едва двадцать процентов всех производимых магнитофонов. Остальное уходило за границу по куда более существенной цене. Особенно автомобильные версии, питающиеся от бортовой сети транспортных средств. Это стало разом крайне модно – иметь в автомобиле кассетный магнитофон, из-за чего в это дело вкладывались инвесторы, строя в Союзе заводы: уже четыре больших для самих магнитофонов и десять – для кассет. В рамках сделки по продаже лицензий. Очень выгодных, даже с учетом роялти. Да и иностранные исполнители валом валили в Союз для записи своих композиций, звучавших на новомодных кассетах радикально лучше, чем на пластинках. Не отставали и студии звукозаписи, которые открыли в Союзе свои представительства, чтобы получать возможность всю эту волну обуздать.
– Кстати, Борис Львович, – обратился Фрунзе к Розингу, – а вы никогда не думали над тем, что кинескоп – прекрасное решение для различных научно-исследовательских задач.
– Не уверен, что вполне понимаю вас, Михаил Васильевич.
– Насколько я знаю, трубка Брауна, на основе которой построен данный телевизор, открыта давно. Кажется, в конце XIX века. И что изначально на ее основе был сооружен осциллограф.
– Это так.
– Так, может, развить это направление? Я уверен, что визуализация, – кивнул Фрунзе в сторону телевизора, – откроет нам новые горизонты. Начать, например, с запуска серийных советских осциллографов. Я могу путать, но мне кажется, что с ними дефицит и мы их закупаем за границей.
– Когда получается, – присоединился к разговору Грабовский. – Не всегда ведь продают.
– Вот и я о том. А мы, если сделаем годный, сможем открыто продавать. И не только осциллограф. Мало ли приборов можно сделать, что сильно бы выигрывали от визуализации? Да и вообще – нам нужно свое производство самых современных приборов.
– Это верно, – вполне живо откликнулся Розинг.
– Возьметесь?
– А как же телевидение? – несколько растерялся Борис Львович.
– А вы все равно первое время будете работать очень плотно вместе. Да и тут вы больше как консультант. Команда справляется. Но я не настаиваю. Вы сами решайте.
– Если только Борис Павлович не против. Вы ведь забираете у него ценного работника.
– Борис Павлович?
– Михаил Васильевич, – неловко улыбнулся тот, – я, конечно, этого не хочу. Но если бы не вы, всего этого, – махнул он рукой на телевизор, – не было бы. И дело, что вы предлагаете, стоящее. Так что я не смогу найти в себе сил возразить. Если Борис Львович возьмется, то пускай и делает. Я же со своей стороны это только поддержу.
На этом и сошлись.
Еще немного поговорили. И Фрунзе отправился дальше по своему рабочему марафону.
Вечером же, по возвращению домой, его ждал маленький сюрприз. Зашел в гости Яков Джугашвили со своей супругой Зоей.
Яков и чаще бы заезжал, но дела. Убежденный Михаилом Васильевичем, он уже год как учился на инженера-конструктора. И полностью отдавался делу. Тем более что Фрунзе волей-неволей сумел ему дать то, чего не давал отец, – выслушивание и принятие.
После смерти первой супруги, Екатерины Сванидзе, Сталин совсем оставил первенца, доверив его воспитание родственникам. Так что тот, по сути, вернулся в семью уже сложившимся человеком. И как нетрудно догадаться, имел очень сложные отношения с отцом и именно в пику ему он расписался с Зоей Гуниной – дочерью священника. Иосиф Виссарионович такой брак не принял и начал сына третировать. Дошло до того, что он даже довел Якова до попытки самоубийства. Тот себя тяжело ранил. Отец же после стал издеваться над ним, что, дескать, он шантажист и промахнулся специально, то есть, очевидно, тяготился Якова.
Фрунзе никаких подобных претензий парню не выкатывал. Принимал как есть. Выслушивал. И старался дать советы, но не более тех, что тот готов был услышать и принять, из-за чего изначальные скорее вынужденные визиты вежливости, чтобы проведать брата и сестру, превратились в довольно приятные встречи. Яков ценил это отношение к себе, найдя в Михаиле Васильевич приемного отца в куда большей степени, чем Василий и Светлана.
  
Семья у наркома вообще получилась внезапно большой. Кроме жены и мамы, у него имелось двое детей от первого брака, двое от второго и двое приемных. Что наполняло дом совершеннейшей гурьбой и весельем. Требуя определенного внимания. Ну и Яков, ставший, по сути, еще одним приемным сыном Михаилу Васильевичу. Не по документам, а по духу. Ну и другие родственники, каковых хватало.
– Я с ума сойду, – устало тронув лоб, прошептала мужу Любовь Орлова. Ведь ей приходилось руководить всем этим мини-балаганом на повседневной основе. Уделяя внимание каждому ребенку, а не только своим. Да, она была не одна. Ей помогала и теща, и две домработницы, и сам Михаил Васильевич по случаю. Но все равно – толпа.
Нарком же улыбнулся. Обнял жену. Поцеловал. Шепнул на ушко: «Держись любимая». И пошел в зал, к накрытому столу…
 
Глава 3
 
1928, ноябрь, 17. Москва
Польская кампания заставила Фрунзе довольно сильно пересмотреть свое отношение к вооруженным силам. Нет, конечно, отказываться от войск постоянной готовности он не хотел. Да и не было в этом никакого смысла. Они показали себя на пять с плюсом, то есть отлично. На голову превосходя обычные призывные контингенты.
Но их было мало.
Слишком мало.
Катастрофически мало.
Даже для противодействия столь несерьезному противнику.
Нет, если бы это была война СССР против Польши – одно дело. Но восстание на Украине открыло очень широкий фронт. И пришлось играть эту партию на грани возможностей. И если бы не удалось уничтожить украинских националистов прямо в эшелонах и на железнодорожных узлах, то ситуация бы у Союза вышла отчаянная. Слишком протяженный фронт поднимал вопрос о его контроле и своевременном купировании прорывов, обходов и прочих маневров. Тем более что националисты активно применяли международных наемников и банды разного пошиба с крайне специфической тактикой.
Промахнись Генштаб в своих расчетах при планировании – и все. Финиш. Пришлось бы проводить масштабную мобилизацию, грозящую тяжелыми испытаниями для экономики.
Мобилизации – это всегда удар по хозяйственной деятельности. Потому что из нее изымают наиболее трудоспособное население. И если можно ее избегать – ее надо избегать. А если проводить, то минимально. И «поднимать» только тех, кто не просто попался в маховик аппарата чиновников, а брать людей подготовленных и достоверно годных к службе.
Михаила Васильевича в этом плане немало смущало и то, что военкоматы за всю историю своего существования в России четкой работой не отличались. Он в свое время читал о том, как они чудили во время и Русско-японской, и Первой мировой войны. Да и потом. В том числе в годы Великой Отечественной, когда, кроме военной мобилизации, проходила и гражданская, где творился особый «цимес».
Причем, что примечательно, ни разу не получили по шапке. Ни за чудеса в Русско-турецкую, ни потом. Просто заговоренное ведомство. А туда он сам особенно и не совался, то есть работа их как была полностью развалена на 1925 год, таковой и оставалась в 1928-м. Ну немного причесалась, конечно. Но не критически, из-за чего Фрунзе, как государственника, мобилизация пугала безмерно. Проведешь ее так от души, с размахом, и без экономики останешься. И одно дело, если победишь. Как-то за счет победы можно будет сгладить этот кризис. А если проиграешь? Или вничью сведешь?
Вот то-то и оно.
Так что мобилизация мобилизацией, а ядром армии все-таки должны были оставаться профессиональные военные, то есть кадровые бойцы на зарплате, имеющие подходящие профессиональные знания и – что очень важно – опыт, который, как известно, без войны не получить.
И вот сейчас Михаил Васильевич сидел на очередном совещании, посвященном стратегии развития вооруженных сил. Погруженный в размышления.